Маленький Большой человек - Томас Бергер

Странно все это, чёрт побери…»

Вот такие мысли теснились у меня в голове, и они были насквозь белые, эти мысли. Мальчишки, с которыми я играл в Эвансвиле, в жизни не поверили бы, если б им рассказать, как все повернулось. И наши попутчики из обоза тоже не поверили бы. Они, конечно, знали, что я испорченный тип, но не до такой же степени… Вот так — в день своего величайшего триумфа я сидел и страдал от унижения. Потому как в городе все — кроме моего чокнутого папаши, разве что, — знали: краснокожий это ещё хуже, чем чёрный раб…

Тут я опять услышал какой-то шелест и подумал, что это гремучка, наверное, передумала и вернулась. Упрямая тварь — небось, поразмыслила не спеша: и что это орёл тут делает ночью? И решила ещё раз попытать счастья — подобраться к теплу поближе.

Но это была не змея. Это был Младший Медведь — незаметно подошёл и уселся неподалёку. Вот как опасно бывает забивать голову белыми мыслями, сидя посреди прерии в стране краснокожих. Если 6 это был враг я мог сейчас остаться без скальпа — без того самого который мне только что залечили.

Он сидел футах в десяти, уставившись к темноту и, я так полагаю, думал краснокожие мысли. Я молчал. Наконец он взглянул в мою сторону и сказал: «Эй, иди сюда!»

— Сам иди. Я раньше пришёл, — сказал я.

— Иди, посмотри что у меня есть, — говорит он, — я дам тебе кое-что, иди сюда.

Теперь, после того как я спас ему жизнь, я не верил ни одному его слову, поэтому я просто отвернулся, и он тут же встал и притащился ко мне.

— У меня для тебя подарок, — сказал он. — Подарок для Маленького Большого Человека.

Он держал руки за спиной, и я не видел, что у него там. Хотел, было, заглянуть, а он вдруг сунул мне прямо в лицо — что бы вы думали? — скальп того самого индейца-Вороны — большой, лохматый. Сунул и захохотал как бешеный.

— Ты сделал глупость, — говорю я ему. — Я никогда не встречал такого глупца, как ты.

Он бросил скальп и уселся на траву.

— Я просто хотел пошутить, — говорит. — Это красивый скальп, и мускусом пахнет. Понюхай, если не веришь мне. Возьми — он твой. Это я снял его, но он принадлежит тебе. Ты убил Ворону и спас мне жизнь. Теперь я сделаю для тебя все, что захочешь. Можешь взять мою лошадь или лучшее одеяло, а хочешь — я буду пасти твоих коней.

Мне было все ещё противно из-за его дурацкой выходки. Это была типично индейская шутка, но явно неуместная и неискренняя. Я ни на секунду не поверил в его дружеские чувства.

— Ты же знаешь, что Шайен Шайену не платит за спасённую жизнь.

— Да, — сказал он еле слышно. — Но ты не Шайен. Ты белый человек.

В языке Шайенов нет ругательств, и если Шайен хочет оскорбить, он говорит, что ты трус, или, к примеру, что ты женщина. А я, хоть и злой был, но сказать что-нибудь в этом роде Младшему Медведю мне и в голову не пришло. Кроме того, за ним было серьёзное преимущество: он словно прочёл мои мысли и сказал вслух то, что я сам только что — минуту назад — думал про себя; Но вы ведь знаете, как оно бывает… Это как у женщин: она спит с тобой за деньги, а назовешь её шлюхой — обидится.

Вот и я точно так же — обиделся за правду. Уязвил меня этот краснокожий, задел за живое. И тут мне, конечно, надо было бы повести себя по-индейски: надуться, объявить голодовку и поститься, пока он не извинится. И никуда бы он не делся: извинился бы как миленький; при моём-то авторитете в деревне он долго бы не устоял. Да Младший Медведь и сам не очень-то верил в то, что сказал. Просто его заела зависть и ревность, и решил он сказать мне гадость, а худшей гадости и придумать не сумел. И если бы я был умнее, я бы нашёлся, что ответить. Она бы ему боком вышла, эта гадость; я-то, как раз, доказал, что я Шайен, и все это признали, а вот у него ещё всё впереди.

Но я в тот момент не сообразил. Я взбеленился и прошипел ему: «Да, ты прав, глупец. Я спас тебе жизнь, и теперь ты мой должник. И ты не расплатишься со мной ни скальпами, ни одеялами, ни лошадьми — только жизнью! Когда мне потребуется твоя жизнь — я тебя найду!»

Младший Медведь сунул скальп Вороны себе за пояс и встал.

— Я слышал тебя, — сказал он и зашагал назад в деревню.

Он вывел меня из себя, мне хотелось ответить ему как следует, ну, вот я и наговорил ему. Что именно я имел в виду насчёт жизни-то — а Бог его знает. Скорее всего, это был просто мальчишеский блеф — я тут же обо всём забыл. Правда, ещё какое-то время старался быть начеку и помнить, что от него любви ждать не приходится. Но потом и про это забыл, потому как он своего отношения ко мне ничем не выдавал, прекратил делать мне всякие мелкие пакости и наоборот — изо всех сил делал вид, что считает меня стопроцентным Шайеном, словно это не он сам убедился в обратном.

Но в том-то и дело, что Младший Медведь ничего не забыл. Он запомнил все, что я сказал той ночью, на холме неподалёку от реки Паудер, и лет двадцать спустя милях в пятидесяти от того места, где мы с ним сидели, он отплатил мне сполна.

Я уже сказал, что в тот период как раз начал интересоваться девчонками. И примерно тогда же ситуация у нас в деревне вдруг переменилась таким образом, что я ни к одной девчонке моего возраста не мог и близко подойти: у них начались месячные — время пришло — и с тех пор мамаши и тетки ни на шаг их от себя не отпускали, держали подальше от мальчишек и заставляли носить между ног веревочный ремешок — покуда не выйдут замуж. (И замужние тоже такой носили — когда муж в отлучке). Так что если тебе приглянулась какая-нибудь девчонка — ничего не остаётся кроме как выпендриваться когда она смотрит. Может, вас удивят все эти строгости — вы небось, думаете, что индейцы трахаются вообще как кролики, при каждом удобном случае. Ничего подобного: среди своих, со своими шайенскими женщинами — ни-ни, Боже упаси, — только с женой. А уходя на войну, каждый женатый воин дает зарок — обет воздержания, значит. Ну, а воевали-то они, считай, все время без перерыву. Вот и выходит, что постоянно на голодном пайке — озабоченные ходили. Потому-то и вояки были хоть куда: Шайены верят, что эти вещи связаны между собой. Знаете, мне вообще не приходилось встречать мужчину, которому безразличен его собственный член. Но для Шайенов — ого-го! — для Шайенов это просто волшебная палочка!

Когда Младший Медведь ушёл, я немного успокоился и стал думать про девчонку по имени О-ва-ex, что значит — вы не поверите! — «Ничто». Когда мы были меньше и играли во взрослых, мне часто приходилось выбирать её себе в жёны понарошке, потому как другие мальчишки, которые пошустрее, всегда умудрялись разобрать себе всех хорошеньких девчонок, а мне оставалась эта — дурнушка дурнушкой.