У подножия Копетдага - Ата Каушутов

с четырьмя охотниками, в числе. которых был и старый Непес-ага. Они тоже привели собак, но, в отличие от прежних, все пять псов удовлетворили требованиям Хошгельды. Охотники захватили с собой капканы, у каждого за плечом торчала двухстволка.

Поделили собак и стали размещаться в машинах. Кругом толпились зрители. Особенно много было детей. Привлеченные необычным зрелищем, они сбежались чуть ли не со всего поселка.

Наконец все три машины тронулись в путь.

— Желаю успеха! — крикнул с крыльца Акмамед и помахал рукой на прощанье.

— Акмамед-ага куда они поехали? — приставали к нему малыши.

— Поехали бить волков-гелекуртов. Это очень опасные волки, — объяснял Акмамед, — они задумали съесть наших баранов… А теперь — марш по домам! — добавил он, входя в помещение. — Замерзнете!

Акмамед-ага, прошел к своему столу, надел очки и взялся за перо. Время от времени он качал головой и бормотал про себя:

— Ах, Елли, Елли!.. Фальшивый ты человек… Нехороший ты человек… Опасный ты человек… Не бывать тебе счастливым…

А на улице дул холодный ветер и в воздухе кружились снежинки. Солнце, достигшее зенита, надолго спряталось за большим белым облаком.

Машины выбрались из темноты кривых улочек и теперь мчались по просторному полю, покрытому снегом. Они мчались на север, туда, к облаченным в белую пелену песчаным барханам.

Пусть они благополучно доедут до колхозного стада, а мы пока мимоходом обратим свой взор на Елли.

ПОСЛЕ ТОЯ

На другое утро погода изменилась. Хотя резкий холодный ветер и не улегся, но он рассеял низко нависшие тучи, и небо за ночь совершенно очистилось. Сверкая, взошло солнце, и начался новый день, полный трудов и забот.

Жизнь в колхозе текла своим чередом. В бригадах Чары Байрамова и Курбанли Атаева заканчивалась нарезка временных оросителей и выводных борозд. Издали было видно, как на этих участках хлопочут тракторы, оттуда до самого вечера доносился неумолкающий шум моторов. В полном разгаре были работы по пересадке тутовых деревьев. Шла посадка и новых саженцев. В виноградниках удаляли бесплодные лозы, а на ферме готовились к окоту скота, у склада шло распределение семян.

В полдень из города на машине вернулся Елли. Он был пьян.

Вчерашний день он провел у приятеля, там собралось много народу, и Елли Заманов показал, на что он способен в хорошей компании. На сердце у него было легко и весело, той удался наславу, а сообщение о волках воспринималось им как спасительное чудо. Почему же не повеселиться всласть? Нет, ему положительно везет! Ведь на волков-гелекуртов можно свалить даже не десяток, а целую сотню баранов. Словом, Елли был в ударе, и сразу стал душой общества.

Торжество затянулось на всю ночь, а утром, при выезде из города, Елли на радостях прихватил еще несколько бутылок водки и распил их с друзьями в лежащем на пути селении.

Подъезжая к дому, он пытался размышлять о том, как изменчива судьба. Вчера ему казалось, что. вся его карьера рухнула, а сегодня чувствовал себя на высоте положения. Уж эти волки наверняка наделали делов! Теперь Покгена, конечно, снимут и он, Елли Заманов, будет башлыком. Да, теперь он развернется. Он этому сосунку, Хошгельды, покажет!.. Он прежде всего…

Однако мысли ускользали, путались, и что необходимо сделать в первую очередь, так и осталось невыясненным.

Машина остановилась, но выйти из кабины оказалось делом весьма затруднительным. Водителю пришлось вытаскивать Заманова на руках.

Ощутив под ногами землю, Елли хлопнул шофера по плечу, погрозил ему пальцем и хриплым голосом затянул, нещадно перебирая, когда-то слышанную арию:

— Ловите миг удачи… Сегодня ты, а завтра я… Пусть неудачник плачет… Пусть неудачник…

Неожиданно он прослезился, прервал пение и, ткнув себя в грудь, сказал шоферу:

— Это — я. Понял?.. Я, Елли Заманов!.. Ты меня уважай. Меня все уважают… Без меня самый богатый той ничего не стоят…

Он снова запел и, шатаясь, побрел в правление.

У Акмамеда Дурдыева был народ. Когда Елли ввалился, все умолкли, но он не обратил на это внимания и проковылял в кабинет. Тут Елли опустился на стул и долго не мог вспомнить, что его сюда привело.

"Ах, да! Пакет!.. Цел ли он? И потом, что-то тогда не удалось сделать… — Он мучительно напряг память. — Что-то еще надо сделать".

Пакет лежал на прежнем месте. Елли повертел его в руках и вспомнил: "Правильно! Заклеить надо?"

Он отыскал клей, запечатал конверт, прихлопнул его ладонью и сунул обратно.

— Пусть лежит… Я его не читал…

Елли тяжело поднялся и вышел. Акмамед попытался его окликнуть, но он лишь мотнул головой и вывалился на улицу.

Куда теперь? К Покгену!

Качаясь и бормоча что-то, плелся он по улице. Люди провожали его насмешливыми взглядами. Дети бросали в него снежками. А он, не замечая ничего вокруг, размахивал шапкой и упорно продвигался вперед.

Наконец Елли дошел до дома башлыка. Он немного постоял на улице, собираясь с мыслями, потом взобрался на ступеньки и настежь растворил дверь.

Покген сидел на кошме возле печи. Рядом, с шитьем в руках, расположилась Дурсун-эдже.

Елли качнулся, захлопнул за собой дверь, сделал несколько неуверенных шагов и без всякого приветствия опустился на пол. Хозяева молча смотрели на него. Он тоже молчал и лишь тупо озирался, поводя мутными, налитыми кровью глазами.

— Ты меня обидел, Покген-ага, — произнес Елли в конце концов. — Ох, как обидел! — заплетающимся языком повторил он. — Обещал за меня дочь отдать… Обманул. Ну, ничего, скоро тебя снимут. И Акмамеда снимут. Всех снимут!.. Говорят, на стадо в песках волки напали… Не уйти тебе от суда. А к твоей дочери Вюши Непутевый будет по ночам в окно лазить… Все об этом знают… Вюши! — захохотал он.

Покген рассвирепел, но не стал пререкаться с пьяным. Зато всегда рассудительная Дурсун-эдже не выдержала.

— А ну, вставай и убирайся отсюда вон! — закричала она. — А не то я тебя так кочергой огрею!

— Прогоняете?.. Ладно, я уйду, если прогоняете… — всхлипнул Елли. — А от суда тебе, Покген, все равно не отвертеться… Уж я об этом позабочусь… Обманул меня… На Вюши Непутевого променял…

— Иди, иди отсюда, — наступала на него Дурсун. — И если еще раз у наших дверей покажешься, не сдобровать тебе!.. — Она захлопнула за Елли дверь и, обернувшись к мужу, не удержалась от упрека. — Вот он, твой хваленый жених!

После долгого молчания Покген спросил:

— Что это он про Вюши болтал? Уж не ему ли Бахар слово дала?

— А ты побольше этого пьяницу слушай, — проворчала Дурсун. — Чтоб ему провалиться, негодному.

— И про волков что-то наплел… Может, пойти в