Исход (Том 1) - Стивен Кинг

— Это все, что ты хотел сказать мне? — спросила она, впервые оглядываясь на него.

— Я хотел сказать, где был, и извиниться. Это свинство с моей стороны забыть позвонить.

— Да, — снова сказала она — Но ты и раньше вел себя по-свински, Ларри. Ты думаешь, я забыла об этом?

Oн вспыхнул:

— Мам, послушай…

— У тебя кровь. Какой-то молодчик стеганул тебя хлыстом? — Она отвернулась и, пересчитав все бутылки на верхней полке, сделала отметку в своих бумагах.

— Кто-то самовольно взял две банки мастики на прошлой неделе, — заметила Элис, — Ну, их счастье.

— Я пришел сказать, что сожалею! — громко сказал Ларри. Она не подпрыгнула, но подпрыгнул он. Немного.

— Да, именно так ты и сказал. Мистер Джорган обрушится на нас, как тонна кирпича, если мастика будет по-прежнему исчезать.

— Я не участвовал в пьяной драке и никого не задирал. Ничего в этом роде. Это было просто… — Он замолчал.

Мать обернулась, сардонически приподняв брови. О это выражение он помнил отлично.

— Было что?

— Ну… — Он не мог придумать ложь на скорую руку — Это было… — Ложка.

— Кто-то принял тебя за омлет? Должно быть, веселенькая была ночка, проведенная тобой и Бадди в городе.

Ларри постоянно забывал, что мать всегда умело плела свои сети, он всегда попадался в них, и, возможно, так всегда и будет.

— Это была девушка, мам. Она швырнула ложкой в меня.

— Должно быть, она очень меткий стрелок, — заметила Элис Андервуд и снова отвернулась. — Эта недотепа Консуэла снова девала куда-то бланки заявок. Не то чтобы от них было много толку; мы никогда не получаем все, что нужно Если бы я полагалась на эти заявки, то не знала бы, что делать с такими несметными запасами.

— Ма, ты сильно сердишься на меня?

Неожиданно она опустила руки. Плечи ее обмякли.

— Не сердись на меня, — прошептал он. — Не сердись, хорошо? А?

Мать повернулась, и Ларри заметил неестественные блестки у нее в глазах — ну, он предполагал, что они вполне естественны, и уж, конечно, причина их была не в лампах дневного света, и он услышал, как оральный гигиенист произнесла еще раз с огромной убежденностью: «Ты вовсе не хороший парень». Зачем он вообще утруждал себя и возвращался домой, если он собирался проделывать с ней такие штучки… и неважно, что она делает с ним.

Ларри, нежно произнесла Элис, — Ларри, Ларри, Ларри…

Он уже было подумал, что мать ничего больше не скажет; даже позволил себе надежду, что так оно и будет. Но она, помолчав, продолжала:

— Неужели это все, что ты можешь сказать? «Не сердись на меня, пожалуйста, ма, не сердись?» Я слышала тебя по радио, и даже несмотря на то, что мне не понравилась твоя песня, я горжусь, что это ты поешь ее. Люди спрашивают меня, действительно ли это мой сын, и я отвечаю, да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда хорошо пел, и ведь это не ложь, правда, Ларри?

Он жалко кивнул головой, не веря самому себе.

— Я рассказываю им, как ты взял гитару у Денни Робертса, когда учился еще в средних классах, и как ты целых полчаса играл даже лучше, чем он, хотя он и брал уроки, а ты нет. У тебя талант, Ларри, никто никогда не говорил мне об этом, и меньше всего ты. Мне кажется, что и ты знаешь об этом, потому что это единственная вещь, о которой ты не ноешь и не скулишь. Когда ты уехал, разве я тыкала тебя носом, как неразумного щенка? Нет. Молодые всегда уезжают. Так уж устроен мир. Иногда они попадают в неприятные истории, но ведь это естественно. Тогда они возвращаются. Разве нужно мне рассказывать об этом? Нет. Ты вернулся потому (неважно, записал ты хит-пластинку или нет), что попал в какую-то заваруху там, на Западном побережье.

— У меня нет никаких неприятностей! — возмущенно возразил Ларри.

— Нет, есть. Я вижу приметы. Я твоя мать, и ты не сможешь провести меня, Ларри. Неприятность — это нечто, что всегда ищешь вокруг, когда не можешь просто повернуть голову и встретить ее лицом к лицу. Иногда я думаю, что ты и улицу не перейдешь, не вступив в собачье дерьмо. Господь простит мне эти слова, потому что ОН знает правду. Сержусь ли я? Нет. Разочарована ли я? Да. Я надеялась, что ты изменишься там. Но нет. Ты уехал маленьким мальчиком в облике взрослого мужчины, таким же ты и вернулся. Хочешь знать мое мнение, почему ты вернулся домой?

Он взглянул на нее, желая сказать хоть что-то в свое оправдание, но зная, что сможет произнести только: «Не плачь, мам», — а это будет ужасно для них обоих.

— Я думаю, ты вернулся домой, потому что не смог придумать, куда бы тебе податься. Ты не знал, кто еще согласится принять тебя. Никому на свете я не сказала о тебе ни единого плохого слова, Ларри, даже своей собственной сестре, но ты сам вынуждаешь меня, и я скажу то, что думаю о тебе. Ты привык только брать. Ты всегда был таким. Похоже, Господь оставил какую-то часть тебя неиспользованной, когда Он создавал твое тело внутри меня. Ты не плохой, но не это буквально я имею в виду.

В тех местах, в которых мы вынуждены были жить после смерти твоего отца, ты стал бы плохим, если бы это было заложено в тебе. Мне кажется, самым плохим твоим поступком было то, что ты написал неприличное слово в коридоре дома на Карстерс-авеню в Куинсе, и я поймала тебя за этим занятием. Помнишь?

Он помнил. Тогда мать написала это же слово у него на лбу, а потом заставила его трижды обойти вокруг дома. Больше он никогда не писал таких слов, нигде и ни на чем.

— Хуже всего, Ларри, то, что у тебя хорошие намерения. Иногда мне кажется, что было бы просто благословением, если бы ты обжегся посильнее. А так, как сейчас, создается впечатление, будто ты знаешь, что неправильно и что не так с тобой, но не знаешь, как поправить, изменить это. И я тоже не знаю. Я использовала все пути, известные мне, когда ты был маленьким. То слово, написанное на твоем лбу, было одним из этих путей… но к тому времени я уже отчаялась, иначе я никогда бы не поступила с тобой подобным образом. Ты только берешь, и в этом причина. Ты приехал ко мне, так как знал, я должна давать. Не всем, но тебе.

— Я уеду, — сказал он. Каждое слово вылетало из его рта, словно он выплевывал сухие шарики корпии, — Сегодня днем.

Затем до него дошло, что он, возможно, не может себе позволить уехать, по крайней мере до тех пор, пока Уэйн не перешлет ему новый чек за авторский гонорар — или то, что останется после того, как он накормит им голодных кредиторов Лос-Анджелеса. А что касается состояния его финансов в настоящий момент, так он заплатил за место на стоянке для своего «датсунга-Z», к тому же к пятнице он должен перевести значительную сумму денег, если хочет, чтобы за машиной там хорошо присматривали. Но после вчерашней пирушки, которая началась так невинно с Бадди, его невестой и оральным гигиенистом, которая была подружкой невесты (хорошая девушка из Бронкса, Ларри, она понравится тебе, у нее отлично развито чувство юмора), у Ларри осталось очень мало денег. Нет. Если уж быть честным до конца, то он был гол как сокол. От этой мысли Ларри охватила паника. Если сейчас он уйдет от матери, то куда отправится? В отель? Да в любом отеле швейцар высмеет его и вышвырнет вон. Одет Ларри вполне прилично, но у них на это нюх. Эти ублюдки знают откуда-то. Они по запаху определяют пустые бумажники.