Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Госпожа Сон чувствовала, что не справляется с самой главной задачей корейской женщины. Отчаяние, вызванное смертью свекрови, усугублялось очередной пропагандистской кампанией, призывавшей всех граждан в трудные времена работать усерднее. На плакатах был изображен человек с рупором, побуждающий людей «идти вперед в новый век во имя победы Сурового Марша». За ним следовали солдат в каске, шахтер с молотом, интеллигент в очках и с чертежами, крестьянка в косынке и генерал с красным флагом. В официальных выпусках новостей сообщалось, что даже сам Ким Чен Ир питается простыми блюдами из картофеля.

Теперь, когда их осталось всего двое, госпожа Сон и Чан По решили переехать в еще более скромное жилье. Это была почти лачуга с бетонным полом и стенами, на которых еле держалась штукатурка, так что госпожа Сон не смогла даже повесить обязательные портреты отца и сына. Она бережно их завернула и поставила в угол. В семье оставалось совсем мало вещей. Были проданы все книги, кроме сочинений Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, которые продавать запрещалось. Пришлось расстаться и с вазочками для кимчхи. Весь домашний скарб госпожи Сон теперь состоял из двух пар палочек для еды, двух ложек, нескольких мисок и кастрюлек.

Чан По уволился с Чхонджинской радиостанции и нашел новую работу на железнодорожном радиоузле. У железной дороги тоже не было средств, чтобы платить сотрудникам. Правда, мужу госпожи Сон пообещали одно из первых мест в списке на распределение продуктов. Но никаких продуктов не поступало. Через несколько месяцев закончились деньги, вырученные от продажи квартиры. Ок Хи, старшая дочь, иногда приносила родителям из дома мешочек кукурузы, но ей приходилось опасаться мужа, который бил ее за «кражу еды». В его семье водились деньги, но делиться с родственниками жены он не собирался.

Хи Сок все еще не могла ходить в горы, поэтому вставала все раньше и раньше, сначала в 6, а потом и в 5 утра, надеясь собрать молодые побеги сорняков, которые выросли за ночь и были относительно мягкими и съедобными. Она варила траву и кору до однородной кашицы, а потом добавляла соль и несколько ложек кукурузной крупы.

Госпожа Сон чувствовала себя не столько голодной, сколько опустошенной. Закончив есть, она со звоном роняла ложку в металлическую тарелку. Потом падала на пол, не заботясь даже о том, чтобы переодеться, и проваливалась в глубокий сон. А рано утром, еще до рассвета, инстинкт самосохранения каким-то образом подсказывал ей, что пора снова отправляться на поиски пищи. У Хи Сок не хватало воли заниматься чем-нибудь еще. Она перестала расчесывать свои кудрявые волосы, которыми раньше так гордилась, не стирала одежду. Она настолько похудела, что ни одни брюки больше на ней не держались. Госпоже Сон казалось, что она уже умерла и душа парит над пустым сосудом, который раньше был ее телом.

Однако Чан По пришлось еще тяжелее. По северокорейским меркам он считался удивительно крупным мужчиной и в лучшие годы весил почти 90 кг. В свое время врач даже порекомендовал ему начать курить, чтобы сбросить вес. Сейчас живот, которым муж госпожи Сон так гордился (полнота в Северной Корее воспринималась как признак высокого статуса человека), превратился в пустой мешок. Кожа начала шелушиться, как будто от тяжелой экземы. Щеки обвисли, речь стала невнятной. Госпожа Сон повела мужа в железнодорожную больницу: выяснилось, что он перенес легкий инсульт. После этого ему стало сложно работать. Он не мог сосредоточиться. Жаловался на ухудшение зрения. Ослабел так, что не мог даже поднять ручку, которой писал.

Теперь Чан По целыми днями не вставал с постели, вернее, с кучи одеял на полу, где они с Хи Сок спали, — это было все, что у них осталось. Ноги больного распухли, как воздушные шары. Госпожа Сон поняла, что это отек, вызванный голоданием. Муж постоянно говорил о еде. Вспоминал супы из тофу, которые мать готовила ему в детстве, и вкуснейших тушеных крабов с имбирем, которыми угощала его госпожа Сон, когда они только поженились. Он в мельчайших подробностях описывал блюда, приготовленные женой несколько десятилетий назад. Говоря об их совместных трапезах, Чан По становился сентиментальным, даже романтичным. Он брал Хи Сок за руку, и глаза его затуманивались ностальгическими слезами.

«Вставай, дорогая! Давай сходим в какой-нибудь хороший ресторан и закажем бутылочку доброго рисового вина», — сказал он жене однажды утром, когда они ежились под своими одеялами. Уже три дня у них даже крошки не было во рту. Госпожа Сон с тревогой посмотрела на мужа, решив, что он бредит.

Вскочив, она помчалась на рынок, забыв о боли в спине. Женщина была твердо намерена украсть, выпросить — сделать что угодно, чтобы достать немного еды для мужа. Тут она увидела свою старшую сестру, которая продавала лапшу. Сестра тоже выглядела не слишком хорошо, кожа у нее шелушилась от недоедания, как у Чан По. До сих пор Хи Сок не просила ее о помощи, но теперь настал критический момент, и сестра, конечно, не смогла отказать. «Я отдам тебе деньги», — крикнула госпожа Сон уже на бегу.

Когда она, подхлестываемая адреналином, примчалась домой, муж лежал на боку, скорчившись под одеялом. Госпожа Сон окликнула его. Чан По не отозвался. Тогда она подошла, чтобы его перевернуть: теперь, когда он так похудел, это было бы нетрудно. Мешали только окоченевшие руки и ноги.

Хи Сок снова и снова била мужа в грудь и звала на помощь, хотя понимала, что ему уже ничем не поможешь.

После смерти Чан По к госпоже Сон переехал сын Нам Ок. Они отдалились друг от друга, после того как он ушел жить к своей подруге. Хотя напряженность в их отношениях возникла еще раньше, когда Нам Ок был подростком. Он не бунтовал против родителей открыто: просто замыкался в себе, и госпожа Сон тщетно пыталась пробиться сквозь его молчание. Сейчас, перед лицом постигшей их трагедии, тот факт, что парень жил вне брака с женщиной старше его, стал казаться мелочью. Главное, мать и сын были действительно нужны друг другу. Ведь Хи Сок осталась одна, а семья девушки Нам Ока очутилась в еще худшем положении, чем его собственная: у них в доме было совершенно нечего есть.

Всю свою юность сын госпожи Сон занимался боксом, но условия в спортивном интернате стали настолько плохими, что однажды зимой парень вернулся домой с обмороженным ухом. Поселившись в Чхонджине, он получил работу на железнодорожной станции благодаря семейным связям, которые сохранились еще со времен Корейской войны, когда отец госпожи Сон погиб при американской бомбежке. Так же как и Чан По, Нам Ок не получал зарплаты, довольствуясь обещанием, что при восстановлении системы продуктового обеспечения управление железной дороги предоставит ему преимущество.

Сын госпожи Сон был сильным, крепким молодым человеком, очень похожим на отца, только спортивнее, мускулистее и еще выше — целых 175 см. Чтобы выжить, ему было необходимо хорошее питание. Когда тело израсходовало подкожный жир, парень стал выглядеть худощавым и подтянутым, как марафонец, но потом начали исчезать и мышцы, так что он превратился в ходячий труп. Морозной зимой 1997–1998 года Нам Ок подхватил сильную простуду, которая перешла в пневмонию. Даже теперь, когда он совсем исхудал, госпожа Сон все равно не могла поднять его, чтобы отнести в больницу (скорая помощь уже не работала), поэтому Хи Сок пошла к врачу сама и рассказала о состоянии сына. Доктор выписал пенициллин, но, придя на рынок, женщина выяснила, что лекарство стоит 50 бонов — столько же, сколько килограмм кукурузы. Она выбрала кукурузу.

Нам Ок умер в марте 1998 года. Он лежал в хижине один, пока мать в очередной раз бегала по рынку, пытаясь добыть еды. Его похоронили на высоком холме рядом с отцом. Из дома госпожи Сон были видны их могилы. Управление железной дороги предоставило гроб для похорон Нам Ока, так же как и для похорон его отца.

К 1998 году от голода и связанных с ним болезней в КНДР умерло, по разным оценкам, от 600 000 до 2 млн человек — 10 % населения. В Чхонджине, где поставки продовольствия прекратились раньше, чем в остальных частях страны, этот показатель достиг, вероятно, 20 %. Узнать точные цифры не представляется возможным, поскольку северокорейские врачи не указывали голод в качестве причины смерти.

С 1996 по 2005 год КНДР получила продовольственной гуманитарной помощи на $2,4 млрд, преимущественно из Соединенных Штатов. Но, принимая иностранные продукты, правительство категорически отказывалось пускать в страну самих иностранцев. Представителям благотворительных фондов не позволяли покидать пределы Пхеньяна и других тщательно «причесанных» мест. А если заграничные гости и выходили из своих офисов и отелей, то всех плохо одетых людей, которые могли попасться им на глаза, предварительно разгоняли. В школах и сиротских приютах иностранцам показывали только самых хорошо одетых и здоровых на вид детей. Правительство продолжало просить о помощи, но при этом скрывало тех, кто больше всех в ней нуждался. Сотрудникам благотворительных фондов, проживавшим в Пхеньяне, запрещали даже изучать корейский язык.