Страшный зверь - Фридрих Незнанский

Произнося надгробную речь, — в качестве представителя Генеральной прокуратуры, — в которой он долго и подробно перечислял высокие заслуги покойного перед обществом и правосудием, Турецкий не забывал поглядывать по сторонам. Явных бандитов не было. Но они могли оказаться не здесь, а у выхода с кладбища. Значит, там ему надо появиться одному. Ну, или с могильщиком неподалеку, в форму которого переоделся Филя Агеев, — умудрился-таки достать их синюю куртку. Он и старые сапоги, и даже лопату отыскал где-то. Типичный такой представитель славного племени философов и пьяниц, верных слуг самого Харона, главного «паромщика на переправе», как с большим чувством поет о нем одна знатная певица, у которых за душой — ровным счетом ничего святого.

Другой «могильщик» в таком же виде, небрежно опирался на воткнутую в мерзлую землю лопату неподалеку от вдовы, опиравшейся на плечо матери. Обе были в черном. И «могильщик» не обращал на них никакого внимания, но Турецкий знал, что Коля тоже не упустит из виду ни одного постороннего движения, которое может быть обращено к скорбным женским фигурам.

Могилу окружали еще несколько человек. С двоими Александр Борисович уже познакомился: это были ребятки с местного телевидения, шеф Кати Молчановой — Дмитрий Николаевич Ушаков и сотрудник редакции новостей Петя Коржиков, как он попросту представился. Вроде бы они обещали Кате помочь, если вдруг понадобится, маму там подвезти, или сделать что-то другое. Ушаков держал перед собой диктофон, записывая «прощальную речь» известного московского «важняка», друга и соратника покойного. Может, для того, чтобы потом и Катя услышала. У них же свои подходы…

Был здесь еще и следователь городской прокуратуры Борис Егорович Нарышкин, специально прибывший на похороны, очевидно, в надежде на то, что именно здесь, во время гражданской панихиды, ему удастся установить причины покушения на жизнь Ванюшина. А может, он решил, что Турецкий в своей речи подскажет ему верную версию? Или это его прокурор Махотин прислал, видя бесперспективность расследования одними местными силами? Все может быть…

Следовало еще учитывать настырный интерес Краевского «окружения» к «секретной папке» Ванюшина. Подлинную ценность в ней представляли лишь те материалы, которые отсутствовали среди немногих оригиналов, оставшихся в сейфе прокуратуры и перешедших «по наследству» следователю Нарышкину — очевидно, для выяснения мотивов убийства Германа. Копии тех материалов, которые предусмотрительно снял Гера, также имелись в его «секретной папке». Вот их-то и решил Александр Борисович передать Нарышкину. Всерьез, без насмешки, мол, другого ничего и не было, стоило ли огород городить? «Щедрый» такой подарок решил сделать! Таким образом, до поры до времени и «тайна» папки будет сохранена, и рисковать из-за нее не будет необходимости. Ну а у тех, кто полезет за ней к Турецкому, можно будет серьезно спросить: что им здесь надо? Уж такие-то простенькие вопросы «ребятки» из «Глории» здорово научились «спрашивать».

К такому конструктивному решению сыщики пришли рано утром, после того как Филипп съездил за кошелкой на вокзал, и материалы ими были прочитаны, а Турецкий вернулся в гостиницу.

Ну а тетрадка — это вообще разговор особый. И о ней позаботился Александр Борисович. Рано утром, когда привез домой Валю, он устроился за компьютером и передал в Генеральную прокуратуру, на имя Меркулова, все содержимое и тетрадки, и свидетельств «жалобщиц», подвергнутых насилию. А оригиналы, возвратившись в гостиницу, оставил у Щербака. Так что пуст был во всех отношениях Александр Борисович, и не собирался этого скрывать, хотя такая ситуация могла усложнить его положение. Но тут расчет строился уже на Филиппе Агееве, который должен был весь начинающийся день постоянно находиться «на связи» с Турецким…

Присутствовали на похоронах также несколько мужчин и женщин, скорее, пожилого возраста, что выдавало их как соседей или знакомых Ксении Александровны. Они и Валю, оказывается, знали, здоровались с ней у входа на кладбище, когда она приехала вместе с матерью на такси, которое аккуратно организовал для них Щербак.

Значит, с этой стороны можно было не беспокоиться: народу достаточно, чтобы кто-то незнакомый вдруг решил «покуситься» на скорбную вдову.

Александр Борисович произносил долгую речь с умыслом: понимал, что, скорее всего, больше никто ничего говорить не будет, а на «скоростях» можно пропустить, не заметить тех, кто явится по душу Турецкого. И он продолжал старательно перечислять «громкие» дела и заслуги Германа Николаевича, отдавая должное и его семье, которая помогала ему в трудные минуты. Но все однажды приходит к концу. Турецкий произнес заключительную казенную фразу по поводу «спокойного вечного сна» и обернулся к агенту, ведущему церемонию. Тот понял, и началось персональное прощание…

Они явились, как и предположил Александр Борисович, к концу церемонии. Из глубины кладбищенской аллеи вышли двое мужчин средних лет, одетых вполне пристойно, если иметь в виду кладбище, и остановились, не подходя близко, но и не упуская провожающих из виду. Турецкий сразу «узнал» их и взглянул на Щербака, тот едва заметно кивнул, берясь за лопату, чтобы кидать землю на опущенный в могилу гроб. А Филя, как «старший» бригады «похоронных дел», подошел к Турецкому, чтобы с него получить за работу. Александр кивком поблагодарил его, протянул деньги и вместе с ними ключи от машины. Филипп отошел к одному из могильщиков и незаметно, чтоб не отвлекать того от работы, сунул деньги в его карман, а сам, воткнув лопату в землю, отправился в сторону кладбищенской конторы. Миновал двоих, стоявших посреди аллеи и внимательно наблюдавших за церемонией, незаметно для них «оставил себе на память» с помощью миниатюрного фотоаппарата, и спокойно отправился в сторону выхода. Затем, зайдя в подсобку, переоделся, оставил форму и вышел другим человеком. Который, проходя мимо большой черной машины и не обнаружив ней водителя, на секунду задержался, даже присел возле нее на миг. А затем он сел в машину Турецкого и отогнал ее в сторону от «беэмвухи» с номером, уже известным ему от Александра Борисовича. Все ясно: одна шайка-лейка действует. Значит, и заказчик один. О чем Филипп тут же сообщил Щербаку, а тот, в свою очередь, будто машинально, кивнул Турецкому. Что ж, можно сказать, операция началась.

Подходя к вдове и ее матери, чтобы открыто выразить свое глубокое соболезнование по поводу безвременной потери, Саша наклонился, пожал и поцеловал Вале руку и негромко сказал:

— Незаметно постарайся взглянуть назад, не те ли это, кто побывал у вас? Мне не говори, только кивни.

А тут как раз и сзади подошел Нарышкин, чтобы тоже посочувствовать родственникам. Валя обернулась к нему и поглядела исподлобья на двоих в аллее. И тут же отрицательно качнула головой. Ну, правильно, понял Турецкий, они тоже не дураки, чтобы вот так, запросто, «светиться». Но это определенно за ним. Он повернулся к Ушакову, которого сам же назначил за старшего.

— Дмитрий Николаевич, сделайте одолжение, помогите еще немного в одном вопросе, надеюсь, последнем. Там заказано кафе, Валентина Андреевна знает. Автобус тоже заказан, так что надо туда подъехать и подвезти провожающих. Не откажите в любезности. А мне необходимо ненадолго отлучиться по делу, и я чуть позже появлюсь. Не возражаете? Личная просьба.

Заметил, что Валя посмотрела на него с тревогой, — зря она демонстрирует свое внимание, договорились же… Однако, что поделаешь, женщина ведь… И ему пришлось кивнуть ей с легкой улыбкой и жестом показать необходимость отлучиться.

Фили не было видно, значит, он уже занял свою позицию. Что ж, тем лучше. Турецкий аккуратно положил букет живых цветов на могильный холм и пошел к выходу из кладбища, прямо на тех двоих, якобы ничего не подозревая.

Они расступились зачем-то, пропустили его и затем окликнули:

— Господин Турецкий?

— Да, что вам угодно? — теперь уже Александр Борисович имел все основания в упор разглядеть их, что он и сделал — нарочито внимательно.

— С вами хотел встретиться для важного разговора один человек, — сказал низким голосом тот, что был постарше, наверное, ровесник Александра.

— Я знаю его? — с иронией спросил Турецкий.

— Да, разумеется. Но встретиться не здесь, — мужчина обвел ироническим взглядом ряды могил, — а в его доме. Это недалеко. Он понимает, что у вас ответственный день и не станет вас надолго задерживать. Если не возражаете, проедемте с нами?

— А, я все понял. Конечно, о чем речь… Корней Петрович, надеюсь, хорошо себя чувствует?

Турецкий усмехнулся и подумал, что говоривший, скорее всего, адвокат Краева. Или кто-то другой, но не менее ответственный, из полковничьего ближнего окружения: одет чисто и со вкусом, не провинциальным, кстати. В распахнутом пальто видны дорогой костюм и явно французский галстук, — уж в этом-то его как-никак научила разбираться супруга Ирина Генриховна, старательно прививавшая непослушному мужу хороший вкус. Не будь ее, Саша так и бегал бы в удобной, поношенной ковбойке.