Учитель фехтования - Артуро Перес-Реверте

Он вздохнул. Вероятно, человек, разбирающийся в политике, без особого труда уловил бы во всем этом смысл, упорно ускользавший от дона Хайме. Маэстро никак не мог понять, что именно превращало эти с виду совершенно безобидные листы бумаги в нечто столь важное и столь опасное, что неизвестные люди, стремясь завладеть ими, пошли на убийство. И почему Луис де Аяла отдал письма ему, учителю фехтования? Кто хотел их выкрасть и с какой целью?.. С другой стороны, как мог маркиз де лос Алумбрес, часто говоривший о своей непричастности к политике, стать обладателем бумаг, которые являлись не чем иным, как личной перепиской покойного министра обороны?

Напрягая память, маэстро попытался выстроить логическую цепочку. Хоакин Вальеспин Андреу был родственником Луиса де Аялы; насколько помнил дон Хайме, братом его матери. Должность в правительственной канцелярии, которой Аяла заведовал в течение своей недолгой государственной карьеры, была предложена ему именно этим человеком. Пребывание маркиза на ответственном государственном посту хронологически совпало с одним из последних периодов правления Нарваэса. Насколько точным было это совпадение, с уверенностью маэстро сказать не мог; быть может, Аяла участвовал в делах министерства немного позже… Маркиз мог завладеть документами, пока занимал должность или же после смерти своего дяди… Такое предположение казалось вполне логичным. Но что эти бумаги представляли собой на самом деле и почему кому-то было важно хранить их в строжайшей тайне? Неужели они были настолько опасны и содержали в себе столько компрометирующих фактов, что могли стать поводом для убийства?

Дон Хайме поднялся из-за стола и прошелся по комнате. Он напряженно размышлял. История с письмами была настолько необъяснима, что с трудом укладывалась у него в голове. Все казалось дьявольски абсурдным; особенно нелепой была роль, которую он невольно сыграл — и продолжал играть — в трагедии. Подумав об этом, дон Хайме вздрогнул. Какое отношение имела Адела де Отеро к хитросплетению таинственных заговоров, официальным письмам, спискам имен и названий?.. Эти имена не говорили ему ровным счетом ничего. Упомянутые в бумагах события — другое дело, о них он кое-что знал из газет, о них говорили на тертулии в те дни, когда Прим пытался захватить власть. Он даже припомнил что-то о казни несчастного лейтенанта Хайме Эспландью. Но все это ничего не проясняло. Маэстро зашел в тупик.

Скорее всего, надо было обратиться в полицию, отдать бумаги комиссару и выйти из этого дела. Но решиться на подобный шаг было не так-то просто. Ему живо вспомнился допрос, которому он подвергся этим утром возле трупа Аялы. Он солгал комиссару, ни словом не упомянув о существовании конверта. И если эти документы кого-то компрометировали, то этим «кем-то» был именно он, их невольный обладатель… Невольный? Он мысленно повторил это слово, и губы его скривила болезненная гримаса. Мертвый Аяла ни слова не скажет в его защиту, и установить невиновность дона Хайме сумеет только суд.

Никогда ранее не попадал он в такое нелепое положение. Ложь была совершенно чужда его благородной натуре, но мог ли он выбирать? Инстинкт самосохранения требовал от него уничтожить конверт, избавиться от этого кошмара, пока еще есть время. И тогда никто ничего не узнает. Никто, повторил он, брезгливо поморщившись: ведь и он, дон Хайме, тоже останется в неведении. А ему нужно было понять главное: что за чертовщина скрывается за всем этим? По целому ряду причин он просто обязан был узнать истину. И если тайна не раскроется, к нему никогда не вернется покой.

Что делать с бумагами — уничтожить их или передать в руки полиции, — он решит немного позже. Сейчас перед ним стояла другая задача: разгадать секретный код таинственных документов. Однако одному ему подобная задача не под силу: для этого надо, по крайней мере, хоть сколько-нибудь разбираться в политике…

Неожиданно он вспомнил Агапито Карселеса. А что, если обратиться к нему? Агапито — его давний знакомый, его приятель, к тому же он так страстно интересовался всем, что касалось политики… Имена и события, указанные в документах, ему наверняка что-то подскажут.

Он поспешно собрал бумаги, спрятал их в конверт, положил на полку, взял трость и цилиндр и поспешил из дому прочь. Выйдя на улицу, он достал из кармана часы, время приближалось к шести вечера. Скорее всего, Карселес сидел в «Прогресо». Это было совсем рядом, в Монтере, — минутах в десяти ходьбы; но дон Хайме торопился. Он остановил экипаж и попросил извозчика отвезти его туда как можно быстрее.

Карселес, как всегда, сидел в углу, разглагольствуя на этот раз о злосчастной роли, которую сыграли австрийцы и Бурбоны в судьбе Испании. Возле него скучал, рассеянно посасывая кусочек сахара, задумчивый Марселино Ромеро с повязанной вокруг шеи мятой косынкой. Против своего обыкновения Хайме Астарлоа поздоровался с приятелями довольно сухо; извинившись перед пианистом, он тихонько подсел к Карселесу и коротко, не вдаваясь в подробности, изложил ему суть дела:

— По ряду причин, не имеющих отношения к нашему разговору, у меня оказались важные документы. Я хочу, чтобы какой-нибудь знающий человек помог мне в них разобраться. Разумеется, все это должно остаться между нами.

Агапито оживился. Он уже всласть наговорился об упадке австро-бурбонского влияния, а меланхоличный учитель музыки был не лучшим собеседником. Они поспешно извинились перед Ромеро и вышли из кафе.

До улицы Бордадорес они решили добраться пешком. По дороге Карселес мельком упомянул о трагедии во дворце Вильяфлорес, ставшей для жителей Мадрида притчей во языцех. До него дошли слухи, что Луис де Аяла брал уроки у дона Хайме. Будучи профессиональным журналистом, он принялся так дотошно выпытывать подробности, что растерявшемуся дону Хайме стоило немалых трудов увести разговор в сторону. В заключение Карселес заявил, что аристократов он презирает и ничуть не жалеет о том, что жизнь одного из представителей этого презренного клана внезапно оборвалась.

— Однажды откроется широчайшее поле деятельности свободному народу, — напыщенно провозгласил он, собираясь перейти к своей излюбленной теме, но, заметив хмурый взгляд дона Хайме, быстро скис. Однако вскоре он опять вернулся к разговору об убийстве; по его мнению, маркиза погубила женщина. Для Карселеса все было совершенно очевидно: маркиз покусился на чью-то честь, и его быстренько отправили на тот свет. Говорят, его проткнули саблей или чем-то в этом роде. Все сходится. Неужели маэстро совсем ничего не знает?

В этот миг они оказались на улице Бордадорес, и маэстро вздохнул с облегчением. Карселес был у него впервые и теперь с любопытством осматривал небольшую гостиную. Едва завидев книжный шкаф, он бросился к нему и принялся дотошно изучать названия на корешках книг.

— Неплохо, — объявил он наконец, одобрительно покачав головой. — На мой взгляд, еще несколько ключевых имен — и будет полная картина эпохи, в которой нам довелось жить. Пожалуй, стоит добавить что-нибудь из Руссо, побольше Вольтера…

Эпоха, в которой им с Карселесом довелось жить, мало волновала дона Хайме. Еще меньше интересовал его сомнительный вкус дона Агапито, по крайней мере в том, что касалось литературы и философии. Он деликатно прервал своего приятеля и перевел разговор на нужную тему. Глаза у Карселеса заблестели, он тут же позабыл о книгах и приготовился приступить к делу. Дон Хайме достал письма из тайника.

— Признаться, дон Агапито, я целиком доверяю вам как другу и порядочному человеку. Отнеситесь к этим бумагам ответственно. — Он говорил медленно и тихо, чувствуя, что его слова подействовали на Карселеса. — Вы можете дать мне слово?

Карселес торжественно поднес руку к груди.

— Да, да, конечно. Даю вам слово.

Внезапно у дона Хайме мелькнула тревожная мысль: не совершал ли он роковую ошибку, столь легковерно доверяя свою тайну этому человеку? Но отступить он уже не мог: бумаги лежали на столе.

— Я не могу рассказать вам, как документы попали ко мне, потому что это чужая тайна… В них содержатся какие-то важные сведения; их суть от меня ускользает, но я во что бы то ни стало должен ее понять. — На лице Карселеса отразилось напряженное внимание. Он не дыша слушал дона Хайме, продолжавшего с некоторым усилием:

— Похоже, все дело в том, что я плохо знаю политические события в нашей стране. О многом у меня нет ни малейшего представления, и я попросту не в силах разгадать смысл, который здесь наверняка есть… Вот я и решил обратиться к вам, ведь вы неплохо разбираетесь в такого сорта делах. Пожалуйста, прочтите эти письма, постарайтесь понять их содержание и сообщите мне, что вы думаете обо всем этом.

Некоторое время Карселес неподвижно смотрел на дона Хайме; он был крайне взволнован. Потом он провел кончиком языка по губам и бегло осмотрел документы, разложенные на столе.