Страшный зверь - Фридрих Незнанский

— Сумма-то хоть приличная для следователя моего уровня? — небрежно спросил он у адвоката.

— Вполне, — холодно ответил тот.

— Не знаю, — с сомнением протянул Александр Борисович, — какой интерес у Краева к этим материалам? Там же фактически нет ничего достойного его внимания. Все в основном по убийству Неделина. Свидетели, врачи… Это же все известно… Да, послушайте, я надеюсь, что сам факт передачи мне денег не будет фиксироваться документально? В противном случае, я отказываюсь от сделки подобного рода, мне собственная честь, знаете ли, дороже, да и с сыскной практикой завязывать я вовсе не собираюсь…

Адвокат промолчал, а потом, словно нехотя, выдавил:

— Да все нормально. Раз договорились, слово надо держать.

— А я разве против такого договора? Вынудили. Ну, и черт с вами, с вашим городом и вашими проблемами… А странное это похищение, не правда ли, господин адвокат? Вы со всеми так решаете свои вопросы? Я имею в виду, настолько цивилизованно?

— Слушайте, не морочьте мне голову, — будто обозлился тот. — Сделано и — сделано. Может вас обрадует, что лично я был против. Благодарите полковника, он, оказывается, слышал о вас и уважает.

— Ну, и на том спасибо, — Турецкий с иронией взглянул на него, безнадежно вздохнул и замолчал. До самой гостиницы…

Войдя вместе с адвокатом и водителем машины в свой номер, он достал из шкафа сумку и передал ее «гостям». Те порылись, потом заглянули в шкаф, в ящики стола у окна, — но больше для проформы, как увидел Турецкий.

— А в том доме? — кивнул в сторону адвокат.

Турецкий понял, о ком речь, и пожал плечами.

— Могу дать слово, что им о содержимом папки вообще ничего не известно. Но если не верите… — он снова пожал плечами. — Все, о чем я говорил Корнею Петровичу, в руках Нарышкина.

— Хорошо, — кивнул адвокат. — И здесь — все, — он кинул на стол портфель. — Вот еще, — достал из кармана конверт. — Здесь три билета на самолет в Москву. Будет лучше, если вы улетите сегодня, и этим снимете некоторое напряжение в городе. Или перенесите отлет на утро. А данные о трупах получите через часок по вашему мобильному.

— Дать номер?

— Не надо, он нам прекрасно известен, — ухмыльнулся адвокат.

— А этих не жалко? Люди ведь, какие-никакие…

— Работать надо чисто, — бросил адвокат и вышел, не прощаясь.

Турецкий дождался, когда шаги в коридоре стихнут, и сел на кровать, не притрагиваясь к портфелю.

Вошел Филя и спросил:

— Все по плану?

— Если вы слышали… — Турецкий кивнул на стены. — Проверили?

— Шутишь, Борисыч, — подмигнул Филя. — Портфелочку ручками не трогал? — он кивнул на стол.

— Что я, самоубийца?

— Колька звонил: тризна еще не закончилась. Может, подъедешь?

— Теперь не уверен. Мне Ушаков нужен, и не один. И часа полтора свободного времени, не больше, чтобы встретиться с прокурором.

— Я тебе скажу, как тот раввин из конца семидесятых прошлого века: «Что бы нам ни говорили, а ехать таки надо…» Но можно и завтра, раз это не противоречит выдвинутым условиям. Давай сюда, я обменяю на завтра, — и он забрал конверт. — Ты, надеюсь, не сильно возражаешь? — он подмигнул, и оба легко рассмеялись.

— Не угадал, а такой сообразительный. Ехать, как ты выразился, надо. Но не завтра, и не в девять вечера, как указано в билетах, а гораздо раньше. Ты позвони Николаю, а тот пусть скажет Вале, чтоб они быстро «закруглялись» с поминками, мол, самолет на Москву не ждет, билеты куплены на… На какой час ты можешь поменять?

— Даже так? — Филипп задумался. — Тогда не буду терять времени, позвоню из порта, тут недалеко, за полчаса управлюсь, у них, я смотрел, рейсы на Москву чуть ли не каждый час, весь же Кавказ летает…

— А Коля пусть отвезет их домой и быстро поможет собраться, после чего сам же и отвезет их в аэропорт, а я примчусь прямо к рейсу.

— Похоже на непредвиденную ретираду, коллега? — Филя озадаченно хмыкнул.

— Более того, на самый унизительный побег.

— Ну и ну… — Филя был явно озадачен. — А причины?

— Непредвиденная реакция наших фигурантов. Но об этом — позже, с твоего позволения. И еще, Филя, было бы очень уместно, если бы ты еще сегодня сумел встретиться с Неделиной, а Коля — с Шевлаковым. У меня уже не получится, глаз не спустят. И мы бы потом «обменялись», по телефону, разумеется. Из Москвы.

— Так моя уже запланирована, — ухмыльнулся Филипп и посмотрел на наручные часы: — Через два часа, чтоб ближе к темноте и без опоздания, видно, боязливая вдовушка предпочитает вести переговоры под одеялом. — Филя тяжко вздохнул. — С ней, похоже, случилась та же история, что и с остальными женщинами, которые привлекли на похоронах внимание этого Краева. Хотел я поменяться с Колькой, но тот забастовал. Это у тебя, Филя, говорит, нет принципов, а у меня… и пошел, и пошел… Скучно, девушки, как заметил классик… Думаю, что моя вдовушка, в отличие от уже известной нам, будет долго плакаться в жилетку, а потом горе ее отпустит, и она позабудет свои мытпрства… А у кого я оставлю ваши билеты, позвоню и скажу? Ты, надо полагать, сюда больше не вернешься?

— Думаю, нужды не будет.

— Тогда давай и сумку, кину в камеру хранения, а номер ячейки напишу на билете.

— Это было бы вообще идеально.

— Я уже так и чувствую. Но тебе придется обойтись без «тачки», иначе я нигде не успею.

— Вопросов нет, потом сам сдашь, вот адрес салона.

Турецкий достал из кармана квитанцию из салона проката и передал Агееву, а потом стал быстро забрасывать в сумку свои вещи.

Глава девятая Побег

Смирившаяся с необходимостью срочно покинуть давно обжитое и привычное место жительства, пусть и на некоторое время, Ксения Александровна, пригорюнившись, сидела возле иллюминатора и с тоской смотрела на неприютную землю, темневшую в разрывах между облаками. По земле уже «шествовали» сумерки, а над облаками вовсю светило заходящее солнце. Турецкий прекрасно понимал ее состояние, но пока ничем утешить не мог. Валя, сидевшая между ним и матерью, чтобы не отвечать без конца на недоуменные ее вопросы, положив голову Саше на плечо, делала вид, что подремывает.

Необходимость присутствия матери в Москве легко оправдывалась тем, что дочери ее после смерти мужа будет на первых порах очень трудно одной. Тем более что другая дочь в настоящее время — на краю земли, и вернется не скоро, значит, и ухаживать за ней пока нет необходимости.

Это была внешняя сторона дела. А суть же заключалась в том, что очередной демарш, который предпринял Александр Борисович, мог снова поставить под угрозу жизни обеих женщин. За себя Турецкий не боялся, но женщинами рисковать не желал.

После ухода из его гостиничного номера адвоката, разговора с Филей и пространной беседы с Москвой, с Костей Меркуловым, он созвонился с Димой Ушаковым, сообщив тому, что имеется зубодробительный, «гвоздевой» материал. Но понадобится еще и оператор, который должен будет все это запечатлеть в прокуратуре, куда им и следует срочно подъехать. И пока те созванивались и ехали, Александр Борисович договорился о встрече с прокурором Махоткиным, с которым, в свою очередь, созвонился Константин Дмитриевич и прояснил тому ситуацию. Словом, не прошло и часа, как в кабинете прокурора собралась «интересная» компания. Махоткин, уже зная, о чем пойдет речь, пригласил следователя Нарышкина и эксперта-криминалиста. Присутствовали также шеф городской программы телевизионных новостей и его оператор. Нашли и понятых, необходимых при вскрытии портфеля, который привез в прокуратуру Турецкий, аккуратно завернув его в целлофан.

Покидая гостиницу и памятуя о том, что обижать женщин — великий грех, Александр Борисович не преминул заглянуть, буквально на бегу, к Елизавете Семеновне, очень раздосадованной неожиданным отъездом симпатичного москвича. Но Турецкий с такой неожиданной для хозяйки храбростью и нескрываемой страстью «нанес» ей несколько обжигающих поцелуев, в основном, в глубокий вырез между двух впечатляющих холмов на груди, что «южная красотка» вмиг утонула в грешных мыслях. И совершенно упустила тот момент, когда внезапно возникший в ее уютном кабинетике «ах, Вовочка!» так же стремительно исчез из ее поля зрения и осязания.

Спектакль сыграли в лучших традициях русских провинциальных театров. Турецкий говорил в камеру, эксперт работал, снимая отпечатки пальцев с портфеля и пачек денег, извлеченных из него, прокурор неодобрительно качал головой, а Нарышкин сидел с выпученными глазами. Теперь, понимал он, папка с материалами, переданная ему Турецким, становилась опасной, как граната с вырванной чекой, — и держать трудно, и бросить некуда. Но все это были уже мелочи жизни.

Неожиданно эксперт-криминалист сделал существенное открытие: все деньги, на сумму 100 тысяч американских долларов — во столько оценил Краев «потерянную невинность» Турецкого, оказались меченными флюоресцентной краской. И это обстоятельство надо было понимать так, что господин бывший полковник милиции желал своим «малоблагородным „поступком“ застрелить двух зайцев: и широту души продемонстрировать, и убрать с дороги наглого московского „следака“, торжественно пообещавшего посадить его. Но, увы, пальцы предусмотрительного Александра Борисовича не „засветились“. А вот к господину Краеву немедленно возникли резонные вопросы: откуда у него появились „меченые“ купюры, используемые исключительно в спецоперациях. Вопрос, как сказано, конечно, интересный. Но задавать его Корнею Петровичу Турецкий не собирался, оставив право осмысливать возможные ответы городской прокуратуре и лично Евгению Михайловичу Махоткину. Самому же Александру Борисовичу вполне достаточно было факта несанкционированного использования спецсредства частным лицом.