Власть без славы. Книга 2 - Фрэнк Харди

Стряхнув с себя оцепенение, Паркер перебежал улицу. На залитом кровью тротуаре толпился народ.

— Дайте дорогу, — сказал Паркер. — Полиция!

Он вошел в дом через открытую настежь дверь и осторожно двинулся по полутемному коридору. Вдруг нога его на что-то наткнулась, и он чуть не упал. Нагнувшись, он увидел, что на полу лежит старуха, — видимо, без памяти. Она застонала, открыла глаза и что-то пробормотала, но он не мог разобрать слов.

Перешагнув через нее, Паркер сделал еще несколько осторожных шагов и подошел к открытой двери, выходившей в коридор. Он боязливо заглянул в комнату. В дальнем углу ее стояла кровать. На ней лежал мужчина с размозженной головой. Паркер узнал Каттинга — одна сторона его лица уцелела, и на ней виднелись страшные рубцы. Правая рука Каттинга с зажатым в ней револьвером безжизненно свисала с кровати. Постель была вся в крови.

Весь дрожа от волнения и страха, Паркер огляделся вокруг. Комната была почти пустая, на стене по обе стороны кровати висели зеркала. В одном из них был виден коридор, в другом отражалось все, что делалось во дворе. Каттннг, видимо, ждал гостей. «Вот почему они пригнулись, проходя мимо окна», — подумал Паркер.

На стене висели две фотографии в рамках: молодая женщина с ребенком на руках и молодой человек, в котором можно было узнать Каттинга в молодости — до того, как его исполосовали бритвой. Тут же висело цветное изображение Христа в терновом венце.

«Недурной материал», — подумал Паркер, снимая обе фотографии со стены и засовывая их в карман. Он хотел было снять также изображение Христа, но передумал и оставил его на стене. Обернувшись, он увидел старуху, прислонившуюся к косяку двери. Не обращая внимания на Паркера, она смотрела на распростертое окровавленное тело.

Внезапно она кинулась к кровати.

— Сын мой, — закричала она. — Они убили моего сына. Да разразит их господь и пресвятая матерь его!

Она опустилась на колени и, горько рыдая, обхватила своими слабыми руками безжизненное тело.

Паркер смотрел на старуху, не зная, на что решиться. Ему было жаль ее, но вместе с тем его так и подмывало бросить ее и бежать в редакцию со своей сенсационной новостью. Он подошел к старухе и положил ей руку на плечо.

Старуха взглянула на него снизу вверх. Ее лицо было покрыто густой сетью морщин и мокро от слез и крови.

— Позовите священника, — закричала она, не спрашивая Паркера, как он здесь очутился. — Позовите священника и доктора, позовите священника! Мой сын уже много лет не был в церкви. Он не должен умереть без причастия.

— Кто убил вашего сына? — спросил Паркер. — Тот низенький, Тэннер?

— Нет, высокий. Он застрелил их обоих. Я бросилась на него, но он сшиб меня с ног. Он убежал черным ходом, — сказала она и снова зарыдала.

Паркер выбежал на крыльцо. У ворот собралась большая толпа. Паркер увидел во дворе фотографа и позвал его. — Чего же ты ждешь, иди и снимай.

Фотограф нерешительно вошел в дом с аппаратом в руках.

Паркер направился к воротам. — Дайте дорогу, дайте дорогу, полиция! — говорил он повелительным тоном.

Вдруг из дома донесся крик, какая-то возня, грохот, и в дверях показался фотограф. Лицо его было исцарапано, одежда в беспорядке, фотоаппарат исковеркан.

— Старая ведьма взбеленилась, — сказал он Паркеру, — чуть не выцарапала мне глаза, и я выронил аппарат.

— Дурак, — проворчал Паркер. — Идем скорей. Пора смываться отсюда.

Они протолкались сквозь взволнованную, осаждавшую их вопросами толпу. Выбравшись на улицу, Паркер побежал бегом. — Иди скорей в редакцию и достань другой аппарат. Я позвоню в полицию. Приходи как можно скорей в приемный покой городской больницы. Я буду ждать тебя там. Ну ступай, живо.

Паркер помчался к телефонной будке, но в уличку уже въезжала полицейская машина. «Значит, кто-то уже предупредил полицию, — подумал он, — а может быть, полиция заранее знала день и час!»

Замысел Джона Уэста удался как нельзя лучше: Тэннер скончался еще по дороге в больницу.

По желанию Фрэнка Лэмменса, услужливые сыщики через своих подручных распространили весть, что Тэннера можно убить безнаказанно. Один сиднейский бандит, которого Тэннер выдал пять лет назад, за пятьсот фунтов завершил дело.

Он привез Тэннера в этот дом якобы для того, чтобы убить Полосатого Каттинга, грозившегося перерезать Тэннеру горло.

Полиция опровергла появившееся в последнем выпуске «Утренней звезды» сообщение Паркера о том, что при двойном убийстве присутствовало третье лицо. Следствие установило, что Тэннер и Каттинг застрелили друг друга.

Через неделю происшествие было забыто. Смерть Пройдохи Тэннера никого не огорчила, а Каттинга оплакивала только старуха мать.

В конце 1928 года Джон Уэст торжествовал новую победу над своими врагами.

Бунт на ипподроме окончился для бастующих неудачей. Среди них все еще бродило глухое недовольство, но все же Джон Уэст показал им, кто хозяин. Расследование обстоятельств, при которых Тэргуд был избран в федеральный парламент, проводившееся правительственной комиссией, не повлекло за собой никаких последствий.

Вызванный в комиссию Мэлони показал под присягой, что он выиграл деньги на скачках, поставив на «непобедимого Спирфелта». Тэргуд заявил, что не имеет ни малейшего представления о том, каким образом Мэлони достались восемь тысяч фунтов.

На вопрос, не мистер ли Джон Уэст, проживающий в Мельбурне, купил для него место в парламенте, Тэргуд ответил: — Не знаю, с какой стати мистер Уэст стал бы хлопотать обо мне. Я встречался с ним всего раза два и то по делам.

Красный Тед наотрез отказался говорить о своих коммерческих делах. — Мое финансовое положение слишком часто используется против меня моими политическими противниками. Предполагается, что лейборист должен обходиться без денег, — пояснил он. В конце концов он разрешил судье негласно ознакомиться с его банковскими счетами.

Джон Уэст, вызванный в качестве свидетеля, начал с заявления, что избрание Тэргуда в парламент ни в малейшей степени не интересовало его. — Откровенно говоря, — добавил он, — я очень далек от политики.

Когда он сказал, что не имеет никакого отношения к деньгам, полученным Мэлони, его спросили: — Каким же образом, по-вашему, в руки Мэлони попала сразу такая большая сумма!

— Да он же сам говорит, что выиграл их на скачках, — ответил Джон Уэст. — У меня нет оснований не верить ему.

— Но это очень удивительно, — вмешался один из членов комиссии, — чтобы такой воздержанный человек, как мистер Мэлони, выиграл несколько тысяч фунтов на скачках.

Тут-то Джон Уэст и рассказал, как однажды на его ипподром пришел человек с одним фунтом в кармане, а ушел с тысячью. Этот ответ, видимо, удовлетворил члена комиссии.

Поведение Фрэнка Эштона на следствии смутило Джона Уэста. Эштон сильно осунулся и весь скорчился, словно его мучил ревматизм. Он не отрицал, что ему предлагали уступить место Тэргуду, и даже добавил, что тот же человек предлагал ему уступить место Рилу в 1919 году.

«Неужели он выдаст меня после всего, что я для него сделал», — подумал Джон Уэст. Но затем Эштон заявил, что обещал держать это в тайне и комиссия не может заставить его нарушить слово. Когда Эштона еще раз вызвали, он продолжал стоять на своем. А потом он произнес пламенную речь. Торговля местами в парламенте — обычное дело, заявил он. Националисты — непревзойденные мастера в искусстве подкупа. Люди, изменившие своим товарищам и предавшие рабочее движение, неизменно получают денежное вознаграждение от националистов. Вот, например, Хьюз получил двадцать пять тысяч фунтов за то, что предал рабочих. Здесь он пророчески воскликнул: — Есть и еще предатели среди лейбористов, они когда-нибудь продадут и нас!

Эштон сказал, что ему неизвестно, заплатил ли Мэлони за то, что он уступил свое место Тэргуду, а если и так, то по крайней мере он продал свое место лейбористу. Националисты, представители крупного капитала, своей продажностью развратили все австралийское общество. И они еще смеют говорить о подкупе и взятках. Здесь Эштон не выдержал и разрыдался.

Джон Уэст с удивлением и любопытством наблюдал, как неутешно плачет этот больной, седовласый человек. Прикидывается он, что ли? Как будто нет; какого же черта он плачет? Видно, правда, болен. Отдохнуть ему надо. Нужно будет спросить его жену, есть ли у него на это деньги.

Джону Уэсту и в голову не пришло, что страстная речь Эштона вызвана стыдом — стыдом за свою слабость.

Разбирательство тянулось много недель. Судья, видимо, был в затруднении, однако же явно не желал вдаваться в существо дела. Все же он докопался до того, что Мэлони ушел в отставку под предлогом расстроенного здоровья, хотя на вид был здоров как бык.