Каббалист с Восточного Бродвея - Исаак Зингер

Я заглянул в раздел, озаглавленный «Храмы», и обнаружил две синагоги. Я уже собрался позвонить, но выяснилось, что у меня нет десятицентовых монеток. Между тем какой-то мужчина занял единственную телефонную кабинку. По тому, как он там расположился, было видно, что это надолго.

За годы писательства и лекционных турне я отвык от вкуса нищеты и вот сейчас вспомнил, что это такое. Хотя я завтракал довольно поздно, я почувствовал, что снова проголодался. Я подошел к окошечку оператора «Уэстерн Юнион» разменять двадцать пять центов. Оператор смотрел в другую сторону. Нет, подумал я, писателям нельзя богатеть, им даже нехорошо иметь регулярный доход. Сытый голодного не разумеет. Тем, у кого есть крыша над головой, никогда не понять того, кто ночует на улице. Ни память, ни воображение тут не помогут. Может быть, Провидение хочет таким образом напомнить мне о назначении писателя?

Наверное, я прождал минут десять, если не все пятнадцать, прежде чем оператор обратил на меня внимание и разменял наконец мою монету. Я позвонил в обе синагоги. По первому телефону вообще никто не подошел, по второму трубку взяла секретарша, сообщившая, что раби уехал в отпуск, в Англию. Сама она ни о какой лекции ничего не слышала. У нее был такой равнодушный тон, что я понял — рассказывать ей о моих приключениях абсолютно неуместно. Я мысленно дал клятву, что, если Всемогущий вызволит меня из беды, я буду помогать всем, кто обратится ко мне за помощью. Я опять, «в последний раз», набрал номер Рейцл. Длинные гудки. Сомнений не оставалось — там случилось какое-то несчастье. Лия-Хинда умерла или попала в больницу с инфарктом. А может быть, Рейцл запретила ей брать трубку?

Я вернулся в отель и обследовал все три своих костюма. Вдруг в одном из них отыщется моя вторая записная книжка? Или еще немножко мелочи? Но я не нашел ничего, кроме одной пластинки жвачки, которую тут же сунул в рот, чтобы хоть немного заглушить голод. Затем я решил заглянуть в чужой чемодан. В приступе раздражения я сломал замок. Мои подозрения подтвердились: чемодан принадлежал женщине. Я вытащил ночную рубашку, пластиковую косметичку, чулки, белье, блузку, свитер. Ни имени, ни адреса владелицы нигде не было. На внутренней стороне крышки моего чемодана были указаны мой адрес и даже нью-йоркский телефон. Но если бы эта женщина и позвонила по указанному номеру, ответить ей было некому. А кроме того, возможно, она сразу же сдала мой чемодан в бюро находок. Следовало позвонить на вокзал, но силы покинули меня.

Я рухнул на кровать и всерьез задумался о самоубийстве. Если жизнь и душевный мир человека так сильно зависят от какого-то дурацкого чемодана, что же это за жизнь? Стоит потерять несколько бумажек, и становишься парией. Может быть, заложить костюмы? Или часы? Стрелки показывали двадцать минут четвертого. Через час стемнеет. Батареи были еле теплыми. Я еще не брился и даже не чистил зубы. Щеки заросли колючей щетиной. Может быть, пойти в полицию? Вдруг у них есть специальный отдел, занимающийся такими случаями, как мой?

Меня начало клонить в сон, и я резко сел. Нужно еще раз попробовать позвонить Рейцл! Внезапно я понял, что можно обратиться в справочную и узнать телефоны тех, чьи адреса я помнил. Как же я раньше до этого не додумался?! Моя беда в том, что, когда случается что-нибудь неожиданное, я сразу же теряюсь. Любой другой на моем месте уже давно бы что-то придумал. Нельзя быть таким беспомощным! Как был ешиботником, так и остался, сказал я себе. Будь за окном теплее, я бы вел себя увереннее. Холод парализует меня.

Перед выходом на улицу я надел два свитера и два шарфа. Я боялся наступления темноты в этом чужом промозглом городе. Я начал с того, что зашел в аптеку рядом с гостиницей. Сунув руку в карман пальто, я вслепую пересчитал мелочь. К кому обратиться? Подобрав с пола пустой конверт, я записал на нем имена друзей и знакомых, чьи адреса, как мне казалось, я помнил. К сожалению, ни в одном из этих адресов я не был уверен. В аптеке было четыре телефонных кабинки. И все они были заняты. Ожидая своей очереди, я мысленно молил Бога прийти мне на помощь. Я поклялся пожертвовать восемнадцать долларов на благотворительность. Чуть позже я удвоил эту сумму. Я должен принести покаяние, решил я. Все это случилось из-за того, что я не соблюдаю заповеди. Скептик во мне смеялся над моей благочестивостью, предсказывая, что, вернувшись в Нью-Йорк, я опять заживу по-старому.

Видимо, Бог внял моим молитвам. Я дозвонился до справочной университетского городка, где вел свой мастер-класс, и мне сообщили номер Розалии. Я позвонил, и — о, чудо — она сразу же взяла трубку. Услышав мое имя, она согласилась оплатить разговор. Тоном человека, находящегося в смертельной опасности, я кратко изложил ей свою историю.

— Дорогой, я сделаю все, что в моих силах, — сказала она. — Разумеется, я пришлю тебе денег. Я бы сама их привезла. Но у меня уже назначена на завтра встреча с научным руководителем.

— Розалия, я никогда не забуду твоей доброты. Я сразу же верну тебе деньги.

— Что с тобой? Почему ты так испуган? Просто выясни, где ты читаешь лекцию.

— Но как?

— Пойди в полицию. Они все могут узнать, если захотят.

Я дал Розалии адрес моей гостиницы и еще раз рассыпался в благодарностях.

— Жалко, что я не могу к тебе приехать, — сказала она. — Если б ты знал, как мне надоела моя диссертация!

Не веря своей удаче, я дрожащей рукой повесил трубку. Наверное, так должен чувствовать себя человек, чудом спасшийся от, казалось бы, неминуемой гибели. Меня переполняла любовь к Розалии. Что с того, что она распущенна и курит марихуану? Божественная искра в ней не погасла. Ей ведомо милосердие, и она готова помочь ближнему. Она в тысячу раз лучше Рейцл! Я был готов немедленно жениться на Розалии. Какое мне дело до ее прошлых романов? Новые отношения должны возникнуть между полами. Пора положить конец скуке и фальши так называемой «семейной жизни».

Автомат выплюнул мою монетку, но я опустил ее снова и набрал номер Рейцл — какая-то сила подсказывала мне, что на этот раз я ее застану. Я почти видел, как она стоит около телефона. Я услышал гудок, потом ее голос. «Рейцл, — выкрикнул я, — ради всего святого, прими этот звонок!»

— Вы согласны оплатить звонок? — раздраженно спросил у Рейцл оператор.

После секундной заминки она ответила: «Да». Голос у нее был хриплым, как будто она только что с кем-то ругалась или плакала.

— Рейцл, со мной случилось нечто ужасное. Я потерял чемодан вместе с дорожными чеками и записной книжкой. Я сижу без гроша в сомнительной холодной гостинице. Выслушай меня, если у тебя осталась хотя бы капля сострадания.

— Где ты, мерзавец, убийца, зверь?

— Рейцл, сейчас не время для выяснения отношений. Если ты, конечно, не желаешь мне гибели.

Так как мне уже обещала помочь Розалия, повода для отчаяния у меня не было, но кто знает — а вдруг она подведет? Путаясь и запинаясь, я рассказал Рейцл о своих злоключениях, со стыдом отметив про себя, что несколько сгустил краски.

— Небось встречался с какой-нибудь очередной потаскухой. И она дала тебе от ворот поворот.

— Клянусь, я говорю правду.

Она выдержала паузу.

— Чего ты от меня хочешь? — сказала она наконец. — Ты же знаешь, что я не могу оставить мать.

— Вышли мне денег, хотя бы немного, — иначе мне не выбраться из этой дыры.

— Ладно, диктуй адрес.

Я дал ей адрес гостиницы. Если обе женщины сдержат слово, я получу два денежных перевода. Но никогда не понятно, кто как поступит… Как бы то ни было, судьба помогла мне дозвониться до Рейцл и Розалии — верный признак того, что на этот раз гибель мне не грозит. Я вышел на улицу, чувствуя себя совершенно измотанным — холод, ветер, нервное напряжение лишили меня последних сил. Зайдя в супермаркет, я купил пакет молока и батон. После чего у меня осталось девяносто четыре цента. Стемнело. Хотя у меня была бумажка с адресом, я заблудился. Стало еще холоднее, я уже не чувствовал носа, в лицо била ледяная крупа. Каждые несколько минут я залезал в карман, проверяя на месте ли ключ от номера и бумажка с адресом гостиницы. На краю запруженного людьми тротуара вокруг оброненной или специально брошенной кем-то хлебной корки толкались голуби. У них не получалось ее расклевать, но и оставить ее они тоже не могли. Я испытал острое чувство жалости к этим несчастным созданиям и гнев к их Создателю. Где они ночуют в такую погоду? Им же наверняка холодно и голодно. Они же могут погибнуть! Я хотел поднять этот мерзлый кусок хлеба и раскрошить его для них, но понимал, что, стоит мне наклониться, они улетят. Я вытащил купленный батон, отщипнул от него несколько кусочков и бросил голубям. Снующие туда-сюда пешеходы задевали меня плечами, но птицы приняли мое подношение. Ободренный их доверием, я отщипывал и бросал им все новые и новые крошки.