Огненный всадник - Михаил Голденков

— Хотя как можно все исправить за пару дней, когда крепость приходила в запустение в течение долгих лет! — возмущался Обухович. — Да еще перед лицом трехсоттысячной армии!

Именно столько войска стояло под стенами города, по словам все тех же пленных. Пленных, впрочем, прибавилось: Кмитич сделал еще одну весьма эффективную вылазку, захватив более десяти «языков» и уничтожив до пятидесяти человек, но при этом потеряв трех гусар убитыми и девять ранеными. Однако восемь из десяти пленных, вроде бы типичных бородатых московитов, по-русски знали лишь пару слов.

— Это, наверное, валдайцы или мокша, она же москов, родня мордве и муроме, — говорили знающие смоляне. Однако языка этих москов и валдайцев никто в городе не знал. Как бы там ни было, но от таких «языков» никакой пользы не оказалось, разве что гнать их на стену восстанавливать укрепления под пулями собственного же войска. «Крестьяне с мушкетами» оказались рядовыми пехотинцами в лаптях, которые отличались от мирных лапотников только своими сумками-пороховницами на боку да берендейками через плечо, на которых висели зарядцы — трубочки с отмеченными зарядами пороха.

Город был окружен. Однако посыльный от гетмана как-то умудрился пройти сквозь обозы и доставить пакет Обуховичу. Там было сразу три приказа. Корфу приказывалось во всем подчиняться Обуховичу. Наконец-то гетман заступился в этом вопросе за воеводу. Правда, несколько поздновато. Корф уже давно полностью подчинялся Обуховичу, и былых препонов никто более воеводе не строил. Кмитичу предписывалось срочно явиться в штаб армии в Орше. Кмитич прочитал этот уже второй вызов в армию и грустно подумал о том, как же он вырвется из Смоленска в Оршу, и с ужасом представил, что может оказаться в плену уже в самом начале войны. Обухович, Корф со своим немецким полком, Боноллиус и всегда строгий и подтянутый Тизенгауз не обращали никакого внимания на жалобы Кмитича. Они выглядели деловито и не проявляли никакого внешнего беспокойства. Корф завоевал уважение Самуэля тем, что трудился на бастионах, как рядовой солдат, и показал себя хорошим канониром: с Большого вала он отменно бил из пушек по окопам неприятеля у Спаса, разрушил прикрытие из туров, выгнал из окопов неприятельских ратников. Сильный огонь из четырех пушек поддерживал и Тизенгауз с Малого вала. Эти немецкие парни, к которым Кмитич не питал большой симпатии по приезде в Смоленск, нравились ему все больше и больше. Он вообще привязался к своим товарищам по оружию, полюбил всех, с кем плечом к плечу делал свое ратное дело, и готов был сложить свою голову рядом с их головами, если понадобится.

Единственное, что оставляло Кмитича в страшном смятении, это даже не Маришка, чья жизнь сейчас находилась в не меньшей опасности, чем и его, а то, что нет возможности выполнить приказ гетмана. Кмитич оборонял Смоленск, но совершенно не знал, что происходит в других местах и кто защитит его родную Оршу. И каждое утро, или даже ночь, одевая ботфорты, натягивая ремень с саблей и целуя в губы молодую жену, после молитвы он говорил себе: «Завтра, вот завтра соберусь и поеду». Но завтра проходило под свист пуль, разрывы ядер, и Кмитич, падая ночью от усталости на кровать, успевал вновь подумать: «Завтра».

Глава 8

БЕССОННЫЕ НОЧИ, БЕЗРАДОСТНЫЕ ДНИ

20-го июля словно свинцовая туча зависла над городом, поливая его смертоносным дождем. Под плотным огнем в Смоленске начались пожары. Горели амбары, дома, магазины, сараи, рушились заборы и крыши домов. Плакали женщины и дети, в дыму и пламени метались жители, таская ведра с водой, засыпая пламя землей или песком. Периодически гудел набат, созывая горожан тушить очередной вспыхнувший пожар…

Никто в Смоленске не знал, что таким «салютом» царь праздновал взятие древнего Полоцка и «маленького Вильно» — Мстиславля. Древний русский город Полоцк, извечный соперник Киева, на несколько лет ранее Киева крестившийся от Византии, должен был оказать сопротивление 15-тысячной армии Шереметева. Казалось бы, даже после пожара 1642 года Верхний замок Полоцка представлял из себя надежную твердь: пять восьми- или шестиугольных рубленных в два бревна башен, а в Нижнем замке — семь башен. Все они были круглыми с шатровыми крышами. На две тысячи сажень растянулись утыканные пушками стены замка, вокруг которого также шел ров. Город мирно жил, радовался, трудился и отдыхал. Над Двиной возвышалась новая Богоявленская церковь с православным монастырем. В Великом посаде на площади рядом с ратушей возвышался костел иезуитов. Каждые полчаса над городом плыл звон: били башенные часы. Ярко блестела на летнем солнце золотыми маковками куполов София Полоцкая. В городе, однако, уже знали, что ожесточенные бои идут под стенами Смоленска. Здесь хорошо помнили печальный 1633 год, когда царские войска июньской ночью захватили плохо оборудованный Полоцк, предав его огню. И лишь Верхний замок устоял перед напором захватчиков, вынудив московитов уйти. Нынче же многие жители города, не надеясь более на своих воевод, переправились через Двину, чтобы избежать новой войны. Так, более девяти сотен дворов Полоцка опустело, но более восьмисот дворов осталось, о чем их жители и пожалели позже. Незащищенные предместья города были разгромлены, все евреи посечены саблями или просто сброшены в воды Западной Двины. Замок же отбил первые атаки московитов, но на уговоры Шереметева сложить оружие и пойти под высокую руку православного царя полочане согласились. Полоцкие шляхтичи Микулич, Семенович, Хаткевич и Паплешич уговорили сомневающихся горожан немногочисленного гарнизона крепости сдаться на милость победителя и не искушать судьбу. Шереметев сдержал слово, не стал никого казнить, всех объявил подданными московского царя и заявил, что Полоцк отныне «защищен» от всех «притеснений» римских и латинских. Полочане, те, кто остался в городе и сдался, вздохнули с облегчением — их жизням, вроде бы, ничего не угрожало. Куда как хуже пришлось Мстиславлю.

Трубецкой, выдержав мушкетный и пушечный огонь мстиславцев и, к своему немалому удивлению, с трудом отбив 18 июля атаку партизанского командира крестьянина Потапова с пятнадцатью шляхтичами и тремя сотнями крестьян, пришедших на помощь горожанам, тем не менее, ворвался в город, который сами же московиты с уважением называли «белорусским Суздалем» за многочисленные величественные храмы, а литвины за это же самое любовно прозвали город маленьким Вильно. Красив и важен был Мстиславль. В 1617 году здесь закончили строительство костела Девы Марии, а в 1640-м — костела Святого Михаила Архангела. Гордость мстиславцев являл собой иезуитский монастырь. Однако городской замок на горе Кармелитского костела был все еще деревянным. Но именно это ненадежное строение задержало захватчиков, обрушив на их головы град пуль и ядер. Взбешенный Трубецкой атаковывал вновь и вновь Замковую гору. Вновь и вновь откатывалась волна атакующих, устилая траву телами убитых и раненых. В это же время ратники захватчиков рубили священников костела Девы Марии и святого Михаила Архангела, бросали на крыши домов гранаты и зажженные факелы, не разбирая рубили наотмашь саблями чернобородых людей в черных одеждах, узнавая в них жидовских торговцев… Хотя под нож шли не только «неверные» — рубили всех, кто попадался под руку: вооруженных горожан, невооруженных стариков, женщин и даже детей. И лишь мастеров по приказу царя Трубецкой велел своим стрельцам не убивать, а хватать, «никак не ранив, и ничего не покалечив». Мастеров нужно было отсылать в Москву — так распорядился сам патриарх Никон.