Императрица эпохи авантюристов. Взятие Берлина и Прусская губерния - Валерий Евгеньевич Шамбаров

у нее во дворце появлялись и более высокие фигуры. На ее подруге Анастасии Кантемир женился генерал-лейтенант Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский. Мужем придворной статс-дамы царевны был Василий Салтыков, один из дядюшек Анны Иоанновны. Он долгое время занимал пост генерал-полицмейстера Петербурга. Но в 1740 г. вскрылись его взятки, воровство жалованья у подчиненных, и родство не помогло, государыня его уволила. Салтыков обиделся, пристроился к кругу Елизаветы. Хотя ему было уже 65, он одряхлел и опорой в серьезных делах быть не мог. А принц Гессен-Гомбургский неплохо устроился и при Анне Леопольдовне. К тому же, он был известен как доносчик. Доверять ему было бы опасно.

А вот в гвардии Елизавету любили, и не среди офицеров, а солдат. Сказывалось то самое ее общение запросто, участие в солдатских крестинах и свадьбах. При Анне Иоанновне эти отношения видимым образом не проявлялись. Елизавете хватало ума не нарываться на лишние подозрения и доносы. Но императрицы не стало, и царевна опасения отбросила. Миних заехал поздравить ее с новым 1741 годом и был поражен. Сени, лестница и передняя ее дворца были заполнены гвардейцами, тоже пришедшими с поздравлениями и фамильярно величавшими Елизавету «кумой», на «ты» [43, с. 231–232]. Некоторые солдаты приноровились пользоваться близостью к царевне. Так, в «друзья» к ней пристроился сержант Петр Грюнштейн. Крещеный еврей из Дрездена, он еще при Петре поступил в Преображенский полк, стал «авторитетом» в гренадерской роте.

А Нолькен хорошо знал Лестока. Забросил ему удочки, что за границей сочувствуют Елизавете, могут помочь. Через лейб-медика связался с царевной и вскоре доказывал Шетарди, что «партия принцессы Елизаветы не так ничтожна», что ее готова поддержать гвардия и сама она уже ведет переговоры с рядом сановников и генералов. Да какие там сановники и генералы! Просто ей польстило, что шведы проявили к ней интерес, вот и решила повысить собственный вес, наврала с три короба. Но Шетарди поверил Нолькену. Доложил министру иностранных дел Амело, что для интересов Франции будет полезно помочь Елизавете: если такая ничтожная личность сядет на престоле, то развалит Россию и приведет «в прежнее положение», какое страна занимала до Петра. Сдаст «ненужные» ей земли, забросит флот [44, с. 248]. Амело обрадовали подобные перспективы, он благословил посла плести заговор.

Глава 13. Менуэт с французами и шведами

Петропавловская крепость

Анна Леопольдовна полностью подтвердила выводы Анны Иоанновны, что власть ей передавать никак нельзя. Любые государственные дела вызывали у нее скуку и отвращение. Она продолжала жить в том же замкнутом личном мирке, что и раньше. Ее интимная подруга Юлия Менгден приобрела колоссальное влияние. Получить аудиенцию правительницы, ее подпись, даже для министров было удобнее через нее. Анна Леопольдовна заваливала ее дорогими подарками, жаловала имения. Двоюродного брата фаворитки Карла Людвига поставила во главе Коммерц-коллегии.

Но не забыла и прежнего фаворита, вызвала в Россию Линара. Саксонский Август III был на седьмом небе, что его человек займет такое место при регентше! Снова отправил его послом в Россию, и тот с ходу получил ордена Андрея Первозванного, Александра Невского, усыпанную бриллиантами шпагу, чин камергера. Камер-юнкера Брылкина, когда-то передававшего их записки, Анна Леопольдовна из казанской ссылки одним махом возвысила в обер-прокуроры Сената.

Сама она на публике почти не появлялась. Тем более что противостояние с Бироном сблизило их с мужем, она забеременела. Проводила время в личных покоях в болтовне с Менгден – небрежно одетая, неприбранная. Если приносили бумаги на подпись, не скрывала раздражения, что ее отвлекли. Выходила лишь на дворцовые куртаги поиграть в карты. Партнеров подобрала себе постоянных – муж, Линар, послы Австрии и Англии, де Ботта и Финч. В отличие от покойной тетушки, карты она любила. И только в этой обстановке, в узком кружке, бывала непринужденной, веселой [45, с. 65].

Она была не злой, но равнодушной ко всему, что творилось за пределами дворца. Ко всей России, которую она не знала, да и не желала знать. Ее и православной не считали. Воспитывали лютеранкой, окрестили в 14 лет по необходимости. Трагедия, в которую Анна Леопольдовна вовлекла и свою семью, заключалась в том, что она, бездумно нарушив присягу, взяла на себя бремя власти. Но нести его не могла и не хотела. Будучи натурой совершенно безответственной, не представляла, какую ответственность налагает эта власть за судьбы всей страны.

Впрочем, история знает много примеров, когда правители не соответствовали занимаемым постам, но при них выдвигались талантливые помощники. Казалось, подобную роль перехватил Остерман. Канцлера Черкасского свалил инсульт, и Шетарди докладывал: «Остерман никогда не был так велик и могуществен, как теперь. Можно, нисколько не преувеличивая, сказать, что он теперь настоящий государь всей России». Нет, вот тут француз ошибся. Наложилась болезненная специфика Анны Леопольдовны и ее супружеских отношений.

Остерман-то приходил к правительнице с докладами и документами, мешая ее времяпровождению. Поэтому Анна Леопольдовна его невзлюбила. Избегала его под разными предлогами, постоянно демонстрировала недовольство. Вице-канцлер пошел по более легкому пути, обработал безвольного Антона Ульриха, который и попал целиком под его влияние. Но в данном случае Остерман серьезно просчитался. Сближение Анны Леопольдовны с супругом было только временным. Появился Линар, и она снова выказывала презрение к Антону Ульриху, они неделями не разговаривали.

Двор и правительство фактически разделились на партии жены и мужа. Вице-канцлер Головкин пристроился к Анне Леопольдовне, а другой вице-канцлер Остерман дирижировал Антоном Ульрихом – но власть-то была не у него, а у враждующей с ним жены. Предложения со стороны мужа она заведомо воспринимала в штыки. В ее кружке до нужд России дела не было, там увлеченно разрабатывали собственные проекты. Договорились, что Линар женится на Юлии, вот и сможет «благопристойно» жить с Анной Леопольдовной. Аморфный муж не возражал. Решили лишь подождать, когда правительница разрешится от бремени.

Все указы Бирона скопом были отменены – и среди них оказался строгий траур по Анне Иоанновне с запретом увеселений. Сразу же после Рождественского поста зазвучала музыка, открылись балы. Шетарди воспользовался этим для личного знакомства с Елизаветой. Уж она-то была первой любительницей потанцевать. А посол был настоящим французом. В танце очутился вместе с ней, галантно перешепнулся. Начались контакты с ее приближенными, и Шетарди сам создавал «романтику» шпионских приключений. Назначал для встреч самые ненастные ночи и самые экзотические места – развалины, пустыри, свалки падали. Переодевания, черные плащи, скрытые лица. Свидания с Елизаветой организовывали на дороге в каретах, как бы случайно. Потом последовали и ночные визиты в ее дворец. Царевна в полной мере увлеклась этими новыми для себя играми. Свежо,