Корни небес - Туллио Аволедо

Когда мы с переполненными тележками подошли к кассе, на одной из полок я увидел куклу. Это был Кермит, лягушонок из «Маппет-шоу». Я подумал, что он понравился бы моей младшей дочери…

И вот тогда я заплакал. Разрыдался, как теленок. Думая о Далиэль, о Шанталь и об Оливье…

Обо всем мире, который уже не вернуть.

Гуиди надавал мне пощечин, велев вывезти тележку наружу.

И так я и сделал…

Так и сделал…

Но вы хотите рассказ о привидениях. Вот и он. Сейчас.

Когда мы со своими тележками проникли в Замок Святого Ангела, мы сделали это не с главного входа, который был перегорожен. Мы вошли в воротца слева от массивных ворот, которые выдержали бы осаду. Вы знаете историю замка? Изначально это была не крепость, а гробница императора Адриана. Мавзолей Адриана.

На самом верху здания был бар. Холодильники не работали — во всем городе не было электричества. Гуиди сказал, что сначала мы должны съесть еду из морозилок, пока не растаял лед. А растает он скоро.

Замку Святого Ангела больше двух тысяч лет. Он может простоять еще столько же. Быть может, вечность. Он слегка пострадал, но совсем чуть-чуть: были разрушены несколько карнизов и одна башенка.

Той ночью мы поднялись на крышу, чтобы посмотреть на Рим.

Это было не совсем ночью, иначе мы бы ничего не увидели. Единственное освещение города шло от пожиравших его пожаров. Взорвавшиеся газопроводы, открытые языки пламени…

Мы слушали, по-настоящему не слыша, как капитан Гуиди объяснял нам техническую сторону конца света. Потом кардинал Альбани попросил нас помочь ему опуститься на колени. Он склонил голову и погрузился в молитву. С протянутыми руками он призывал благословение Божье на Вечный Город и на его жителей. И ни разу не посмотрел в сторону Ватикана.

Это сделал я.

Купол, тот самый, который римляне ласково называли «Куполоне»,[53] обвалился. Галереи Бернини казались руками трупа, протянутыми к городу, чтобы обнять его. Но главное не это. Что-то странное… Что-то вроде северного сияния… занимало половину неба на востоке. Что-то красивое и ужасное…

Мы вернулись в свой форт и не выходили оттуда несколько месяцев.

Приходили новые люди, привлеченные объявлением, которое Альбани, несмотря на протесты капитана Гуиди, приказал повесить на воротах на входе в Замок.

ПРИЮТ ДЛЯ ПОСТРАДАВШИХ.

ВОДА, ЕДА.

СТУЧИТЕ, И ВАМ ОТКРОЮТ.

Я помог перевести эту надпись на французский и английский.

«Почему бы не на русский и японский?» — съязвил тогда Гуиди, покачивая головой.

Не знаю, чего он ожидал. Нашествия отчаянных, полагаю.

В действительности стучавших в нашу дверь было очень мало. Они приходили маленькими группками, и среди них не было бандитов, которых опасался Гуиди. Просто отчаявшиеся люди, обратившиеся в бегство. Почти все они были туристами. Римляне, которые первое время оставались в своих домах, теперь, когда у них закончились запасы, покидали город в поисках убежища в сельской местности. Гуиди с жалостью смотрел на эти попытки. Он показал на небо. Низкое небо, покрытое, словно саваном, тяжелыми серыми облаками, из которых большую часть дня падал казавшийся смешанным с пеплом мелкий снег.

— Они ничего не найдут за городом, — рассудил он. — К тому же, их слишком много.

Альбани молился и за них.

В те дни точно было за кого помолиться.

Потом молитв уже не хватало, и мы бросили произносить их. Все, кроме, пожалуй, Альбани. Его вера была так же трогательна, как и бесполезна.

Колонны беженцев, которые проходили по другой стороне Тибра, становились все малочисленнее, пока не остались лишь редкие группки, все более жалкие и хуже экипированные, тащащиеся в направлении моста Витторио Эммануэле Второго. Они шли к Ватикану в тщетной надежде найти там помощь.

Мы не понимали, почему эти люди игнорировали наше предложение убежища, пока однажды Альбани не настоял на том, чтобы выйти. Несмотря на возражения Гуиди, была организована экспедиция, если можно так назвать прогулку на расстояние меньше километра, длившуюся не более десяти минут.

Результатом этой краткой разведки было обнаружение двух объявлений, на которых на десяти языках говорилось МОСТ ЗАМИНИРОВАН и НЕ ПОДХОДИТЬ.

На случай, если сообщение было недостаточно ясным, рядом находился еще более красноречивый знак: две отрубленные головы, мужская и женская, подвешенные на шеи двух ангелов, украшавших вход на мост.

Альбани был вне себя от ярости. Он приказал снять объявления и головы и обвинил Гуиди в том, что именно он устроил этот обман, дабы сэкономить запасы воды и еды. Гуиди отрицал это очень убедительно, и кардинал даровал ему благо сомнения.

С того дня прибыло еще двадцать беженцев, хотя пятеро из них были в таком плачевном состоянии, что протянули меньше недели.

Мы хорошо жили в Замке Святого Ангела. По крайней мере, до тех пор, пока у нас не закончились запасы.

Потом…

Сначала мы начали экономить воду, а затем и еду. В крепости был колодец, но в отсутствие счетчиков Гейгера мы боялись пить из него. Еда таяла на глазах. Гуиди рассчитал минимальную порцию, достаточную для поддержания жизни, а потом уменьшил ее еще на десять процентов. Но даже так это не могло продолжаться долго.

У нас начались видения. Их и без голода легко было заполучить в этом месте, пропитанном пылью веков и тысячелетий. Временами я чувствовал себя одним из тех искателей приключений девятнадцатого века, первым входившим в пирамиду или в гробницу фараона. Ощущение было такое же, и не только потому, что Замок Святого Ангела изначально был именно исполинской гробницей одного из величайших римских императоров. Нет, дело не только и столько в этом, сколько в ощущении, что вокруг нас умирает мир. Мир, покинутый богом. Он отвернулся от нас. По крайней мере, так мы говорили между собой, когда не слышал кардинал. Мы — то есть, все остальные. Кроме Гуиди… А он держал свои мысли при себе. Если он когда-нибудь и усомнился в Боге, то не подал виду. Мы знали, что если выскажем свои сомнения в его присутствии, то будем сурово наказаны. Гуиди был очень цельным человеком. Его смерть подтверждает это. Он просто был не из людей, способных пойти на компромисс.

Но ты хочешь узнать о привидениях. Я уже подхожу к этому. Минутку. Дай мне только объяснить тебе, почему я в тот день спустился туда, вниз.

Я читал, что император Адриан был также опытным архитектором. Проект реконструкции Пантеона, одного из самых выдающихся зданий в истории человечества, принадлежал ему. Так вот, в тот день, не зная, как обмануть муки голода, я решил пойти осмотреть самый важный зал Замка, в котором когда-то хранились останки Адриана.

У меня имелся электрический фонарик. В те времена это было обычно. Тогда они еще не стали драгоценными реликвиями из прошлого, как сейчас. Мы думали, что рано или поздно цивилизация вернется, неизвестно, каким чудом. Я спускался с этажа на этаж, во все более темные и опасные помещения, пока не вошел в зал, который мне указали как месторасположение могилы.

Я с разочарованием обнаружил, что там ничего не было. Абсолютно ничего. Как знать, сколько времени прошло с тех пор, как прах Адриана был развеян, а его урна использована неизвестно для чего? Возможно, она стояла на витрине какого-нибудь бостонского или берлинского антиквара, не знающего, что когда-то хранил этот сосуд…

Я сел на холодный пол. С каждым днем температура падала все ниже, и за облаками мы замечали разноцветные зигзаги ужасающих электрических бурь. Казалось, что античные боги устроили битву на небесах, скрывшись от недостойных взглядов нас, смертных, за этой становящейся все более гнетущей мантией облаков.

Когда я выключил фонарик, в комнате остался только свет, проникавший из коридора. Я пытался представить себе, как она выглядела, когда здесь находилась урна с прахом императора. Стены были, безусловно, отделаны дорогим мрамором, который теперь исчез, обнажив скрывавшуюся под ним кладку. Здесь, должно быть, была пышная отделка, утварь из бронзы и драгоценных металлов, статуи и…

По мере того, как я думал об этих предметах и о местах, в которых я бы расположил их, комната, казалось, становилась все светлее, и в наступившей полутьме я начал различать очертания мебели и утвари. Но в центре зала была не урна с прахом. Там оказался человек, сидевший на простом деревянном стуле. На нем не было никаких регалий, но даже в этом неверном свете я сразу понял, кто это. Я видел его лицо на стольких статуях и портретах, на стольких монетах.

«Какие шутки шутит голод», — подумал я, поднявшись и приблизившись к этому человеку.

Что-то было не так, это было очевидно. Субстанция, из которой он состоял, казалась… неустойчивой? Не знаю, как описать это по-другому. Очертания тела были четкими, но детали мерцали, как будто человек мог жить только в наполнявшей зал полутьме.