Антология современной французской драматургии. Том II - Елена Головина

КАТРИН. Антуан прав.

ЛУИ. Ужасно неприятно, как-то нехорошо.

Мне неловко, извини, пожалуйста, извините меня, я на тебя не сержусь, но ты поставил меня в неловкое положение, и теперь мне крайне неудобно. И ему тоже, тебе ведь тоже неловко. Разве не так?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Да нет, ничего.

АНТУАН. Все из-за меня.

И в такой прекрасный день.

СЮЗАННА. А вы не слишком разговорчивы. Больше молчите. Вам, должно быть, все это кажется странным.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Нет, не кажется.

(…)

ЕЛЕНА. И постепенно, год за годом, ты ведь появился в нашей общей жизни после меня, гораздо позднее, когда ты познакомился с ним, мы все уже знали друг друга…

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Пришел последним, зато ушел первым.

ЕЛЕНА. В подобных группировках, в произвольных семьях то есть, последышей обычно не любят, никто тебя не хотел. Никто из мужчин его круга не задерживался надолго, мы умели об этом позаботиться, сделать их жизнь невыносимой, и они не засиживались, вынуждены были от него отказаться.

По виду Закадычного никак не скажешь, но, оберегая его, закрывая к нему доступ, он отлично умел создать другим совершенно невыносимые условия жизни, и они отступались.

Однако, когда появился ты, показалось, что ты не такой, как другие, показалось, что ты и в наших жизнях намерен обосноваться так же всерьез, как и в жизни Луи, когда ты появился, мы сразу же поняли, что дело плохо, что ты не из тех, не из проходящих мимо, не такой, как все остальные.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Он как будто никогда не испытывал страха. Ты никогда ничего не боялся. Ты расположился как у себя дома, и, сколько бы мы ни рассуждали вслух о нашем общем прошлом, к которому ты по определению не имел никакого отношения, какие бы обидные соображения ни высказывали вслух, ты оставался спокоен и невозмутим, не боялся ровным счетом ничего.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Он ничего не просил, потому и отказать ему было невозможно.

ЕЛЕНЕ. Но разве мы делали тебе что-нибудь плохое? Навредили? Может быть, мы причинили ему зло?

Не хочешь сказать?

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Сейчас уже не имеет смысла.

ЕЛЕНА. Но мне это важно.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Да нам это важно. Тебе это важно?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Да если хочешь знать, мне это важно.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я пришел ради него. Мы встретились, я остался с ним, и ваше дело было меня не любить, и вы меня не любили, осуждали, я был не такой, как вы, из другой оперы, я был моложе, ваше дело было использовать против меня все козыри, для меня это не имело никакого значения. Он сказал, что любит меня больше всех, я поверил, и мне не нужно было больше никаких доказательств. Я имел право.

(…)

МАТЬ. Она говорила о Луи, мы все слышали, Катрин, ты ведь о Луи говорила, о мальчике, ребенке своем. Продолжай. Начни снова.

А на него, на Антуана то есть, не обращай внимания, ты что, его не знаешь? Каким был, таким остался.

КАТРИН. Да, простите.

О чем я говорила?

Да его зовут как вас, но, по правде говоря…

АНТУАН. Я извиняюсь.

Ладно, пускай, извиняюсь, я ничего такого не сказал, но не смотри ты так на меня, не надо так на меня смотреть; ей-богу, ну что я такого сказал?

КАТРИН. То, что я услыхала я прекрасно тебя поняла Неважно, что ты сказал. Говорят тебе, я поняла. Я остановилась на том, что он носит имя, я имею в виду Луи, главное, что он носит имя, с этого все пошло — так я говорила — его назвали именем вашего отца и, следовательно, роковым образом…

АНТУАН. Французских королей.

КАТРИН. Послушай, Антуан, послушай, я вообще могу не говорить, мне все равно, может, сам расскажешь вместо меня?

МАТЬ. Они оба нервничают, это потому что ты приехал. Они нервничают из-за того, что он вернулся. Не сердитесь на них.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Я не сержусь на них.

АНТУАН. Я ничего не сказал, просто пошутил, уж и пошутить нельзя разве?

Такой день сегодня, праздник, и пошутить нельзя!

МАТЬ. Шутит он, пошутил, это была шутка, он всегда так шутит, я не первый раз уже слышу. Как это ты сказал? Французских королей… Смешно, в самом деле.

АНТУАН. Продолжай.

КАТРИН. Он носит имя вашего отца, и я считаю, мы считали, подумали тогда, что это хорошо, Антуану так нравилось, сама идея ему нравилась, он настаивал, а я, мне нечего было ему возразить — у меня нет никакого предубеждения против этого имени, я не собиралась возражать.

В нашей семье тоже существует подобная традиция, возможно не так четко выраженная, мне трудно судить, у меня только один брат, так уж вышло, и он не старше, а моложе меня, поэтому для моей семьи этот обычай давать мальчику-первенцу, наследнику по мужской линии, имя отца или деда, для моей семьи это не так существенно.

И еще вот что.

Поскольку у вас детей не было, у вас ведь нет детей, потому что было бы естественно, мы это понимали… — но я хотела сказать: поскольку у вас детей не было и Антуан так и сказал, ты ведь так сказал, и поскольку Антуан сказал, что навряд ли дети и будут, не то чтобы мы за вас решали, быть им или не быть, но, по существу, ведь он был прав. После определенного возраста, за редким исключением, отказываешься от этой мысли, перестаешь думать о потомстве, правда, все случается в жизни, но трудно было представить — поскольку сына у вас не намечалось, а речь идет прежде всего как раз о сыне, поскольку сына не намечалось, естественным было, поймите меня правильно, естественным было, на первый взгляд кажется, что это только старинная традиция, странный такой обычай, однако и у нас он существует, казалось естественным, так мы договорились, казалось естественным назвать его Луи, в честь вашего отца и в результате и в вашу честь.

Думаю, что и вашей маме это приятно.

АНТУАН. Но в любом случае старшим сыном остаешься ты.

МАТЬ. Как жаль, в самом деле, что ты не можешь на него посмотреть. Вылитый портрет деда абсолютная копия твоего отца. Подумать только… Скажут, что я выдумываю, но это именно так.

И если в свою очередь ты захочешь… я с ними не согласна, ты не настолько стар, не настолько стар, чтобы вовсе отказаться от потомства, и я надеюсь, то есть не теряю надежды на потомство, продолжение рода, продолжение жизни, одним словом…

Если в свою очередь ты соберешься, захочешь, если захочешь…

ЛУИ. А что, как это вы назвали этого мальчика? Наследник по мужской линии?

А что, ему я ничего не послал тогда? Ни строчки?

АНТУАН. Черт побери, она совсем не об этом говорила!

(…)

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Как я и говорил, всегда они вели себя жестко, ничего ему не спустят, как он ни защищайся, не спустят. За все заставят заплатить, за посланные поздравления, за непосланные тоже, все припомнят.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я так и думал. Я видел у него фотографии, целую коллекцию.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я любил фотографировать, вез все свое семейство куда-нибудь на прогулку и снимал для истории, так и говорил:

«Это для истории…»

А они хохотали, когда я так говорил.

Он сохранил снимки? Мне это приятно, я всегда задавал себе вопрос: что он с ними сделает, боялся, что куда-нибудь сунет, они и потеряются.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Уезжая, он взял их с собой, когда он от вас уехал, уехал из этого дома, из этого города, подобия города… он взял их себе, сохранил. Я знаю вас по этим снимкам, все эти фотографии мне знакомы. Однажды он специально выбрал время, чтобы рассказать мне обо всей семье, открыл коробку и показал мне все фотографии. В какой-то момент, и это был весьма важный момент, который ему хотелось прожить вместе со мной, он все мне показал.

Уже тогда, судя хотя бы по тому, как они сидят перед аппаратом, это видно, я почувствовал их упорство и готовность биться до конца.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Вот и я о том же, но я сам был таким, совершенно таким же. Помалкивал, но это еще хуже, так как не хватало коммуникабельности, не умел нарушить молчание.

Не раз мне приходилось его разочаровывать, когда он искал со мной ссоры, искал, но не находил.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Часто, особенно в последнее время, в последние мои дни (говорю для смеха), часто в последнее время, когда я уже не вставал и видел, как он ждет у моей постели, часто я думал о них и о вас тоже, о них, его родителях, брате, сестре, жене брата, детях, обо всей семье, я не был с ними знаком, я думал, что надо бы ему вернуться их повидать, я говорил ему, сил у меня уже оставалось немного, но мне это казалось важным, я часто говорил ему, что надо их повидать.