Грешница и кающаяся. Часть II - Георг Борн

Отдав горничной приказания насчет следующего дня, она встала. Франсуаза расстегнула корсет, он упал, и открылись формы такой необыкновенной красоты, какой Сандок не видел никогда в жизни.

Затем графиня села и, приподняв свое шелковое платье, показала прелестные ножки, облаченные в ажурные шелковые чулки и атласные сапожки. Франсуаза расшнуровала эти сапожки и заменила их маленькими мягкими туфельками; принесла из спальни широкий розовый халат, и графиня, спустив все свои шелковые юбки, закуталась тепло и удобно.

Франсуаза навела порядок и спросила графиню, не прикажет ли она еще чего-нибудь; получив отрицательный ответ, девушка вышла через спальню графини в свою комнату.

Графиня и Сандок остались одни в будуаре.

Леона не подозревала, что за оконной занавесью стоит шпион князя Монте-Веро. Она видела себя на пути к достижению своей цели и торжествовала. Вполне сознавая свое могущество, она с надменной улыбкой, стоя посреди комнаты, разговаривала сама с собой:

— Все вы лежите у моих ног, все вы действуете по моей воле, потому что я умею управлять вами, ничтожными глупцами. Греховные наслаждения, которые вы так любите, делают вас моими рабами, заставляют вас служить мне, унижают вас! И ты, надменный князь, вздумавший противиться мне, и ты попадешь под мою власть! Неужели ты еще не почувствовал моей силы, когда напрасно предлагал все свои богатства, чтобы найти дочь, которую ты по моей милости видел закованную в цепи? Неужели ты не понял, что Леона тебя унизила, отняв у тебя дочь? Ищи же ее! Посылай своих шпионов, гордый князь, презирающий меня. Ты не можешь меня любить, не смеешь погубить, так научись же бояться меня! Ты должен ненавидеть меня, но Леона Понинская не такая женщина, чтобы ответить тебе равнодушием.

Так неужели ты все еще любишь этого смелого, этого необыкновенного человека? Леона, ты здесь одна, наедине с собой, так признайся же: любишь ли ты его после того, как всеми способами старалась унизить и погубить? Или ты даже себе боишься признаться в этом, надменная, властолюбивая женщина? Любишь ли ты его за то, что он — единственный человек, противящийся тебе? Или ненависть и только одна ненависть переполняет твою душу? Как же можешь ты сомневаться? Разве это любовь? Ты должна сквозь землю провалиться от стыда и презрения, если чувствуешь что-нибудь другое, кроме ненависти, непримиримой ненависти!

Как может смешивать любовь с ненавистью тот, кто завербовал к себе его убийц, кто готовит смерть его дочери?

При этих словах лицо Леоны приняло ужасное выражение.

— Но ведь это барон завербовал убийц, а ты лишь дала свое согласие! Барон раздул в тебе ненависть и возбудил гнев против его дочери, а ведь она также и твоя дочь. Но если ты дала свое согласие, если ты могла угрожать девушке кинжалом, разве не ненависть тобой руководила, холодная расчетливая ненависть? И ты еще можешь сомневаться?

Она умирает, все решено! Тебе достанется неизмеримое богатство, которое еще больше умножит твою силу и власть. Она умирает, и он найдет ее только мертвой. Да, раньше этого князь Монте-Веро никак не нападет на ее след. Он изнемог от горя, увидев свою дочь в цепях, теперь он оцепенеет от ужаса, увидев ее холодный труп! И, быть может, это страшное зрелище произведет свое действие и ты достигнешь наконец своей цели — умирая от горя, он все-таки почувствует руку графини Понинской!

Уже полночь… Когда ты думешь о нем, мысли твои становятся подобными высоким буйным волнам, все в тебе кипит и клокочет жаждой мести. Тот, кто исполнен такой ненависти, не может успокоиться и отдохнуть •т нее до тех пор, пока не увидит предмет этой ненависти безжизненным у своих ног. Да, увидеть его труп у своих ног — вот самое страстное желание твоей души. Леона не знает отдыха, она — родная дочь человека, которому поклонялся весь мир, она унаследовала его чувства и жаждет во что бы то ни стало властвовать'

А он, вздумавший тебе противиться, выказывающий тебе жалость, лишь сильнее тебя возмущающую, он должен быть унижен больше всех, сильнее всех должен почувствовать твою власть! Однажды он уже испытал эту власть, но то было лишь приготовление, один только пролог; драма начинается теперь, и первой жертвой будет его дочь!

Сандок старался не упустить ни единого слова из этого пространного монолога, не оставляющего более сомнений в том, что графиня хочет погубить дочь его господина; пришло время узнать князю обо всем, чтобы воспрепятствовать этому чудовищному преступлению. Становилась понятной и роль барона Шлеве — зловещего советчика графини, ловкого руководителя всех козней, дьявольского исчадия, заслуживающего самое ужасное наказание.

Тем временем Леона подошла к стене, противоположной зеркалу, где висела написанная маслом картина, изображавшая испанский пейзаж. Кто бы мог подумать, что это произведение искусства может служить для какой-нибудь иной цели, кроме как пленять взоры своей красотой.

Леона дотронулась до рамы, нажав незаметную пружинку, и открыла тайник, из которого извлекла красивую серебряную шкатулку. Сандок мог признаться себе, что перевернул бы в комнате графини все вверх ногами, но не нашел бы этого тайника. Графиня поставила шкатулку на столик возле постели; затем вернулась в будуар, потушила свечи в канделябрах, вынула из бюро ключ и, сняв с себя халат, вошла в спальню, освещенную лишь розовым светом одной лампы. Затем она легла в постель, и мягкие белые подушки и кружевной пододеяльник скрыли ее роскошные формы, подобно морской пене, облекшей богиню Венеру.

Казалось, она забыла спрятать шкатулку под подушки или же считала ее в безопасности на ночном столике у изголовья. Комната погрузилась в глубокую тишину, и ничто не нарушало покоя, которому графиня хотела предаться.

Было уже поздно, гости разъехались, танцовщицы разошлись по своим комнатам, даже прислуга угомонилась, и ни в коридорах, ни в комнатах нижнего этажа не слышалось ни малейшего шума.

Пока графиня засыпала, Сандок внимательно осматривал постель и все, что ее окружало. Возле шкатулки лежал маленький изящный револьвер, а над самым изголовьем свисал шнур от колокольчика.

Сандок уже решил было, что Леона крепко заснула, как вдруг она, точно предупрежденная каким-то видением, подняла из подушек руку и положила ее на шкатулку. Негр широко раскрыл глаза: он надеялся, что это случайный жест уснувшего человека и что графиня тотчас уберет руку обратно.

Прошло не меньше часа. Сандок ждал со все возрастающим нетерпением, но графиня так и не убрала руки. Оставалось надеяться, что она заснула в таком положении и сон ее крепок. Настало время действовать. Сандок не мог более колебаться, он должен был похитить из-под руки графини дорогое сокровище.