Форель a la нежность (сборник) - Андрей Курков

Он освободил дорогу, и мы прошлись через три зала, останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Мне, впрочем, оглядываться надоело. И я спросил:

– А как он выглядит?

– Чем-то похож на тебя, только постарше.

Выходя из Пассажа, я посмотрел на часы.

– Уже три, – вздохнул я.

– Ты что, устал?

– Нет. Послушай, а он уже терялся?

– Терялся.

– И где ты его находила?

– В ночных местах. У него сейчас кризис.

– А может, он у себя дома прячется? Может, ему одиночества захотелось. Мне ведь тоже иногда одиночества хочется!

– Дома у него жена и двое взрослых детей, так что никакого одиночества он у себя дома не найдет. А вот все эти клубы и бары – они созданы для одиночества, и для одиноких, и для уравненных с ними в чувствах.

– Красиво излагаешь.

– Заводи мотор! – кивнула она мне на машину. – Теперь поедем на Подол.

Стойка бара была укутана сигаретным туманом. Курили за каждым столиком, а столиков здесь было не меньше десятка. И только один оказался свободным. Зато он находился в углу.

Мы сперва присели, а потом уже осмотрелись. Осматриваться тут было делом забавным. За каждым столиком, кроме нашего, сидели по одному одинокие мужчины. Перед каждым на столике стояли пепельница и бокал или рюмка со спиртным. В руке каждого дымилась сигарета. Иногда трое или четверо из них подносили сигарету ко рту почти синхронно, и это мне страшно понравилось. Такое понравилось бы и Феллини. Синхронное плавание известно всем, а вот синхронное курение еще нет. Музыка вдруг наполнилась изнутри ритмом, всколыхнула немного мое естество, настроила на физиологическое восприятие мира. По полу простелилась бас-гитара и дотронулась своей низкой вибрацией до моих ног. Я обернулся, остановил свой взгляд на небольшой площадке с никелированным шестом, уходящим в зеркальный потолок. И тут в пространство, уже занятое дымом и музыкой, впорхнула танцовщица в костюме очень чувственной Снегурочки. Я приклеился к ней взглядом, но тут Ия сначала положила мне руку на плечо, а через минуту впилась в меня своими остренькими коготками. Я обернулся.

На ее лице прочитывалось выражение триумфа. Она подхватила мой взгляд своим и отправила его на седоватого мужчину, сидевшего, подперев кулаком подбородок, через три столика от нас.

– Нашелся? – прошептал я, наклонившись, прямо ей в ухо.

Она кивнула. Потом резко поднялась и отошла к барной стойке. Удивительно, но никто из мужчин не отреагировал на ее резковатый, как для этой атмосферы, проход по бару. Все посетители очень внимательно следили за неспешным раздеванием танцовщицы.

Вернулась Ия с бокалом красного мартини и рюмочкой коньяка.

Коньяк поставила передо мной.

– За обнаруженную пропажу, – предложил я шепотом тост.

Она отрицательно мотнула головой, потом вдруг прищурилась. Этим же прищуренным взглядом пробуравила мои глаза. И кивнула.

А Снегурочка уже снимала свой блестящий серебром «бюстик», почти зависнув над головой серьезно смотревшего на нее снизу вверх недавно пропавшего из квартиры Ии седоватого джентльмена. Грудь Снегурочки показалась мне неубедительной. Хотя тело было вполне спортивным.

– Послушай! – В мое ухо теплым ветром влетел шепот Ии. – Когда начнется музыка следующего «стрипа», пойдешь вон туда, – она указала на арочку дверного проема, через которую на сцену впорхнула танцовщица, – и закроешь следующего мотылька в туалете или еще где-нибудь. Только тихо и без скандала.

Я сначала кивнул, а потом подумал: что это ей в голову взбрело?

Но музыка начала стихать. Снегурочка помогала седоватому джентльмену засовывать долларовую купюру под ниточку своих трусиков. Как только музыка стихла, Снегурочка, послав седоватому воздушный поцелуй, грациозно удалилась.

Ия снова положила руку на мое плечо, и я не стал дожидаться второй части сигнала. Поднялся и вышел из барного зала следом за танцовщицей. И поймал себя на том, что моя походка чем-то повторила ее игривые движения.

Она скрылась за дверью в коротком коридоре. Здесь назойливо пахло вареными креветками. Я попытался припомнить, стоял ли перед кем-нибудь на столе бокал пива. Нет, пива точно не было.

В барном зале вновь зазвучала музыка. Я напрягся, прислонился к стене. Уловил за дверью два женских голоса. И тут дверь открылась, и девушка в костюме чувственной Красной Шапочки вышла в коридор. Ее лицо сосредоточенно слушало музыку. Она подстраивала свое тело под ритм этой музыки, но неожиданно для нее я сделал шаг вперед и перегородил ей дорогу. Чтобы избежать громкой реакции, поднес указательный палец правой руки к ее рту, приказывая молчать.

– Тебя заказали, – прошептал я ей, удерживая на лице почти трагическое выражение.

– Кто? – выдохнула она в ужасе.

– Любовница твоего поклонника. Он там, в зале, седоватый.

– Что же делать? Что делать? – зашептала она панически, осматривая свою одежду, бегая зелененькими подкрашенными глазками по сторонам.

– Бежать! – прошептал я ей. – Срочно бежать и в ближайшие пять дней никуда не выходить из дому!

Она кивнула и бросилась обратно в комнатку, из которой только что вышла. Я не спеша отправился в сторону барного зала. И тут меня остановил прозвучавший за спиной цокот каблучков.

Обернулся.

И снова увидел Красную Шапочку, только теперь в левой руке она сжимала песцовый полушубок, а в правой – сто долларов одной бумажкой.

Она стеснительно протянула мне зеленую купюру.

– Возьмите, – прошептала. – Вы же заработок из-за меня потеряли!

Я взял. А она тут же побежала в конец коридора.

Проводив ее взглядом и понюхав сто баксов – интересно, кто и куда ей их засовывал? – я все-таки решил вернуться в зал. Но, подойдя к дверному проему, за которым в сигаретном дыму зажигательно звучала музыка, остановился, ошарашенный.

Возле шеста танцевала Ия. Ее свитер уже лежал на полу, а в этот момент, грациозно под музыку катаясь по полу, она стягивала с себя джинсы. Одинокие мужчины, как спокойные удавы, смотрели на нее. И так же некоторые из них синхронно подносили ко ртам свои сигареты в то время, как другие поднимали со стола рюмки и бокалы.

Ия осталась в синих трусиках и «бюстике» такого же цвета. Танцевала она похуже Снегурочки, но сама выглядела куда свежее и привлекательнее первой стриптизерши.

Она в танце приблизилась к седоватому. Сняла «бюстик» и, покрутив им над головой, завязала его «шарфиком» на шее седоватого. Потом уселась ему на колени, взяла его лицо в ладони и заставила посмотреть на себя внимательно. И тут произошло что-то странное. Седоватый заорал, вскочил. Ия грохнулась на столик, столкнув пепельницу и рюмку на пол.

– Это ты! Это ты! – кричал седоватый и оглядывался по сторонам, словно искал путь для побега.

А Ия поднялась над столом и, упершись в грудь седоватого ножкой, толкнула его.

В это время другой мужичок, изловчившись, просунул ей под трусики зеленую банкноту. Надо было как-то «рассасывать» эту ситуацию, и я, подбежав, поднял с пола ее свитер и джинсы, потом подхватил и Ию. Одевалась она уже на улице. Хорошо, что вокруг никого не было. Мне еще пришлось вернуться в бар за ее дубленкой и сапожками. На выходе меня остановили два охранника. Я протянул им зеленую сотку, полученную от Красной Шапочки. Ребята расступились, и я выскочил на холодную, зимнюю свободу.

В машине Ия дрожала. То ли от холода, то ли от нервного перевозбуждения.

Мы приехали к ней, выпили чая и заснули в обнимку.

– Слушай, а зачем тебе был нужен этот седой старик? – спросил я ее поздним утром, когда мы поднялись с кровати.

– Чтобы вернуться к норме, надо пройти через экстрим, – спокойно ответила она.

– Если он – это экстрим, то что такое норма?

– Норма – это ты, – усмехнулась она. – Кстати, раньше я думала, что ты экстрим.

Сказала и поцеловала меня в щеку.

– Но без белоснежного танка у нас с тобой ничего не получится.

– У тебя есть телефон той воинской части, где твой папа был командиром?

Она кивнула.

Дежурный по части, какой-то капитан с невыразительной и незапоминающейся фамилией, был очень любезен.

– Нет, вы меня ничем не удивили! – сказал он в ответ на мой вопрос. – Только зачем вам красить танк в белый цвет? У нас есть два белых танка для зимнего боя.

– Мне только один нужен.

– С танкистом, или сами поведете?

– Нет, с танкистом и с тем, который стреляет…

– Один выстрел – пятьдесят баксов, – предупредил капитан. – Снаряды только холостые! Боевыми можно стрелять лишь на полигоне.

– Пускай холостые! – бросил я. – Сегодня вечерком подъеду, часам к девяти!

Ия добилась своего. В рождественскую ночь мы с ней и двумя солдатами на белоснежном танке выехали на Вышгородскую трассу. Остановились перед каким-то селом. Выпили с танкистами шампанского. А потом выбрались из белоснежной боевой машины и снова пили шампанское. Только уже вдвоем.