Императрица эпохи авантюристов. Взятие Берлина и Прусская губерния - Валерий Евгеньевич Шамбаров

так и не угомонились. В сибирском Березове родственники щедро снабжали их деньгами, припасами, и они от нечего делать постоянно перепивались, ссорились, дрались между собой. Отец вскоре умер, а несостоявшаяся царица Екатерина обвиняла в трагедии семьи Ивана – не смог получить подпись умиравшего государя под завещанием. В перепалках поливали «непристойными словами» императрицу, «Елизаветку» – Иван почему-то считал ее виновницей своих бед.

В Петербург шли доклады караула. При желании государыни этого уже хватило бы на смертный приговор за «оскорбление величества». Но Анна трижды ограничивалась выговорами и предупреждениями воздержаться «от таких ссор и непристойных слов» [37, с. 55]. Не подействовало. Тогда и впрямь началось следствие об оскорблениях чести императрицы и царевны Елизаветы. И на вопросы о причинах ссор Иван проболтался о подложном завещании в пользу «царской невесты» [36, с. 123–125]. Когда императрица только вступила на престол, расследование преступлений Долгоруковых велось наспех, данный факт остался неизвестным. И вдруг открылся!

Но фальшивое завещание царя – это уже была другая статья. Заговор, попытка незаконного захвата власти. Ивана и троих его родственников, участвовавших в фабрикации документа, казнили. Тех Долгоруковых, кто авантюру не поддержал, но и не донес, отправили в заключение на Соловки. Братьев Ивана государыня определила матросами на Камчатку. А царскую невесту с сестрами велела постричь в монахини. Избалованная Екатерина даже в ссылке не скучала, сожительствовала с караульным офицером. В монастыре вздумала брыкаться – ну так ей заменили монашескую жизнь на заключение в келье.

Положение Бирона оставалось прочным. С годами любовь Анны к нему не ослабевала. Государыня и на троне, как когда-то в Курляндии, чувствовала в нем надежную опору. Как она решала духовную проблему жизни с фаворитом, знают только Господь и ее духовники. Это осталось тайной исповеди, и не нам ее судить. Но стоит отметить, что материальные выражения ее любви были куда скромнее, чем у Людовика XV, разорявшего Францию новыми налогами ради маркизы Помпадур и целого гарема несовершеннолетних наложниц. Или у будущих императриц, Елизаветы, Екатерины II. Бирон в России дворцов себе не строил, целых областей в свое распоряжение не получал.

Хотя Анна все-таки желала его облагодетельствовать – сделать герцогом Курляндии и Семигалии. Об этом мечтал и сам Бирон. Помнил, как спесивые бароны смотрели на него, нищего мелкого дворянчика. А герцогу Фердинанду Кеттлеру, так и не покидавшему Данцига, уже перевалило за 80. Прусский король договор о союзе нарушил. Тем самым и Россию освободил от согласия уступить Курляндию его младшему сыну. Польский Август III был обязан Анне престолом. Панов недавно вразумили, их противодействия можно было не опасаться. Дипломаты царицы начали агитацию среди курляндских баронов. Они же видели, какое могущество приобрел их земляк.

В 1737 г. старый Фердинанд умер. Чтобы подтолкнуть избирательный ландтаг в нужную сторону, Анна прислала туда очень выразительного представителя, фельдмаршала Ласси. Только что бравшего Азов – а раньше выгонявшего из Курляндии Морица Саксонского. Бирона избрали единогласно. Но курляндцы получили сплошной выигрыш. Могли отныне не бояться ни поляков, ни пруссаков. Бирон из Петербурга не приезжал, подданных ничем не отягощал. Зато начал возводить новый замок в Митаве и дворец в Рундале. Для этого Анна выделила средства, мастеров, лучшего архитектора Растрелли. Обычно данные факты оценивают как обогащение фаворита за счет русской казны. Но сам он там не бывал, а затраты влияли на политику. Курляндия осталась вассалом Польши, а реально-то стала прирастать к России.

Однако у Анны стало ухудшаться здоровье. А наследника престола не было! После удаления Линара сторонних мужчин к Анне Леопольдовне близко не подпускали. Но… племянница государыни нашла утешение с камер-фрейлиной Юлией Менгден [5], Елизавета презрительно называла ее «Жулькой». Английский посол Финч писал, что их любовь «была похожа на самую пламенную любовь мужчины к женщине». Об их связи сообщали и австрийский, прусский послы. Императрица даже назначила врачебную комиссию для освидетельствования Менгден. Но физических отклонений медики не нашли, а в психологических в те времена не разбирались. Впрочем, и эти отклонения, очевидно, следовало искать не у «Жульки», а у Анны Леопольдовны.

Ее жених Антон Ульрих отличился на войне, хотя в жизни оставался безвольным рохлей, и невеста о нем слышать не желала. Зато он устраивал русских вельмож, Бирона, царицу – станет отцом наследника, а в государственные дела лезть не будет. Да и других подходящих кандидатов не просматривалось. А России был нужен наследник! В 1739 г. императрица поставила перед племянницей вопрос ребром. Но та заявила, что лучше «положит голову на плаху», чем выйдет за Антона Ульриха. Плахи не понадобилось. Царица и Бирон пуганули ее, разыграли фарс. Фаворит предложил в женихи собственного сына Петра. Ведь и он теперь стал герцогом, коронованной особой. Петру было всего 15, на 6 лет младше невесты. Но она же знала, что царица запросто может исполнить пожелание любимца, пришла в ужас. Сразу согласилась на Антона Ульриха, и про вариант Бирона государыня больше не вспоминала – что подтверждает, всерьез его и не рассматривали.

3 июля отпраздновали свадьбу. Тем не менее, племянница продолжила фокусы. Брачную ночь муж провел один, а жена на скамейках в Летнем саду. Тут уж государыня взорвалась, отлупила ее по щекам. Анна Леопольдовна сдалась. Хотя и Антону Ульриху пришлось принять ограничения, навещать ее лишь 6 ночей в месяц. В спальню его впускала Менгден. Каждый раз жена закатывала истерики, рыдала. А подруга успокаивала ее нежными словами и поцелуями. Но бесхарактерный принц смирился с подобными правилами игры. В конце 1739 г. Анна Леопольдовна забеременела.

А назревающими в России переменами решил воспользоваться Волынский. Амбиции у него были необузданные, и возвышение лишь разожгло его аппетиты. Набирая силу, он осмелился копать уже и под Бирона. Исподволь пытался настраивать против него вельмож. Осенью 1739 г. Польша потребовала у России компенсацию – армия Миниха, пройдя по ее территории к Хотину, причинила ущерб. Бирон согласился, что претензия справедливая, надо выплатить. Волынский резко возразил, что Россия не вассал польского короля и не обязана ему угождать. Камень был откровенно в огород Бирона – в качестве герцога Курляндии он стал вассалом Августа III. Фаворит проглотил, но понял, кого он пригрел.

Сам Волынский был из высшей аристократии, из Рюриковичей, кичился этим. Презирал не только «подлых», не дворян, а всех, кто очутился ниже его. Заносчивостью и грубостью он нажил себе немало врагов. Но осторожностью не отличался. Уже грезил себя всесильным. Подстраховался для видимости у царицы, что он подготовит проекты преобразований России, и разрабатывал «Генеральный проект о поправлении внутренних государственных дел».

В нем излагались вещи разумные, полезные: о развитии промышленности, торговли, просвещения, создании университетов – но эти пункты оставались