Дело кремлевских врачей: как готовилось убийство Сталина - Сигизмунд Сигизмундович Миронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18 ноября 1952 г. в своих показаниях Виноградов не упомянул Карпай в связи с делом Щербакова. Карпай во время допроса и в о время очной ставки с Виноградовым была не согласна с тем, что ее кардиограмма была интерпретирована неверно. Вот, что она говорит во время очной ставки с Виноградовым: «Электрокардиограмма, снятая мною у больного ЖДАНОВА 25 июля 1948 года, указывала на внутрижелудочковую блокаду (замедление проведения импульса между желудочками сердца — С.М.). На вопрос, есть ли здесь инфаркт, я ответила, что хотя нет типичных признаков свежего инфаркта миокарда, но исключить его нельзя. Клиника, я считаю, тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта, однако, как я помню, консилиум решил вести больного как инфарктного.
31 июля 1948 года я опять снимала электрокардиограмму у А.А.ЖДАНОВА, на которой были те же признаки, что и на предыдущих. 7 августа 1948 г. я вновь сняла электрокардиограмму у А.А. ЖДАНОВА. Эта электрокардиограмма отличалась от предыдущих, внутрижелудочковая блокада исчезла. Возник вопрос: есть свежий инфаркт или нет? Я сказала, что признаков свежего инфаркта миокарда нет, что у больного А. А. ЖДАНОВА имеется кардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность, а также прогрессирующий, стенозирующий атеросклероз коронарных сосудов и ишемия миокарда. Кроме того, я сказала, что на основании всей картины можно думать о наличии у больного мелких очагов некроза. Такое заключение мною было дано устно 7 августа 1948 года в Валдае…»
Когда сломленный проф. Виноградов посоветовал ей «сознаться в ошибочном заключении» по кардиограмме Жданова», Карпай заявила: «У меня никакой двойственности нет. Я и сейчас говорю, что в первые дни, когда не было динамики электрокардиограмм, отрицать свежий инфаркт миокарда нельзя было, но в то же время типических признаков наличия его не имелось». Вплоть до лета 1952 г. арест Карпай не дал никаких результатов для «дела врачей». С 16 июля 1951 г по 4 марта 1953 г. Карпай продержали в тюрьме и ничего не нашли. Более того, будто бы в последние полгода 1952 г. Карпай провела в наручниках — явное нарушение закона, видимо, непрофессионализм игнатьевцев зашкаливал. Она вышла на свободу в ночь с 3 на 4 апреля 1953 года. Умерла она в 1955 году. Опять это очень странная смерть, ведь Карпай была еще сравнительно молодой — в момент смерти ей было только 52 года.
После ареста Карпай, которая обмолвилась на своих допросах о письме Тимашук, и ареста Абакумова на основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая просмотрела все сведения о медицинском персонале, в разное время работавшем в Лечебно-санитарном управлении Кремля. Все медики попали под агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были подвергнуты экспертизе истории болезней и амбулаторные карточки умерших пациентов Кремлевской больницы.
Поскольку ни Рюмин, ни другие следователи не разбирались в сложностях медицины, им нужно было сформировать комиссии экспертов-профессионалов и доверять их заключениям. Это была трудная задача, так как среди врачей не принято подвергать диагнозы коллег сомнениям и критиковать тот или иной курс лечения. Медицина и тогда и сейчас — это все еще искусство, а не точная наука. Ошибки в работе врачей — это обычное явление в любой больнице. Получить от врачебных комиссий заключения о намеренных медицинских убийствах, совершенных их коллегами, по «историям болезней» практически невозможно. Если у какого-либо врача, например у Якова Этингера, пока единственного в «деле», появился бы злой умысел, то он не будет фиксироваться в документах «истории болезни». В течение шести месяцев расследование не выходило за рамки смерти Щербакова. Но и в этом случае никаких находок не было. Этингер не был лечащим врачом Щербакова и привлекался только для консультаций. Лечащим врачом кандидата в члены Политбюро, генерал-полковника Александра Щербакова был доктор Р.А. Рыжиков.
С соблюдением глубочайшей секретности проверка заявления была поручена следственной части по особо важным делам МГБ СССР. С амбулаторных карт всех высших руководителей партии, государства и вооруженных сил страны <…> было сделано 12 копий. <…> По специально разработанной схеме анонимные или с вымышленными фамилиями копии амбулаторных карт были разосланы фельдсвязью в различные города страны. <…> Копии историй болезни консультировали рядовые врачи городских и районных больниц. <…> В результате перекрестного изучения всех проверявшихся амбулаторных карт было установлено, что имеет место целенаправленная работа по расшатыванию здоровья и обострению имевшихся заболеваний всех пациентов без исключения. <…> Было установлено, что жертвами лечащего персонала Кремлевской больницы были в прошлом М. Горький и его сын, Фрунзе и Куйбышев, Димитров, Готвальд, Жданов, Щербаков.<…>
Особое внимание следствия первоначально было акцентировано на изучении обстоятельств смерти А.С. Щербакова и А.А. Жданова. В выводах комиссии прозвучало категоричное обвинение врачам. Особая следственная бригада, работавшая под руководством Рюмина, изучала в основном истории болезней тех важных по положению пациентов кремлевских больниц, входивших в систему Лечебно-санитарного управления Кремля, которые умерли в период с 1944–1945 годов до середины 1951 года.
Старший следователь МГБ Иван Иванович Елисеев догадался провести эксперимент: