Труп в пруду - Роберт Казанский

максимум – завтра. Ты меня понял? – Хикматов любил говорить властным голосом, но делал это крайне редко. Я понимал свою ошибку и был готов ответить за нее.

– Я пойду, позавтракаю. Ты пока здесь останешься? – я посмотрел на своего собеседника. – Еще раз извини нас с Марком.

– Да, иди. Заканчивай свою утреннюю трапезу как можно быстрее. Нам еще нужно съездить кое-куда, – закурив очередную сигарету, сказал он. Закончив фразу, Хикматов отвернулся от меня, давая понять, что на текущий момент интерес к моей персоне у него пропал. Гораздо более важными для него сейчас были его собственные мысли, что уже начали свой хоровод в голове.

Через тридцать минут мы уже сидели в машине Марка, а сам хозяин машины безмятежно спал дома. За руль сел Якуб и, чертыхаясь, резко тронулся.

– Н-да… До автомата этой коробке очень далеко! – негодуя сказал он. – Даже не знаю, что должно произойти в мире, чтобы наши машины перестали казаться топорными.

Мы выезжали из деревни, но не в привычную для меня сторону Серпухова, а куда-то в поля, в сторону леса. Так как ни о какой нормальной дороге в лесу речи быть и не могло, ехали мы по грунтовке. Может быть, в иномарке тряска и не чувствовалась бы так сильно, но наша топорная отечественная машина явно хотела передать весь спектр чувств. Все: начиная головой и кончая задницей – абсолютно все, чувствовало дорогу так же хорошо, как и сама машина. Видимо, в этом и заключается главная фишка отечественных автомобилей – полный контакт с дорогой.

Мы ехали по полям, затем Якуб свернул направо и поехал по заросшей напрочь дороге. Если до этого мы хотя бы ехали по грунтовке, то здесь начиналась просто какая-то полоса, проложенная тракторами еще в советское время. Сейчас она заросла и постепенно начинала сливаться с окружающей ее травой.

Наша резвая пятнашка въехала в какой-то СНТ и заехала во двор самого первого при въезде дома. Я понял, что мы приехали в Автомобилист, видимо, побеседовать с вдовой Боброва.

Дом выглядел весьма сносно. Большой, массивный, добротно построенный, он говорил о том, что здесь живут настоящие хозяева жизни. Отличало этот дом от других то, что он был сделан из красного кирпича. Большие окна и разбитый перед домом английский сад придавали имению Бобровых аристократический вид, которому могли бы позавидовать все соседи в округе. Гаража рядом с домом не было: видимо, машины у хозяев нет. Аккуратная тропинка из щебня, огороженная невысокими бордюрами, привела нас прямо к крыльцу. Вдали послышался громкий собачий лай и звуки металлической привязи, на которой, должно быть, и сидел источник этого шума – внушительных размеров барбос.

Мы с Хикматовым переглянулись и, кивнув друг другу, стали подниматься по ступенькам, чтобы поскорее войти в дом. На улице пошел дождь.

– Здравствуйте, Светлана Викторовна! Вы дома? – Хикматов громко крикнул, закрывая за собой дверь.

– А, это вы, Якуб Харисович? – дряблым голосом отвечала старушка откуда-то из глубины дома.

– Да, это я. Не сочтите за наглость, я не один – со своим приятелем, – извиняющимся тоном сказал мой коллега.

– Проходите на кухню, уважаемые. Кофе на столе. Я сейчас к вам подойду, пару минут.

Мы сели за стол и стали ждать хозяйку. Вскоре из комнаты вышла высокая, некогда невероятно красивая женщина, одетая в изумрудного цвета кофту и длинную коричневую юбку, она несла в руках какую-то бутылку. На губы была нанесена помада, на лице была заметна пудра. Старушка, очевидно, за собой следила и ухаживала, но еще никому не удавалось победить время. Вот и ей не удавалось, но она, надо признаться, хорошо ему сопротивлялась.

– Угощайтесь, уважаемые, – подсаживаясь говорила она. В этот момент она поставила на стол бутылку, и я смог прочитать этикетку, где красовалось название французского коньяка «Courvoisier». – Пару капель в кофе не желаете?

– Нет, Светлана Викторовна, благодарю! – вежливо отказался Якуб, пододвигая к себе чашку кофе.

Старушка пожала плечами и налила себе в чашку с кофе импортный коньяк. Это было точно не пару капель. Напиток теперь, наверное, процентов на тридцать состоял из элитного французского коньяка.

– Светлана Викторовна, а вам разве можно алкоголь? – неуверенно спросил я. – Прошу прощения, что лезу не в свои дела, но просто не могу не спросить.

– Вы знаете: можно все, что не запрещено законом. Нельзя человека убить, а добавить пару капель лекарства в кофе с утречка – за милую душу! – старушка молодецки хохотнула. – Мне уже семьдесят два, у меня ишемичка, которую я уже не вылечу никогда в жизни, так что пора бы уже и на тот свет. Может чарка-другая ускорит этот процесс. У меня дома поистине огромный бар и несметные запасы элитного алкоголя, поэтому не пить его – просто непростительный грех, я считаю. Да, к тому же, и жить-то мне осталось недолго. Я ни с кем особо не общаюсь, никого не пускаю в свой дом, знаете ли, – вдова Боброва подозрительно взглянула на Якуба и сделала глоток своего напитка.

– Но?… – продолжая ее фразу, спросил Хикматов.

– Но вы меня заинтриговали, Якуб Харисович. Вы сказали, что вы уже почти все знаете, и вам нужно всего лишь выяснить последние детали. Я бы хотела узнать, кто убил моего мужа. Только поэтому я и согласилась вас принять, хотя, буду честна, особой жажды общения ни с вами, ни с кем бы то ни было еще, я не испытываю.

– Да, все верно, Светлана Викторовна. Сначала я должен задать вам парочку вопросов, а уже потом закрыть этот вопрос и предоставить вам решение этой загадки.

– Валяйте! – старушенция за раз отпила сразу полкружки своего напитка и достала из ящика в столе пачку кретек[5]. Я был в шоке от этого сурового старушечьего образа, граничащего с сумасшествием.

– «Джарум»[6]?

– Конечно. Лучшие из лучших. Угощайтесь! – протянула она нам пачку. Я отказался, решив закурить свои, а Якуб взял.

– Светлана Викторовна, скажите, вы были с мужем в хороших отношениях?

– Я бы назвала их, скорее, деловыми. А деловые отношения не могут быть плохими или хорошими, они могут быть только результативными или нет. Наши – особой результативностью не отличались, как бы это ни было печально.

– Давно вы с Михаилом состоите в браке?

– В браке с этим мужчиной мы пробыли двадцать семь лет.

– Почему-то вы отзываетесь о своем покойном муже без особой любви, госпожа Боброва. Не объясните этот момент?

– Господи боже! Избавьте. Госпожа Боброва?!

– Ну, да.

– Никогда я не хотела брать, да и в итоге не взяла эту дурацкую фамилию. Я