Майор Пронин против врагов народа - Арсений Замостьянов

Никифоренко, подталкивая Малля, с трудом пробирался вслед за Прониным к сцене.

Пронин поднял вверх руки Малля, на которых виднелись манжеты. Но без запонок. Вольф, не убирая ножа от горла девушки, смотрел на дипломата.

– Юрген, не надо никого убивать! – проговорил тот дрожащим голосом.

– Это не вам решать, папаша, – прорычал Вольф.

Пользуясь моментом, чекисты разделили публику на группы и быстро построили зрителей в колонны вдоль проходов. Слышались громкие причитания какой-то пожилой женщины.

Неожиданно в колоннах ахнули. Вольф полоснул Лену по горлу. Брызнула кровь. Тело девушки рухнуло со сцены. Вольф снова хрипло крикнул по-немецки: «Смерть всем!»

Утесов закрыл лицо руками, когда Вольф ловким движением схватил за горло одного из музыкантов. Дальнейшее вспоминалось свидетелям как молниеносная вспышка: утесовский хрип «Батюшки!», выстрел и зловещая ухмылка майора Пронина, который крикнул: «Доктора!» и добавил шепотом: «Барабанщику плохо…»

Музыканта тут же подхватили на руки. Лену унесли за кулисы. У служебного входа стоял автомобиль с военными медиками – помощь не заставит себя долго ждать.

Тело Юргена Вольфа в неестественной позе лежало на краю сцены. Открытые глаза, не мигая, смотрели на подбегающих чекистов.

– Мертв, – констатировал Пронин, пощупав руку секретаря.

Никифоренко отчитывался ему о своей удивительной находке:

– Ко мне подошла Лена и сказала, что Андрея нет, куда-то он запропастился. Ну, я и пошел в мужской туалет… Антракт уже заканчивался… Он там и лежал в прикрытой кабинке. Глубокое ножевое ранение. Прямо в сердце. Врачи говорят – исход летальный. Профессиональный удар!

Пронин растерянно и устало смотрел на товарищей. Пронин видел немало смертей – не десятки, а сотни и тысячи. Но гибель двух дорогих ему молодых людей оборвала сердце. «Так не должно было быть. Где-то мы ошиблись. Не должен был Вольф так рисковать… Все-таки школа Аугенталера…»

– Вы допросили очевидцев?

– Говорят, Горбунов искал вас, товарищ Пронин. И нашему офицеру просил передать. – Никифоренко достал из рукава записку и прочитал: «Иван Николаевич, у Малля нет запонки на левой руке».

– Вот оно что. Вольф видел, как он писал записку?

– Вольф стоял рядом.

– Теперь все ясно. «Говорил же я ему, за Маллем больше не следи, твое дело – Лена. Да, сглазил я Горбунова, раньше времени похвалил…»

Но дело еще не было закончено. К Пронину подвели Малля:

– Вы говорили мне, господин Малль, что уже поздно надевать запонки… Приказ уже получен и исполнен, так?

Малль смотрел на Пронина недоуменно.

– А не слишком ли рано вы нас похоронили? Никифоренко, приведите этих!.. – Пронин брезгливо махнул рукой.

Три молодых человека в наручниках стояли возле молодого чекиста.

– Ваши друзья, господин Малль, забыли свертки… Здесь, в Зеленом театре. И, кажется, они не очень стремились попасть на второе отделение концерта. Ай-яй-яй, молодые люди, как вам не стыдно. Ведь для второго отделения Леонид Осипович приберег свои самые лучшие матросские вальсы… Да, товарищи, эти господа уже похоронили нас, потому что их свертки должны были взорваться, – Пронин посмотрел на часы, – полторы минуты назад. Ну, вот уже почти две минуты назад. От театра осталась бы груда пепла. А гибель иностранного посла, знаменитого певца и нескольких сотен ни в чем не повинных граждан стала бы «горячей» темой для всех западных журналистов. Они ведь давно пишут, что истощенный войной Советский Союз – это колосс на глиняных ногах, пороховая бочка… Вот вы и поднесли к ней спичку… Спасибо за любезность!

Малль молчал. Но, кажется, он понимал Пронина, говорившего сейчас по-русски.

– Нет, господин Малль не был организатором теракта. Его использовали как ходячий шифр. Через него Вольф руководил операцией. Кто такой этот Вольф – рассказ особый. Да, друзья, если бы тогда, в театре оперетты, я не обратил внимание па трюк с запонками, мы бы вряд ли разгадали их маневры.

Пронин снова повернулся к Маллю:

– Вас, господин дипломат, ожидает особо охраняемый автомобиль. Посол Швейцарии находится здесь, так что можете быть уверены, все формальности будут соблюдены.

А теперь, Леонид Осипович, – грустно сказал Пронин, – продолжайте концерт. Люди пришли послушать вас. Не лишайте их этого удовольствия.

Потрясенный Утесов громко сказал:

– Этот вальс мы посвящаем майору Пронину – человеку, который спас наши жизни!

Зрители вновь заняли свои места. Пронин встал и направился к выходу. Он шел вдоль прохода с непроницаемым лицом, и ему казалось, что какой-то другой человек, а не он рыдает, хватается за сердце, не в силах вынести боли от страшных потерь. Железнов, Лена, Андрей… Не нужно вальсов, ему не хочется никого и ничего видеть.

Уже в парке Пронина догнал Хармиш. Он подошел к Ивану Николаевичу, окруженный помощниками.

– Вы спасли мне жизнь. Вы спасли от позора Швейцарию. – Посол энергично тряс ему руку.

– У вас своя работа, у меня – своя.

– Но вы совершили подвиг. Моя страна не может оставить вас без награды. – Подручный Хармиша протянул Пронину нарядный футляр. – Возьмите, Иван Николаевич. Таких часов всего-то выпущено десять штук. «Партия миллионеров». Один экземпляр – ваш. Видите, на нем и номер обозначен – восемь. Носите на здоровье.

– Нет, уважаемый. Я сюда приехал в часах фабрики «Победа», в них и вернусь домой. – Пронин взглядом искал Никифоренко. – А эти часы я передам на наш опытный завод. Пусть изучают, как швейцарцы с такими механизмами управляются. Изучат – еще лучше вашего сделают.

– «Партия миллионеров»! Что за странный человек, он отказывается от целого состояния! – шепнула Хармишу супруга. Посол только пожал плечами.

– У каждого своя партия миллионеров.

Дипломатам оставалось прогуливаться по парку в недоумении. А Пронина нагнал запыхавшийся Кирий:

– Все в порядке, Иван Николаич! Я маршала сразу отвел в сад. Товарищ Берия мне руку пожал.

– Да ты молодцом, Кирий, молодцом. Свободен на сегодня. Нарзану, что ли, попей.

Ровесник русской революции

Ночью и утром Пронин докладывал Берия об операции. Маршал прочувствовал, что здесь не обошлось без личной трагедии, и с непривычным жаром говорил о высоких наградах, которые ждут Пронина, Коврова, Кирия и других… «Такие люди, как ты, целой армии стоят. Этот Вольф… Правильно ты его. Живым он нам и не нужен».

Вечером следующего дня в гостиничном номере Пронина собрались друзья. Утесов, Никифоренко, даже Ковров прискакал из Москвы по случаю окончания важной операции. Он не любил самолетов, но тут уж наплевал на суеверия. На столике стоял коньяк, на тарелке лежал нарезанный тонкими дольками лимон, посыпанный сахарной пудрой.

– Ты, Иван Николаевич, снова победил. И группу военных преступников задержал, и швейцарцы остались довольны. Герой!

– Не забудьте о двух погибших. В придачу ко всем нашим гениальным победам… Да и Вольфа я не сумел взять живым.

– Зачем вы так, Иван Николаевич, – сказал Никифоренко, – врачи говорят, девушка будет жить.

– А Вольфу этому, собаке, собачья смерть! – подытожил Утесов своим знаменитым хриплым баритоном.

– Что удивительно, а ведь Вольф – почти ровесник нашей революции, да и обстоятельства появления его на свет – вполне революционные, – негромко проговорил Иван Николаевич Пронин. – Неисповедимы пути наши.

– Ну-ка, – оживился Утесов, почувствовав, что за этими словами кроется интересная история, – расскажите нам о человеке, из-за которого мы вчера чуть не взлетели на воздух.

– Надеюсь, секретной информации в твоем рассказе, Иван Николаевич, не будет, – вставил веское слово генерал Ковров.

Пронин обвел взглядом собравшихся:

– Конечно, если не считать секретов буржуазных. Итак. Как только я понял роль в операции тандема Малль – Вольф, меня более всего занимал вопрос: почему столь уважаемый и мирный человек, каким является Франц Малль, участвует в деятельности группы Аугенталера? Я тщательно изучил его досье и обратил внимание на маленькую деталь тридцатилетней давности. Малль, как и Вольф, учился в свое время в Париже. Правда, не в Сорбонне, но все-таки на юриста. И там, в самый разгар Первой мировой войны, с ним случился один казус. Он вообще в то время слегка отклонился от пути праведного буржуа – сказалось влияние бунтарского парижского студенчества. Итак, отпрыск благородного семейства крупных торговцев участвовал в антивоенных митингах, приветствовал русскую революцию и даже… влюбился в простую француженку – из тех, кого Тургенев называл гризетками, подружками студентов. От этой бунтарской любви явился плод, названный Гюставом Жубером. Но тут вмешался старик Малль, отец Франца. Сын был препровожден из Парижа в Берлин. А внук? К счастью, нашим специалистам удалось отыскать его следы. Внук был отдан в частный пансион в Богемии, но уже под онемеченным именем Густав.