Императрица эпохи авантюристов. Взятие Берлина и Прусская губерния - Валерий Евгеньевич Шамбаров

авторитет был высоким. Все знали жизнерадостную красавицу, проносившуюся по улицам в открытой коляске, уважительно шептали: «Дочь Петра». Это выгодно отличало ее от малопонятной Анны Леопольдовны, не казавшей носа из своих личных покоев. А дворец Елизаветы охраняли преображенцы, с радостью стремились в караул к ней. Она, как и раньше, запросто общалась с гвардейцами, знала их по именам, на праздники подносила чарку. Подобно отцу и матери, не отказывалась быть у солдат свахой, крестной. Для нее это было очередное развлечение, а для них-то! Сама царевна червонец «на зубок» подарила, «кумой» стала, в народе считалось – почти родственницей.

Летом 1740 г. императрица, как обычно, уехала в Петергоф – потешиться фонтанами, охотами. Но на этот раз вдруг пригласила Елизавету, отдохнуть и поохотиться вместе. Причину мы не знаем. Может, опять поступил донос, и государыня хотела понаблюдать за царевной – чего от нее можно ждать. А может, решила в неформальной обстановке сгладить давнюю рознь. Заручиться ее лояльностью, когда вот-вот появился наследник.

Он родился 12 августа. Анна Иоанновна сразу примчалась в Петербург. Нарекла младенца именем, заготовленным заранее, – Иван. В честь собственного отца. Она же и мальчику предназначила путь его прадеда-царя. 18 августа ребенка окрестили: с празднествами, салютами, фейерверками. Среди награжденных по такому случаю был и Бестужев, его ввели в Кабинет министров. Но малыша императрица сразу забрала у родителей, собиралась воспитывать сама. Хотя возиться с внуком ей довелось лишь полтора месяца. 5 октября государыне стало плохо, она слегла (последующее вскрытие показало застарелую почечно-каменную болезнь, камни разрослись, и началось омертвение почки).

Бирон искренне переживал, рыдал. А ситуация касалась не только его лично, но и всей России. На совещании высших должностных лиц обсуждали, что правление Анны Леопольдовны с мужем ничего хорошего не принесет – не зря же императрица прочила в наследники внука в обход племянницы. С активной подачи Бестужева и Черкасского регентство предложили Бирону. Остерман вилял, сказывался больным. Выдвигал вариант, чтобы правила Анна Леопольдовна, а при ней создать совет (где лидировать сможет он сам). Но «многовластие» все дружно отвергли, не забыли безобразий «верховников». Бирона поддержали Миних, Сенат во главе с генерал-прокурором Трубецким. Фаворит для видимости отказывался, но позволил себя уговорить. Тогда и Остерман сразу «выздоровел», демонстрировал полную поддержку. Составил завещание императрицы о наследовании престола младенцем Иваном, Бирон назначался его опекуном до 17-летнего возраста.

Анну Леопольдовну подобный расклад никак не устраивал. Она отказалась одобрить завещание. Дескать, как скажет императрица, так пусть и будет. Надеялась, что Анна Иоанновна умрет в беспамятстве, ничего не подписав, и она сможет качать свои права. Именно так чуть было не вышло. Государыня заупрямилась. Не могла свыкнуться с мыслью, что умирает. Уповала, что выкарабкается, неподписанный манифест положила в шкатулку у своей постели. Однако 16 октября почувствовала: конец близок. Завещание подписала. Исповедовалась, причастилась. Умирала она в страшных мучениях, но в сознании. С Елизаветой, Анной Леопольдовной и ее мужем попрощалась «с великим равнодушием». Миниху сказала: «Прощай, фельдмаршал!» [40, с. 44–45] А Бирона, дневавшего и ночевавшего возле ее ложа, подбодрила: «Не бойсь!» С этими словами она отошла к Господу.

Глава 12. Под властью регентов

Русская лейб-гвардия

Перемены в России совпали с напряженнейшей международной ситуацией. Франция снова затевала общеевропейскую войну! В Вене угасал император Карл VI. По итогам прошлой войны (ее назвали «за польское наследство») почти весь Запад признал его Прагматическую санкцию – за отсутствием сыновей престол переходил к дочери императора Марии Терезии и ее мужу, Францу Стефану Лотарингскому. Но Франция выжидала момент распотрошить его империю. К схватке за «австрийское наследство» тайно сговаривалась с Испанией, Неаполитанским, Сардинским королевством, Баварией, заинтересовался возможностью поживиться польско-саксонский Август III. Заранее искали предлоги отбросить свое признание Прагматической санкции.

Перемены случились и в Пруссии. «Королю-солдату» Фридриху Вильгельму в прошлой войне нейтралитет не помешал за денежки предоставлять свои полки австрийцам, и недавно прощенного наследника он отправил послужить в имперскую армию. «Непутевый» Фридрих неожиданно проявил себя в сражениях самым лучшим образом. Его и самого увлекло военное дело. На родине он деятельно занялся войсками, руководил учениями. Отец подобрел к наследнику, допустил к государственным делам.

Хотя Фридрих сохранил и прежние пристрастия, только скрывал их от отца. Родной немецкий язык не любил, в его окружении говорили только по-французски. Был страстным меломаном, прекрасно играл на флейте, сочинял музыку. А казненного Катто ему заменил итальянский писатель Альгротти – известны эротические стихи Фридриха, посвященные ему. Причем Вольтер сообщал, что принц в извращенных связях «довольствовался вторыми ролями» [41, с. 413–414]. А Вольтер считался его личным другом, публиковал во Франции его философские сочинения под псевдонимами. Французское вольнодумство привело Фридриха в 1738 г. к масонскому посвящению, он быстро стал мастером, возглавил собственную ложу.

В мае 1740 г. Фридрих Вильгельм умер. Оставил после себя великолепную армию, четвертую по численности в Европе, накопленную богатую казну. А сын на коронацию в Кенигсберг открыто привез с собой Альгаротти – как отметили современники, «подобно метрессе». Развернул и либеральные реформы. Провозгласил «свободу слова», отменив цензуру. Зазывал преподавать профессоров, ранее изгнанных за атеизм. Объявил, что «все религии равны и хороши… Если бы турки и язычники прибыли и захотели жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни». Но и в политике он отбросил принципы, которые считал устаревшими и мешающими. Высматривал, как выгоднее сыграть в надвигающейся войне.

Тем временем Людовик XV и его правительство озаботились отвлечь от Австрии ее союзницу Россию. На турок надежды не было – русские слишком крепко потрепали их всего год назад. Оставалась Швеция. Она еще в 1738 г. заключила военный союз с Францией, и на подготовку войны с русскими ей 3 года присылали из Версаля по 300 тыс. риксдалеров. У шведов еще не улеглись настроения, взвинченные устранением Синклера. В парламенте боролись воинственная партия «шляп» и «колпаков», предпочитающих мир. Лидерам «колпаков» приплачивали российские дипломаты. А французские – «шляпам» и шведским министрам, подзуживая к войне. Помогли им заключить союз с турками – хотя те после недавних ударов осторожничали, согласились только на оборонительный. В 1740 г. «шляпы» в парламенте взяли верх, провели постановление субсидировать войну.

А в Петербург французы направили нового посла маркиза де ла Шетарди, предписав ему действовать заодно со шведским коллегой бароном Нолькеном. Ставилась и пропагандистская задача, соблазнять российскую знать блеском Франции, а тем самым втягивать под ее влияние. Посольство прибыло в Петербург длиннющим обозом: 12 секретарей, 6 капелланов, 50 лакеев, возы дорогой обстановки, посуды, нарядов. С Шетарди отправили знаменитого повара Баридо – вскоре он стал советником вельмож по сложнейшим соусам,