Как мы спасали челюскинцев - Анатолий Ляпидевский

Школьное начальство было довольно моим преподаванием. Но мне хотелось работать не над аэродромом, а на линии. Гражданская авиация давала возможность летать на машинах „Юнкерса", самых лучших по тому времени, а самое главное — давала возможность неустанно повышать свою летную квалификацию, работая на пассажирских линиях. Я стал просить перевода в гражданскую авиацию. Было много шума, ругани и недовольства, но мне удалось настоять на своем. Я уехал в Среднюю Азию в качестве летчика „Добролета" на пассажирских линиях Бухара — Хива, Бухара — Дюшамбе.

Бескрайние просторы среднеазиатской пустыни, цветущие оазисы, древневосточные города издавна пленяли мое воображение. Средняя Азия и „Добролет" встретили меня радушно. Великолепный „Юнкерс" стал верным спутником моих скитаний. Никогда я не раскаивался в том, что покинул шумную столицу для опасной и необычайно увлекательной работы в азиатских пустынях.

Нет, кажется, ни одного уголка в Средней Азии, где бы не ступала моя нога. Ведь именно мы, гражданские летчики Средней Азии, вынесли на своих плечах все авиационное обслуживание частей туркестанского фронта. Много раз басмаческие пули свистели над моей головой. Много было всяких приключений, при воспоминании о которых и сейчас мурашки бегают по спине.

За четыре с половиной года я налетал в Средней Азии 425 тысяч километров. Немудрено, что Среднюю Азию я знаю, как свои пять пальцев, и свободно могу в ее просторах ориентироваться без всяких карт.

Пассажирское движение в Средней Азии получило очень широкое распространение. Нас, летчиков, тысячи людей знали по фамилиям и в лицо. Каждый из нас имел, как мы выражались, свой круг пациентов.

Пассажир уверен, что тот пилот, с которым он летал в первый раз в жизни, — лучший пилот в мире. Ежели это был Слепнев, значит нет равного Слепневу. Если это был Демченко — значит Демченко в глазах своего пассажира на всю жизнь оставался непревзойденным авиатором.

Как-то раз я приехал с пассажирами в Сталинабад. Вдруг неожиданно звонят из ЦИК Таджикской республики и просят немедленно явиться. Оказалось, что на мою долю выпала трудная миссия спасти жизнь жене одного из наших крупных военных командиров. Ей сделали операцию, операция прошла неудачно, и для спасения жизни больной нужно во что бы то ни стало доставить ее в Ташкент. Это было не так просто. Надо вылететь немедленно и быть в Бухаре к восьмичасовому поезду! Где-то через пустынные станции и разъезды уже мчался этот поезд, в поезде больную ждали врачи, и было приготовлено отдельное купе. От меня требовалось одно: долететь до Бухары в два раза скорее, чем обычно. Едва успев выпить стакан чаю, мы развернули машину, погрузили больную и взяли высоту, это было бешеное движение. Кишлаки и оазисы проплывали под нами со стремительной быстротой. До Термеза мы долетели без посадки, в Термезе быстро пополнили бензиновые баки и прямым путем через пустыню полетели в Бухару. Мы снизились на бухарском аэродроме за 10 минут до прихода поезда. Жизнь больной была спасена. Я вытер пот с лица и сказал механику, едва ворочая от усталости языком:

— Ну, брат, теперь можно и отдохнуть.

Два года спустя я встретил однажды здоровую, цветущую женщину, которая остановила меня и дружески протянула руку:

— Вы наверное забыли обо мне, — сказала она.

Я долго смотрел на нее непонимающими глазами и наконец вспомнил: это была та самая больная, которую мы с такой стремительностью увозили из Сталинабада в Бухару, спасая ее от смерти. Мне надолго врезалось в память ее счастливое лицо.

Полеты в Средней Азии были всегда чреваты всякими неожиданностями. Однажды вылетел я из Термеза в Бухару, имея на борту трех пассажиров и бортмеханика. Из Афганистана дул сухой горячий ветер „афганец", поднимавший тучи лессовой пыли и песку. В такую погоду жизнь в Средней Азии замирает. Люди прячутся по домам, закрывая ставни, животные забираются в тень, прячась от ветра и нестерпимой пыли.

Собственно при таком ветре лететь не следовало, но раздумывать было уже поздно. Первый летный час прошел сравнительно благополучно. Машину сильно качало, и она шла низко над землей. Мы были окутаны песчаной пылью, и ориентироваться становилось с каждой минутой все труднее и труднее. Я и механик быстро потеряли всякое подобие благообразия и походили на грязных чертей. Надо сказать, что были мы одеты легко и несколько странно: рубашки-сетки, трусы, сандалии и на голове — фуражки, обращенные козырьком вспять.

Пассажиры наши несказанно страдали. Оглядываясь назад, я видел, как один из них с мучительным выражением лица обвязывал голову полотенцем, а двое уныло смотрели вниз. В районе Карши мы попали в такое густое песчаное облако, что я потерял всякую ориентировку и повел машину по компасу на низкой высоте. Среди моих пассажиров была одна женщина, сотрудница военных организаций. Она была одета в полувоенную спортивную форму и вооружена браунингом. Время было тогда тревожное, и все ездили вооруженными до зубов. Мы с механиком тоже имели у себя пару винтовок, а у меня кроме того под сиденьем с правой стороны лежал заряженный кольт.

Неожиданно обернувшись назад, я увидел невероятную картину: пассажирка, которая сидела справа в углу, медленно поднимала браунинг и целила мне в голову. Положение мое было затруднительное. Что делать? Я полуобернулся в ее сторону, сделал попытку засмеяться и погрозил ей пальцем. Сверх моего ожидания это возымело действие. Женщина смущенно спрятала браунинг в карман. Я немедленно сделал посадку, закрепил кое-как машину и влез в кабину.

В кабине было тихо. Все настолько устали, что казалось, будто там никого нет.

— Что это с вами? — спросил я пассажирку. — Почему вы хотели меня убить?

Женщина окончательно смутилась и сказала:

— Я хотела облегчить мои и ваши страдания. Я видела, как у вас сорвало ветром фуражку и вы изнемогли от усталости. Мне казалось, что мы неминуемо гибнем. Вот я и хотела застрелить вас и этим прекратить наш ужасный полет.

Потом ей было очень стыдно. Этот случай нервного помешательства имел тот результат, что по моему рапорту, был издан приказ, обязывающий пассажиров сдавать оружие пилоту.

Средняя Азия в ту пору кишмя-кишела басмаческими шайками. Руководила басмачами туркестанская эмиграция, связанная, как пишут в дипломатических документах, „с одной влиятельной иностранной державой"; вооружены были басмачи английскими винтовками и пулеметами и очень быстро передвигались на верблюдах и великолепных текинских лошадях. Немало беспокойств нашим войскам доставила крупная басмаческая шайка, оперировавшая под руководством Джунаид-хана. Мне тоже приходилось принимать участие в операциях против этой банды.

Однажды, находясь в Ташаузе, я получил приказ немедленно вылететь в Ургенч. Там находился захваченный в плен один из руководителей шайки Джунаид-хана — Шай-хан. В Ургенче не было аэродрома, но приказание было настолько категорическое, что надо было немедленно вылетать. Сделав несколько кругов над Ургенчем, я сел прямо на площадь в пыль, распугивая собак и торговцев. В конце площади стояла группа наших кавалеристов, а в центре ее сидел благообразный старик в белой чалме. Это и был Шай-хан, один из самых кровожадных басмачей в Средней Азии. Его благообразная внешность служила прикрытием истинно волчьей натуры. Именно он был виновником гибели трех наших летчиков. Как-то раз его шайка обстреляла одну из наших машин, подбила ее, летчики были принуждены сделать посадку и попали в плен. После мучительного допроса и всевозможных пыток их, по приказу этого благообразного старца, зверски убили, а потом сожгли вместе с самолетом.

Мне предстояло посадить волка в овечьей шкуре в свой самолет и доставить в Ташауз, где его ждало заслуженное наказание.

Эту операцию я проделал с немалым удовольствием. Старик, все время опасавшийся, что его сбросят с самолета, был благополучно доставлен к месту назначения.

Работа в Средней Азии проходила успешно. Когда мною было сделано 300 тысяч километров на среднеазиатских линиях, правление общества „Добролет" вручило мне почетный значок и грамоту. В грамоте было написано так: „Покрыв на самолетах „Добро-лета" огромное расстояние в 300 тысяч километров в трудных условиях Средней Азии, вы совершили большую ответственную работу, побеждая расстояния, тормозящие культурное и хозяйственное развитие советских республик, лишенных до настоящего времени развитых путей сообщения. Своей неутомимостью, энергией и выдержкой вы сумели обеспечить своевременную и регулярную доставку по линии „Добролета" пассажиров, почты и грузов без единой аварии. Правление приносит вам искреннюю благодарность за выполненную с честью работу и выражает уверенность, что вы и в дальнейшем так же неутомимо будете нести ответственную службу линейного летчика". Этот документ, текинский ковер, полученный от туркменского правительства, и орден Таджикского ЦИК служат отрадным напоминанием о среднеазиатских годах моей жизни.