Кабинет доктора Ленга - Чайлд Линкольн

Еще один интересный момент: эту трубку, стоящую миллионы, невозможно продать. Она, как «Мона Лиза», слишком известна. Поэтому трубку могли украсть только по заказу человека с большими связями. Вероятно, тот, кто ее похитил, и прикончил изготовившего подделку Туигла, чтобы он не проболтался, или же убийца просто решил замести следы.

Колдмун проглотил остатки кофе и уже начал вставать, когда вдруг понял: он знает, кто этот преступник. Тот человек, о котором рассказывала миссис Туигл: старый друг ее мужа, хранитель из Нью-Йоркского музея естественной истории. Как же его зовут?

Мэнкоу.

Да, черт возьми! Мэнкоу и есть убийца, или, по крайней мере, он тесно связан с убийцей. Это очевидный, единственно возможный ответ. Мэнкоу хорошо знаком со здешней жизнью. Ему было известно, где Туигл собирает камни. Вероятно, он знал Раннинга, знал, что тот должен Туиглу, и сообразил, что этого парня можно подставить. И уж конечно, Мэнкоу, хранитель музея, имел хорошие связи с той стороны – с коллекционерами, готовыми заплатить миллионы за предмет, который невозможно продать или выставить публично. Мэнкоу знал еще кое-что: один лишь Туигл мог изготовить такую точную копию, что никто никогда не заметил бы подмены. Так или иначе, он был ключевой фигурой этого преступления – кражи и убийства.

«Мэнкоу». Миссис Туигл не уточнила, имя это или фамилия. Слава богу, то и другое встречается редко.

Колдмун быстро вошел в единую базу данных ФБР со сведениями о преступности, чтобы проверить, нет ли там других дел, связанных с Мэнкоу. Через мгновение система дала ответ. Колдмун не поверил собственным глазам: база сообщала об убийстве, случившемся всего три дня назад в Нью-Йорке, в Музее естественной истории. Жертвой стал некто Юджин Мэнкоу, почтенный хранитель секции этнологии в отделе антропологии.

«Сучье племя», – подумал Колдмун. Туигл убит, Мэнкоу тоже убит – все признаки зачистки свидетелей.

Он открыл дверь в спальню и оглядел развалившегося на кровати Полонью. Стоило постучать кулаком по стене, как агент вскочил на ноги.

– Какого черта?

– Одевайся, напарник. Похоже, мы сваливаем.

– Господи, наконец-то, – сонно ответил Полонья. – Обратно в Денвер?

– Да, но только для того, чтобы я пересел на самолет до Нью-Йорка.

32

6 декабря 1880 года, четверг

Констанс стояла у окна на втором этаже фабрики картонных коробок и смотрела на площадь Миссии в самом сердце трущоб Файв-Пойнтс, где пересекались Уорт и Парк-стрит. Окно было заляпано грязью и засижено мухами, но все это помогало Констанс оставаться незаметной.

Уже опустился вечер, однако покров темноты лишь усиливал ощущение убожества. По сумрачной улице шагал тощий человек и зажигал газовые фонари, стоявшие гораздо реже, чем в богатых районах дальше на север. Тусклые мерцающие огни появились и в окнах винных лавок, публичных домов, игорных притонов, ночлежек. На фоне этих неярких пятнышек света темные проемы ветхих зданий в переулках казались еще более опасными. Снова пошел мелкий снег. Даже за закрытыми окнами Констанс чувствовала, как в комнату просачивается зловонная смесь запахов разложения, гнили и мочи.

Позади нее под чьими-то шагами тихо заскрипели половицы. Обернувшись, Констанс увидела коренастого мужчину по имени Бейнбридж, хозяина фабрики. Вместе с ним пришел еще один человек, вероятно ночной сторож.

– Собираетесь остаться здесь на всю ночь? – грубым голосом спросил Бейнбридж.

Она покачала головой:

– Нет, только на час, может быть, на два.

Бейнбридж сплюнул на пол струю бурого табачного сока.

– Приглядывай за ней, – сказал он сторожу и, что-то ворча себе под нос, грузно спустился по лестнице.

Снова заскрипели половицы, хлопнула входная дверь. Констанс смотрела на сторожа до тех пор, пока тот не отвернулся и не отправился в обход, время от времени подозрительно оглядываясь на нее.

Констанс понимала, что не может просто так бродить по улицам, разыскивая маленькую себя. Ее непременно приняли бы за уличную женщину, начали приставать с непристойными предложениями или даже арестовали. И Констанс выбрала другой способ наблюдать за окрестностями: предложила Бейнбриджу доллар в обмен на разрешение побыть в этой комнате с видом на Файв-Пойнтс. Она притворилась художницей и принесла с собой потертую папку с рисунками углем. Бейнбриджу Констанс сказала, что хочет посмотреть на улицы до и после заката. Если ей понравится вид и она захочет рисовать дальше, то предложит два доллара за неделю. Владелец фабрики, наверняка повидавший на своем веку все мыслимые виды преступлений и мошенничества, принял это предложение с понятной настороженностью. Но она заплатила вперед и надеялась, что ее история выглядит достаточно необычной и может сойти за правду. Час назад Бейнбридж привел Констанс в комнату с нужным ей видом, предупредив, чтобы она ничего не трогала и не заговаривала с рабочим. Констанс осталась на своем посту.

Когда шаги сторожа затихли, а сам он скрылся за стопками бумаги и полусобранных коробок, Констанс снова повернулась к окну. Лучшего места для наблюдения нельзя было желать. Здание фабрики тянулось вдоль западной стороны площади, выходя и на Уорт, и на Парк-стрит. Слева стоял работный дом, где она неделю назад лишь самую малость разминулась со своей старшей сестрой. Это сюда Констанс приходила в детстве каждый вечер, оставив одно из полудюжины убежищ, где пережидала день, чтобы увидеть в подвальном окне лицо Мэри и получить запретное лакомство: кусок черствого хлеба, полусгнившее яблоко или засохшую морковку… и пару слов утешения.

Маленькая, девятилетняя Констанс не знала, что Мэри забрал доктор Ленг. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как старшая сестра в последний раз показалась в зарешеченном окне работного дома, но девочка продолжала приходить сюда с постепенно гаснувшей надеждой. Констанс прекрасно помнила, как появлялась здесь ночь за ночью, замерзшая и голодная, не понимая, почему Мэри не отвечает на стук по стеклу. Еще неделю, две недели, три недели она будет разыскивать сестру, но в конце концов смирится. Больше она никогда не увидит Мэри и будет медленно умирать от голода, холода и одиночества.

Констанс знала все это наверняка… потому что помнила.

Нет, в этой временно`й линии случится иначе. Все изменится – и это она все изменит. У них будут совершенно разные судьбы.

Констанс не смогла бы отыскать девочку днем. У нее было множество тайных норок и закутков: невозможно припомнить, в каком убежище она пряталась этой ночью. Лучше поджидать ее здесь, у окна, выходящего на площадь, – терзаемая голодом, но по-прежнему цепляющаяся за надежду маленькая Констанс непременно должна появиться.

Мёрфи с экипажем поджидал на Уайт-стрит, в нескольких кварталах к северу, возле Томбс.

Вокруг было тихо. Ночной сторож ушел куда-то далеко. Констанс не смотрела на часы, интуитивно чувствуя, что сейчас около восьми. Четыре часа до полуночи. Завтра будет седьмое декабря. Через тридцать один день Мэри ляжет на операционный стон в адской лаборатории доктора Ленга и умрет, если только…

Констанс замерла. Поток мыслей оборвался при виде маленькой девочки, появившейся из-за угла, с Бакстер-стрит. Сердце забилось быстрее под наплывом странных, чуждых эмоций, совсем не похожих на те, что она ощутила, впервые увидев Джо в грязной камере. Девочка проворно бежала по улице, огибая проституток, пьяниц и воров. Она почти незаметно перепархивала от одной двери к другой, пугающе худая, такая маленькая и хрупкая, что, казалось, могла раствориться в падавших с неба снежных хлопьях. Констанс смотрела и смотрела; рассудок ненадолго парализовала жуткая смесь воспоминаний и переживаемого ужаса, давно прошедшего, но в то же время еще предстоящего…

Она бросилась бегом от окна к лестнице. Худющее, как бездомная собака, существо уже подобралось к работному дому, и теперь, увидев девочку, Констанс не вынесла бы, если бы та снова исчезла.