Толстяк - Александер Минковский

— Ой, мамочки, не выдержу!..

Я был уже далеко, пробежав более двух кварталов, а в ушах все еще звучал их хохот и злобные выкрики. Перед глазами моими стояло покрасневшее лицо Баси с плотно сжатыми губами.

Какой же я дурак, какой ужасный дурак! Как мог я надеяться на дружбу с Басей? И с чего это решил я вдруг, что она отличается от остальных? Дурак, это ты отличаешься ото всех и при этом вызываешь всеобщий хохот — Жирный, Кит, Кабанчик пани Марцинковской…

Даже с Маем мне не хотелось видеться. Я заперся в сарайчике, разгреб солому и отодвинул доску. Передо мной был тайник, а в нем — завернутый в носовой платок предмет.

Парабеллум. Пистолет, выловленный мной со дна озера. Я развернул платок, взял в руки оружие и оттянул затвор. Патрон сидел в патроннике. Может быть, Яцек ошибся и пистолет все-таки работает? Тогда достаточно нажать на крючок, и грохнет выстрел. Говорят, что ствол нужно взять в рот и прижать зубами…

Я тщательно протер пистолет промасленным платком и снова спрятал его в тайник, потом задвинул доску на место и старательно прикрыл тайник соломой. Кто сказал, что мне так уж необходима Бася Осецкая? Мне вообще не нужны никакие новые друзья. Май — мой единственный друг, и мне его вполне достаточно.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мир с Ковалем. Уборка картошки. Шутка Ирки Флюковской. Я пытаюсь раскусить Шульца. Разговор с капитаном Черным. Май заболел

Сунув за пазуху «Мартина Идена», я стал подыматься по крутым ступенькам, ведущим на мансарду. На третьем этаже мне пришлось остановиться и передохнуть — одышка. Не легко тащить вверх шестьдесят пять килограммов, когда рост у тебя всего сто сорок восемь сантиметров. Правда, в прошлом месяце я весил шестьдесят шесть, но прогресс не так уж велик. Говорят, что нормальный вес человека определяют, вычитая сотню из его роста в сантиметрах. В моем случае это — сорок восемь килограммов.

Передохнув, я двинулся дальше. Из-за двери до меня отчетливо доносилось два голоса. Я остановился и прислушался — у Мая кто-то был.

Вернуться? Но, преодолев себя, я все же нажал кнопку звонка.

На знакомой кушетке сидел Коваль. Когда я вошел, он вскочил с места и уставился на меня неприязненным взглядом.

— Ну, значит, я пойду, — пробормотал он. — Меня дома дожидаются.

— Сиди! — Май даже чуть-чуть подтолкнул его в сторону кушетки. — Мы ведь не договорили до конца. Значит, ты считаешь Жюля Верна лгуном?

Он многозначительно подмигнул мне. Я подсел к окну и принялся рассматривать альбом с фотографиями немецких киноактеров. Май нашел его у мусорного ящика. Многие актрисы в нем щеголяли в мундирах фашистского союза немецких девушек, при этом почти на всех лицах этих сахарных ангелочков застыло выражение высокомерного презрения. Всю первую страницу занимала фотография Гитлера, как будто именно он и был самым знаменитым актером.

— Итак, тебе не нравится Жюль Верн, — повторил Май, улыбаясь Ковалю. — А почему?

— В книгах должна быть правда, — неохотно начал доказывать Коваль. — Я хочу сказать, что не обязательно все там должно быть правдой, но писать все-таки нужно так, чтобы человек верил написанному. А он придумывает совершенно невероятные вещи.

— Ты преувеличиваешь, Витек. — Май вытянулся на кушетке, заложив руки за голову. — Многое из того, что он в свое время придумал, теперь уже существует. Взять, например, самолеты или подводные лодки. Я очень люблю научно-фантастические книжки. Нет, что ни говори, Жюль Верн был гениальным мужиком.

— Может, и так, — не сдавался Коваль. — Но я предпочитаю Джека Лондона.

— Кстати о Лондоне. — Май повернулся в мою сторону. — Ты прочитал «Мартина Идена»? Как он тебе?

Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке, стараясь не встречаться с Ковалем взглядом и вообще не глядеть в его сторону.

— Очень хорошая книга, — сказал я, не отрываясь от альбома с актрисами. — Очень интересная.

— Возьмешь, Витек?

— Можно… Ну, я уже… — И он снова попытался встать.

— Да что вы оба дуетесь, как мышь на крупу? Перестаньте, наконец, пыжиться хотя бы здесь, в моей комнате!

Уставившись взглядом в альбом, я делал вид, что меня это не касается. Коваль тоже сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок.

— Никак не могу понять, — продолжал Май. — Оба вы славные парни, оба мои друзья. Что между вами происходит?

— Да ничего, — услышал я слова Коваля. — Так, дурачество одно…

Я весь напрягся. Значит, для него все это не более чем дурачество? Чепуха. Не может быть. Это он, наверное, говорит просто потому, что здесь, у Мая, чувствует себя неловко. Ведь он прекрасно знает, что мы с Маем друзья.

— Ну, слышишь, Мацек!

Я не отозвался, продолжая рассматривать фотографии.

— Да брось ты, наконец, этот альбом. Я же говорил тебе, что Витек — отличный парень. Ну, подайте друг другу лапы.

Мировой парень этот Май. Он ведь и впрямь верит, что рукопожатием можно все утрясти. А как будет потом? Хотя, может быть, после сегодняшнего Коваль перестанет называть меня китом. И что это изменит? Оттого что мы пожмем друг другу руки, я не стану менее смешным.

— Это можно, — согласился Коваль без особого энтузиазма.

Прямо перед своими глазами я увидел протянутую руку Витека. На мгновение я заколебался — ведь этими пальцами он сжимал мой нос и таскал меня по кругу на потеху окружающих ребят. Хотя, впрочем, разве не я сам предложил ему драться?

Я встал и неуверенно взял протянутую мне большую ладонь Коваля. Он пожал мою руку так, что я чуть было не вскрикнул.

— Ну вот видите, как здорово все получилось! — обрадовался Май. — Теперь в седьмом «Б» у тебя, Мацек, есть по крайней мере хоть один друг. Правда, Витек?

Коваль смущенно улыбнулся.

Собрание проходило в красном уголке. На стульях первого ряда расселся преподавательский состав, а дальше — ребята из старших классов. На возвышении, за столом, покрытым красной плюшевой скатертью, восседал наш директор Вильга, а рядом с ним — седоватый мужчина с гладко выбритым симпатичным лицом.

— Это — отец нашего города, — представил