Судьбы водят хоровод - Лана Барсукова

По тому, как обрадовалась женщина, шофер понял, что ругать за опоздание его не будут.

– Прошу прощения, пробки, время не рассчитал…

– Да ладно тебе! Пока от ваших прудов доедешь… Ну пойдем. – И она ловко закинула на плечо веревку, связывающую между собой две сумки. В руки подхватила ведро, откуда дразняще доносились запахи колхозного рынка.

Шофер не привык к женщинам, которые так ловко управляются с тяжестями. Конечно, он слышал о том, что есть женщины в русских селеньях… Но тут оторопел и не успел подхватить сумки. Шел сзади и канючил:

– Любовь, прошу вас, отдайте мне ваш багаж.

Любаня не хотела терять время на ерунду:

– Давай по очереди. До машины я несу, а потом ты.

Шофер растерялся и не знал, что предпринять. В таких случаях проще всего не предпринимать ничего. Он так и сделал.

От Площади трех вокзалов поехали по Садовому кольцу и буквально через двадцать минут были на Патриарших.

– Приехали, – сказал шофер.

Любаня огляделась. Вокруг были добротные дома, а между ними отсвечивала грустными бликами водная гладь. Как будто еще один дом хотели построить, котлован вырыли, а потом передумали строить и заполнили его водой. Деревенский пруд за кукурузным полем показался Любане красавцем на фоне этого затопленного котлована.

– И это пруд? – озадаченно спросила она.

– Да, Патриаршие пруды, сердце Москвы.

– А где еще? Это же только один пруд.

– Это историческое название. Раньше еще был, говорят, но засыпали.

– А на этот, что ли, земли не хватило? – посочувствовала Любаня.

Шофер тащил сумки и гадал, что может связывать Родиона Аркадьевича и его жену, блистательную Илону, с этой женщиной.

Зашли в подъезд, который напоминал декорацию к фильму про дореволюционную жизнь. Шофер нажал кнопку, и где-то наверху что-то лязгнуло, лифт поехал вниз. Звук тоже был какой-то киношный.

Тут сбоку, по ступенькам лестницы, как горох, просыпались дробные звуки чьих-то шагов. Легкая быстрая поступь, как цокот копыт молодого жеребенка. Кто-то не стал ждать лифта и спускался пешком, точнее бегом. Любаня повернулась на звук и лицом к лицу столкнулась с Вероничкой.

– Ой! – пискнула от неожиданности девочка.

– Ты ж моя хорошая! – кинулась Любаня к дочке, норовя обнять ее, прижать к себе.

Откуда-то снизу раздался визг. Только тут Любаня заметила собачку, которую чуть не затоптала.

– Осторожнее надо! – недовольно сказала Вероничка. – Мама ее только вчера к ветеринару возила…

Она еще что-то говорила про инсульт, после которого собачка стала подволакивать заднюю лапку, но Любаня плохо слышала и еще хуже соображала.

– Мама? Чья мама? – хрипло вырвался вопрос.

Вероника то ли не поняла вопрос, то ли не знала правильный ответ, но она шустро сгребла собачку и выскочила из подъезда.

Любаня смотрела ей вслед и не шевелилась.

Красный как рак шофер молился, чтобы быстрее приехал лифт. И когда его двери наконец-то распахнулись, он быстро втащил багаж, осторожно, под локоток, завел в лифт Любаню, нажал кнопку нужного этажа и очень внимательно начал изучать противопожарную инструкцию.

Затем он позвонил в дверь, стараясь стереть с лица все эмоции.

Дверь открыла Илона. Она радушно посторонилась, пропуская багаж.

– Ваша гостья доставлена без приключений, – отчитался шофер. – Я сегодня еще нужен?

– Спасибо, ступай.

Илона не изменилась, разве что в интерьере своей квартиры казалась еще роскошнее.

– Здравствуйте, Любочка! Как долетели?

– Так я на поезде.

– Ах, ну да, ну да. Вы голодны?

– Нет, в поезде перекусила.

– Ну да, ну да, в поезде, – растерянно повторила Илона.

Повисла неловкая пауза. Хозяйка не знала, что ей делать с этой гостьей.

– Вам, наверное, интересно посмотреть комнату Вероники? Прошу, – широкий жест позвал за собой.

Комната была просторная, с красивой мебелью и массой девичьих меток: мягкие игрушки, фотографии в рамочках, нарядные мелочи нежных розоватых полутонов… Комната напоминала внутреннюю часть раковины, которую когда-то в молодости Антон привез Любане в подарок с Черного моря.

Любаня рассматривала комнату-раковину и невольно сравнивала со своими хоромами. Мыслимо ли вернуться после такого в их деревенский дом, где растет алоэ и кошка иногда выгребает из цветочного горшка землю? Где мальчишки смотрят телевизор, не помещаясь на диване и рассаживаясь на полу? Комната-раковина захлопнула свои створки. Из нее нет обратного хода.

Любаня стояла, смотрела, слушала какие-то пояснения Илоны – «эту маску Вероника в Венеции из рук не выпускала…» – но это была только внешняя картинка. Самое главное происходило внутри. Любаня прощалась с надеждой на возвращение дочери.

В коридоре хлопнула дверь, и хромоногая собачка проковыляла в комнату.

– Погуляли? – обрадовалась Илона возможности разрядить обстановку. – Дорогая, покажи свои рисунки, пока я кофе сварю.

Илона ушла, почти убежала.

Вероничка, стесняясь Любани, полезла в шкаф за рисунками.

– Доченька, ты мне главное скажи, тебе хорошо тут? – остановила ее мать, норовя приобнять девочку.

– Да, мама Люба, – тихо ответила дочь, выскальзывая из объятий.

– Как? Как ты меня называешь? Кто я тебе?

– Биологическая мать, – опустив глаза, прошептала девочка.

В коридоре раздался шум, и Вероничка закричала:

– Папа пришел! – Она обрадовалась так, словно он сейчас освободит ее от неприятных объятий, от неудобных вопросов, от этой женщины, которая совсем чужая, хоть и мать.

Любаня уехала в тот же день.

Попутчики в поезде старались не шуметь, обходя женщину, которая все время стояла у окна, не замечая, как слезы катятся по лицу неровными дорожками, дрожат на чуть отвисших щеках и срываются вниз.

«Похоронила кого?» – шептались пассажиры. Они и не догадывались, как близки к истине.

Как же так?

Время берет свое, точнее забирает. Неумолимо и не допуская пререканий, жизнь, как истеричный любовник, забирает назад все свои прежние подарки.

Илоне природа щедрыми пригоршнями отмерила красоты и гордой осанки. Вот на них-то и покусилась старость. Когда стареет дурнушка, то это смахивает на скучное бытописание, а вот старость красавицы – это всегда трагедия. Находятся толпы желающих поцокать языком: «А ведь какой красавицей была!» Сострадание с отчетливым привкусом реванша. Дескать, старость всех уравняла: и красавицу, и чудовище.

Илона привыкла, что окружающие реагировали на ее появление легким замешательством, мужчины путали падежи, а женщины говорили с натянутой улыбкой, стараясь скрыть зависть и раздражение. И даже находящийся поблизости муж, Родион, не особо успокаивал настороженных женщин. Как же нравилось Илоне это разлитое в воздухе напряжение, непременно сопровождающее ее явление народу! Она буквально кожей ощущала, как в нее, словно мелкие иголочки, впиваются завистливые женские взгляды и как лижут ее языки огня, который бушует в сердцах мужчин, изображающих сдержанность и равнодушие.

Правда, иногда этот огонь прорывался, и какой-нибудь очередной воздыхатель падал к ее ногам. Это