Неверное сокровище масонов - Сергей Зацаринный

– Встретили с распростёртыми объятьями. Читает лекции, работает в журнале «Современный театр». Но в 1929 году вновь эмигрирует. Появляется в Берлине, в Париже. Последний раз мелькает, знаете в качестве кого?

– Губернатора острова Борнео?

– Кажется смешным, но Вы почти угадали. Гидони служил секретарём у махараджи Бароды. Было такое княжество в Индии. Этот набоб, как раз путешествовал по Европе, поражая всех своим богатством. После этого бывшего сызранского коменданта окончательно поглотила река забвения. Существует непроверенная версия, что он всё-таки окончил дни в застенках НКВД в 1943 году. Но, как он туда попал и правда ли это – неизвестно.

– Человек с такой биографией мог с достоинством носить звания проходимца и авантюриста. Особенно интересно, что он как-то оказался замешанным в нашей истории. Знать бы, случайно застрял в Сызрани этот театральный критик или намеренно?

– В библиографических справочниках он отмечен, как писатель-фантаст.

– Так ты о нём и раньше слышал?

– Личность довольно известная. В определённых кругах.

– А что это за фамилия такая Гидони? Он кто?

– Еврей, из Ковно. В принципе, как говорил Гайдар: «Обычная биография в необычное время». Умник, интеллигент. Ничего не умеет, кроме писанины и говорильни. В условиях царской России одна дорога – адвокатура и литература. Здесь весьма преуспел. Революция открывала широкие возможности. Стало можно, нацепив красный бант, покрасоваться во главе толпы вооружённых людей. Для выходца из тихого еврейского местечка всё это представлялось очень романтичным. Но здесь умникам не было места. Требовались люди действия, не боящиеся крови. Карьера военного коменданта оказалась явно не для нашего подзащитного. Ну, а в Советской России умникам вообще было не место.

– Допустим, Александр Иосифович знал о неких ценностях, спрятанных в тереньгульской усадьбе. Тогда все его действия очень хорошо укладывается в нарисованную тобой схему. Бывший присяжный поверенный, понимает, что у него появился шанс добраться до тайн старого дома. Запасшись необходимым мандатом, он приезжает в провинцию, где на тот момент царит полная неразбериха, и через некоторое время оказывается на посту военного коменданта, то есть, получает в руки вполне реальную власть. Остаётся лишь сорвать яблочко. Но неверная политическая ориентация спутывает все планы. Большевики прекращают скоропалительную карьеру «верного плехановца», да ещё обвиняют его в неблаговидных поступках. Приходиться удирать. Кстати, он ведь потом много общался с Рерихом?

– Цепь Ваших рассуждений мне понятна. Но Гидони не единственная нить, связавшая великого искателя Шамбалы с событиями, происходившими в 1917 году под Симбирском. Именно туда уходит след дореволюционного архива Рериха и многих его коллекций

– Мне сразу бросились в глаза некоторые нестыковки в Вашем рассказе о треугольнике Рерих – Перси-Френч – Крайнов. – Библиотекарь чувствовал, что наступило его время быть в центре внимания и с удовольствием наслаждался производимым эффектом. Мы на пару с притихшим философом молчаливо внимали.

Военный совет происходил за утренним чаем, так как, дядю мы, накануне вечером, не дождались. Алексей устал и лёг спать пораньше, я последовал его примеру, свято блюдя принцип «никогда не стой, если можешь сидеть, и никогда не сиди, если можешь лежать». Утром же, дядя объявил, что нас ждут к праздничному обеду. Какая-то очень милая соседка отмечает свой день рождения. Будут все только свои, по-семейному. Мне, почему-то не захотелось участвовать в этом празднике жизни. Компания уже сложилась, «спелась», я только нарушу общую гармонию. Дядя не возражал:

– Скажем, что ты ещё хвораешь. А мы с Алексеем прихватим бутылочку этого прекрасного вина, созревшего под солнцем Чили и-и… да вот твою книжицу. Её, по-моему, ни разу даже не раскрывали, – он указал на мой «Код да Винчи».

Так, видимо, мне не суждено прочитать этот бестселлер.

Отчёт библиотекаря пришлось, таким образом, заслушивать прямо с утра. Алексей не зря говорил, что с рериховской темой он знаком хорошо.

– Дело в том, что с Крайновым, великий художник встречался в 1926 году. Тот был генеральным консулом в городке Урумчи на западе Китая. А вот с госпожой Перси-Френч Рерих мог встретиться лишь в 1934 году, когда посетил Харбин во время своей маньчжурской экспедиции. В это время, как мы знаем, Крайнов уже давно был председателем колхоза где-то в средневолжской глуши. Получается, что Рерих не мог служить связующим звеном между бывшим дипломатом и бывшей помещицей.

Алексей, бесспорно, был прекрасным книжником, и по части собирания фактов ему не было равных. Но навыками оперативной работы не обладал совершенно. Нужно было нащупать нить, которая эти факты свяжет. Пришлось начать допрос.

– Правда, что Рерих ездил на автомобиле «Додж», принадлежавшем Перси-Френч?

– Не совсем. Он приобрёл этот автомобиль у одного коммерсанта для своей маньчжурской экспедиции и лишь потом узнал, что машина ранее принадлежала госпоже Перси-Френч из Харбина. Рерих сам писал об этом факте в одной из своих книг.

– А что он там пишет о Екатерине Максимилиановне?

– Практически ничего. Просто указывает, что «автомобиль раньше принадлежал той самой Перси-Френч, которую мы встречали в Харбине»

– Значит, до этого времени он о её существовании не знал?

– Этого я сказать не могу. Ни о каких других встречах художник не упоминал. Но у них, наверняка были общие знакомые. Дело в том, что в Харбине жил брат Николая Константиновича Рериха Владимир. Братья активно переписывались.

– Когда Владимир появился в Харбине?

– Во всяком случае, в 1923 году он уже жил там. Об этом говорится в письме его брата. В гражданскую войну Рерихи потеряли друг друга и возобновили переписку только в 23 году. Николай Константинович называл брата агрономом и считал последователем своего учения.

– Уже кое-что. Во всяком случае, Рерих-агроном много лет жил в одном городе с Екатериной Максимилиановной Перси-Френч. Эмигрантский мир был тесноват, наверняка они знали друг друга. Он вполне мог узнать что-то такое, что потом передал брату в одном из писем. А тот сообщил информацию Крайнову.

Дядя Боря, при этих словах недовольно поморщился:

– Опять ты торопишься, Леонид. Чуть нащипал дохленьких фактиков и уже скорей строишь на них версию. Ещё более дохленькую.

Увы, я это и сам осознавал.

– Ну, посуди сам, – бывший преподаватель говорил размеренно и чётко, как с двоечником на экзамене, – Чтобы выведать у очень неглупой помещицы некую секретную информацию, совсем недостаточно только жить с ней в одном городе. Тем более в довоенном Харбине. Это была столица русской эмиграции, там жили десятки тысяч наших соотечественников. Так что твоё предположение о тесности эмигрантского мира неверно. Круг общения был очень широким. Конечно, бывшая российская помещица, имеющая британское подданное и весьма небедная, была личностью заметной, но, поддерживала ли она знакомство с братом известного художника, мы не знаем. Даже, если мы допустим, что ты прав и барыня действительно сообщила Рериху некую тайну, зачем ему было делиться ей с первым попавшимся консулом?

Дядю поддержал Алексей:

– Николай Рерих был в Урумчи недолго, встречу с Крайновым описал в своей книге. Ничего, что могло намекать на доверительные отношения.

– Тем не менее, мой отец видел какую-то связь между этими людьми.

– Значит, он оперировал ещё какими-то фактами. Твой отец был жёстким прагматиком. Он вообще не любил строить версий и всегда шёл по цепочке событий, постоянно пуская в ход библейскую мудрость: «Остановись на путях нынешних и оглянись на пути минувшие». Я, думаю, нужно поискать в его бумагах что-нибудь о харбинском Рерихе. Он не мог ускользнуть от внимания столь проницательного исследователя, как твой отец.

– Что могло его заинтересовать в Рерихе? Ты же сам знаешь, мистикой он не увлекался.

– Во всяком случае, не учение этого новоявленного гуру. Твой отец сам прожил на Востоке почти двадцать лет, прекрасно знал несколько тамошних языков, в том числе тибетский и санскрит. Вряд ли он смог бы почерпнуть у заезжего европейского интеллигента, что-либо новое для себя. Его интересовали земные дела Рериха.

– Он ведь был военным человеком. Зачем ему странствующий художник?

Мне вспомнилось, что отец ни разу не упоминал имени Рериха. Насмешливый, неизменно благожелательный человек, бесконечно далёкий от всякой мистики. Он всегда с детства мечтал стать путешественником, учил иностранные языки. Его кумиром был Пржевальский. Именно поэтому, когда встал вопрос о выборе профессии, отец поступил не в университет, а в училище военных топографов в Ленинграде. Ещё там он стал увлекаться и санскритом – таинственным древним языком высших арийских каст. Сам напросился после училища в Монголию, где много лет мотался по горам, степям и пустыням. Вполне естественным выглядел его интерес к Рериху, который странствовал в тех же краях. Но, почему папка с материалами о безобидном художнике оказалась в потайном сейфе?