Где ты, мой незнакомец? - Кэтлин Вудивисс

— Боже милостивый! — выдохнула Аманда и, откинувшись на спинку кресла, прижала сухонькую руку к груди.

Только Эштон, казалось, не обратил ни малейшего внимания на вызывающий туалет Марелды. Он неторопливо встал и приветствовал ее спокойной улыбкой.

Темноволосая красавица указала на клавесин.

— Не будете возражать, если я к вам присоединюсь?

— Буду только рад, — отозвался Эштон, вежливо провожая ее к инструменту. Подождав, пока Марелда уселась, он вернулся на свое место. Проворные пальчики девушки быстро пробежали по клавишам клавесина, и она кивнула ему, давая понять, что готова и можно начинать. Божественная музыка вновь наполнила весь дом волшебными звуками. Но вот вступил клавесин, и очарование вмиг исчезло. Прекрасная музыкантша то забегала вперед, то опаздывала на такт, заглушая громкими аккордами низкий голос виолончели. Бедная тетушка Дженнифер сморщилась, как от зубной боли. Она низко склонила голову над вышиванием, стараясь не слушать, но это ей плохо удавалось, и иголка еще не раз вонзилась ей в палец. Аманда продолжала хмуриться, потом вздохнула и отвернулась. Но Эштон, скосив глаза в ее сторону, заметил, как старушка покачивает в такт головой, словно подгоняет Марелду, которая безбожно опаздывала на пару тактов. Он с трудом спрятал насмешливую ухмылку и смилостивился над бедными старушками, взял несколько эффектных аккордов и отложил смычок. Склонившись к виолончели, Эштон задумчиво пощипывал струны, словно недовольный собственной игрой. Марелда вспорхнула с табурета и неторопливо проследовала к буфету, где стоял серебряный поднос, уставленный хрустальными бокалами. Повернувшись к Эштону спиной, Марелда взяла высокий стакан и доверху наполнила его неразбавленным бренди. Сделав глоток, она вернулась к мужчине, который так много значил для нее.

В эту минуту неодобрительный взгляд Аманды упал на нее, и старушка возмущенно нахмурилась, отметив возмутительно низкий вырез ее роскошного платья. Морщинистые щеки старой леди покрылись багровыми пятнами, ей давно уже не случалось быть свидетельнице такого откровенного, даже кичливого показа женских прелестей. Громко пробили в холле старинные дедушкины часы и старушка обрадовалась, что есть повод отвлечь внимание от этой бесстыдницы.

— Где Уиллабелл, хотелось бы мне знать?! Обычно в это время она или бегает взад-вперед, накрывая на стол, или сводит с ума поваров, торопя их подавать ужин.

Эштон откликнулся, не поднимая глаз.

— Скорее всего, она и сейчас на кухне, доводит до белого каления Берту.

Это как раз был тот самый вопрос, который вызывал у Марелды неизменное раздражение.

— Знаете, Эштон, по-моему, вы совершенно распустили своих слуг. Где это видано, чтобы чернокожим было все позволено?! А уж эта Уиллабелл распоряжается здесь, словно у себя дома.

Эштон резко дернул струну. Раздался пронзительный, мяукающий звук и Марелда от неожиданности подскочила, а он приложил ухо к инструменту, словно был полностью поглощен настройкой.

Но не в привычках Марелды было так легко отступать.

— Вы слишком избаловали своих людей. Господи, да любой, кто увидит вас, может подумать, что они — ваша семья, а не просто прислуга!

— У меня и в мыслях не было нянчиться с ними, — ответил он мягко, но твердо. — Но я выложил за них кругленькую сумму, и не вижу никаких оснований портить свое приобретение, плохо обращаясь с ним.

— До меня долетели слухи, что вы даже платите им жалованье, будто они и не рабы вовсе. Смотрите, не пройдет и нескольких лет — и они выкупятся на свободу! Похоже, вы не подозреваете, что сказано в законе об освобождении рабов?

Эштон медленно поднял на нее глаза, оставив без внимания выставленные на показ прелести Марелды. Он не был ни шокирован, ни приятно удивлен ее вызывающим туалетом. Нет, его глаза лишь равнодушно скользнули по ее декольте, потом он заговорил:

— Любой из рабов, если он превыше всего ценит свою свободу и готов пойти на что угодно, лишь бы добиться ее, не представляет для меня никакой ценности. При малейшей возможности он попытается удрать, а если его заковать в цепи, то какой от него вообще толк? Поэтому, если раб мечтает о свободе, пусть работает в полную силу, а когда выплатит за плаченную за него цену — скатертью дорога! Все очень просто и я не нарушаю ни один закон в мире.

— Странно, что ваши убеждения не мешают вам вообще иметь слуг.

— Послушайте, Марелда, мне кажется, я уже убедил вас в том, что Белль Шен процветает. Поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор, — Прекратив спор, он вновь склонился над виолончелью и тронул смычком струны. Комнату наполнили чарующие звуки. Эштон погрузился в волшебный мир музыки, с радостью чувствуя, как понемногу уходит раздражение. Мысли его вновь вернулись к Лирин. Прежде, чем спуститься в гостиную, он подошел к ее двери, но неумолимая Уиллабелл отослала его прочь под тем предлогом, что его жена не одета. А он так мечтал увидеть ее и теперь, потерпев неудачу, совсем упал духом. Сколько же она будет прятаться от него? А что, если она так и не сможет поверить и смириться с мыслью о том, что они женаты?

Раздался какой-то неясный звук, Эштон обернулся и растерянно заморгал. Ему показалось, что на пороге комнаты возникло дивное видение. Руки его опустились, горло перехватило. Издав пронзительный стон, смолкла виолончель, и на пол с глухим стуком упал смычок. В комнате воцарилась тишина. Это был именно тот образ, что три долгих года преследовал его во сне, только на этот раз он был восхитительно реален.

— Лирин? — Он так и не понял, произнес ли он вслух это имя или оно просто вспыхнуло в его сознании.

Марелда испуганно вздрогнула и подскочила, стакан с бренди выскользнул из ее рук, и янтарная жидкость залила пышные юбки. Она пожирала взглядом ненавистную соперницу, чуть не рыдая от ярости и отчаяния.

Из-за плеча Лирин выглядывала сияющая Уиллабелл, готовая в любую минуту подхватить хозяйку. Она торжествующе ухмылялась во весь рот, удовлетворенная разыгранным спектаклем и своей ролью в этом представлении. Для экономки не составило ни малейшего труда по-своему решить проблему с Лирин. Она немедленно сделала вывод, что жена хозяина — это хозяйка, а раз так, что ее, Уиллабелл, первейший долг сделать так, чтобы та пользовалась всеми полагающимися ей привилегиями.

Эштон выпрямился во весь рост. При виде красоты жены сердце его заколотилось в груди. Он пожирал ее глазами, не в силах налюбоваться ею. Рыжевато-каштановые волосы Лирин были заколоты на самом верху свободным узлом, концы их свободно струились вниз и мягкими волнами падали на плечи, оставляя лицо открытым. Прическа шла ей необычайно, делая ее совсем тоненькой и воздушной, ее хрупкость еще больше подчеркивало нежно-розовое, похожее на утреннюю дымку, платье. Длинные, до запястья, рукава из натурального шелка заканчивались атласными манжетами в тон небольшому стоячему воротничку. Из-за строгого воротничка были выпущены крохотные рюши, которые придавали Лирин очаровательно-чопорный вид. Только Эштон хорошо знал, что под этим строгим корсажем — теплая, трепещущая женская плоть. Личико Лирин немного побледнело после тех усилий, которые потребовались от нее, чтобы добраться до гостиной, но от нее, казалось, просто веяло зрелой женственностью. Все мысли о Марелде мигом вылетели у него из головы. Им казалось, будто они остались только вдвоем. Эштон, как завороженный, смотрел на дивное лицо и не видел ничего, кроме зеленой пучины ее глаз, грозившей вот-вот поглотить его.