Улица Вокзальная, 120 - Лео Мале

– Что за нравы! – проворчал Фару.– Эта манера обращаться с частной перепиской не пошла ему на пользу.

– Вы правы. Но она не пойдет на пользу и доверенному… который по-прежнему бродит неприкаянный.

Да, он все еще на свободе,– вздохнул Фару.– И разумеется, с кубышкой.

В дверь постучали, и появился Юбер Дорсьер.

– Операция прошла на редкость удачно,– сообщил он.– Девушка непременно выкарабкается.

– Можно ее допросить? – спросил я.

– Только не сейчас. По правилам…

– Между прочим, вы встретили полицейского, нацелив на его усы дуло револьвера. Мы сможем забыть об этом инциденте лишь в компании этой девушки. Мы оба – ее пылкие воздыхатели.

– Как хотите,– отступил он.– Но в настоящий момент это исключено. Дайте ей отдохнуть хотя бы несколько часов.

Я обратился к Флоримону:

– Ну как?

– Ладно. Займусь пока кое-какими делами. И начну с того, что реквизирую ваш телефон… гм… доктор.

Я рассмеялся. Этот славный подозрительный Флоримон Фару ставил под сомнение даже его профессию.

– Как вам будет угодно,– склонился Дорсьер.

Он направился к двери, но на мгновение задержался:

– Да, инспектор… Вот пуля, которую мы извлекли…

Фару положил ее в карман и принялся названивать по телефону, приказывая невидимым абонентам сменить Антуана на его посту и тщательно осмотреть комнату Элен Парри на улице Деламбра.

– У меня еще есть время съездить в комиссариат,– сказал он, вешая трубку.

– Это еще зачем?

– Собрать сведения об этом доке из 14-го округа и о доме на улице Вокзальной в Монруже. Можно было бы, конечно, посидеть и здесь, но лучше уж с пользой провести время, отделяющее нас от разговора с мадемуазель Парри.

– Я еду с вами?

– Нет. Лучше не оставлять этого дока в одиночестве. Составьте ему компанию.

Я засмеялся.

– Ладно. Поговорим с ним о концлагере.

– О! Но тогда… станет известно, что вы были военнопленным…

И удалился.

– Воистину,– рассуждал я некоторое время спустя, наливая себе пятую чашку превосходного кофейного эрзаца,– воистину, дорогой Дорсьер, нам на роду написано встречаться при весьма щекотливых обстоятельствах. Мы познакомились с вами в связи с шантажом, которому подверглась ваша сестра, затем вновь увиделись в концлагере, и вот теперь стоило нам доставить вам прекрасное тело мадумуазель Элен Парри, чтобы вы его хорошенько искромсали, как вы чуть было нас не продырявили…

– В очередной раз приношу вам свои извинения,– вздрогнув проговорил Дорсьер.

– Э-э-э! Довольно об этом,– снисходительно сказал я.– Я дал инспектору Фару слово детектива, что та байка, которой вы нас сегодня угостили, соответствует действительности. И не будем больше к этому возвращаться.

Он помрачнел.

– Байка? Вы что же, хотите сказать…

– Что вы наглый лгунишка, так-то. Но в данной ситуации ваша скрытность более неуместна. Ведь нас двое. Карты на стол.

– Мне нечего от вас скрывать. Вас подводит воображение,– сухо отрезал он.

– Ой ли? Я назвал пострадавшую по имени: Элен Парри, дочь похитителя жемчуга, о котором вам должно быть известно… Джо Эйфелева Башня… И вы, если не ошибаюсь, вздрогнули.

– Даже вы способны заблуждаться, месье Бюрма. Рискуя задеть вас, повторяю, что вы ошибаетесь.

– Так и быть! Оставим это!– сказал я примирительным тоном.– И все-таки хотелось бы надеяться, что в этом округе вы пользуетесь репутацией безукоризненно порядочного человека; ведь инспектор Фару поехал справиться на этот счет.

– Инспектор понапрасну потратит силы и время.

– Не сомневаюсь. И последний вопрос: вы не отлучались сегодня из дому?

– Я сам удивляюсь, что отвечаю вам. Нет, не отлучался.

После этого обмена любезностями наш разговор поблек, да так и не ожил до самого возвращения инспектора. Последний казался растрепанным, что вызвало беспокойство доктора. Однако инспектор обратился к нему весьма любезно. А так как не было в мире человека более неспособного к притворству, чем Фару, то я пришел к заключению, что добытая им характеристика эскулапа оказалась безукоризненной.

– Можно поговорить с девушкой? – спросил он.

– Сейчас узнаю,– ответил Дорсьер.

И вышел.

– Собираетесь надеть на него наручники?

Фару пожал плечами.

– Это воплощенная добродетель, выше всех похвал. Вы были правы: он попросту повел себя как глупец. Но тут произошло еще одно событие. Некая история, которую мне рассказали в Монруж. Какая-то машина, ехавшая во время воздушной тревоги с выключенными фарами, сбила у Белого дома человека. Когда его обнаружили, он был уже мертв; может быть, в результате столкновения с автомобилем, а может, это покажет вскрытие, и по другой причине: в его животе найдены две пули. Поскольку место, именуемое Белым домом, недалеко от Вокзальной улицы, я съездил в Кошен взглянуть на тело. Оно принадлежало некоему Гюставу Бонне, жителю Лиона. Занятно, не правда ли? Что-то мне не понравилась его физиономия. Могу я попросить вас… гм… Она мне ни о чем не говорит… Может быть, вы окажетесь счастливее…

– Поклянитесь, что это не предлог, чтобы удалить меня, пока вы будете допрашивать девушку.

Он с негодованием отверг мое предположение.

– В таком случае еду в госпиталь. Напишите записку, чтобы я смог воспользоваться вашей колымагой.

Возвратившись из Кошена, я застал Фару за дружеской беседой с Дорсьером.

– Ну как? – нетерпеливо спросил он, даже не дав мне снять шляпу.

– Видел жмурика. Рожа и в самом деле мерзкая.

– Вам не доводилось с ним встречаться?

– Нет,– солгал я.

Глава VIII

Исчезновение слуги

Лежа на белой кровати в сияющей чистотой палате, с убранными под чепчик густыми волосами, бледная как простыня, Элен Парри едва дышала.

Почувствовав, что я прикоснулся к ее руке, она медленно открыла прекрасные грустные глаза и удивленно взглянула на меня. Из арсенала своих интонаций я выбрал ту, которую считал наиболее вкрадчивой.

– Добрый вечер, мадемуазель Парри,– произнес я.– Тяжкие обязанности вынуждают нас докучать вам, но не в нашей власти откладывать допрос. Речь идет о том, чтобы отомстить за вас. И за Боба. Ведь вы знаете его, не правда ли? Было бы странно, если бы вдруг оказалось, что он ничего не рассказывал вам обо мне, его патроне, Несторе Бюрма.

Она прикрыла глаза в знак согласия.

– Вы были на вокзале,– тихо сказала она.

– Да. Так же, как и вы. Зачем вы достали револьвер?

– Что это еще за история? – всполошился Фару.– Вы мне ничего не…

– Помолчите, Флоримон. Это дитя не может уделить нам много времени. Зачем вы достали револьвер?

– Инстинктивно. Я ждала Боба. Он знал, что я возвращаюсь, и в телеграмме просил подождать его на перроне. Он приготовил для меня сюрприз. Я услышала, как кто-то окликнул его по имени. Это были вы. Он побежал и… О Боже!…

Дорсьер буквально подпрыгнул. Руки его дрожали. Ноздри трепетали. Он склонился над пациенткой.

– Она в таком состоянии, что не вынесет допроса,– выговорил он со странной решимостью.

Я прекрасно отдавал себе в этом отчет, но у меня оставалось еще два вопроса. С остальными можно было и повременить.

– Последнее усилие, мадемуазель Парри. Вы ведь не отрицаете, что вас зовут Элен Парри и что вы дочь Жоржа Парри?

– Нет, не отрицаю.

– Превосходно. Вы не несете никакой ответственности за противоправные действия вашего отца. А теперь слушайте меня внимательно и постарайтесь ответить с той же искренностью. Вы видели, кто стрелял в Боба?

– Да.

– Сегодняшний ночной гость в доме на Вокзальной улице?

– Да.

– Вы с ним знакомы?

– Да.

– Имя! – глупо заорал Фару, бросаясь к девушке, словно хотел ее проглотить.

– Полегче,– вмешался доктор, хватая его за руку.

Впрочем, совет запоздал. Элен Парри прошептала:

«Его зовут…» – и лишилась чувств.

– На сегодня все,– сказал я.– Можно идти спать. Тем более, что я выяснил все, что хотел.

Инспектор исподлобья взглянул на меня.

– С вами не соскучишься,– произнес он.

Несколько часов спустя, после глубоких размышлений, я обрел наконец сон, который был нарушен телефонным звонком.

– Алло, месье Бюрма? – раздался напевный голос.

– У телефона.

– Здравствуйте, дорогой друг. Это Жюльен Монбризон.

– Какой приятный сюрприз! Решили стать парижанином?

– Всего на несколько дней. Получил наконец-то этот проклятый Ausweis[24]. Мы не могли бы встретиться?

– Трудно сказать. Работы по горло.

– Вот черт,– разочарованно произнес он.– А я хотел поручить вам одно дело.

– Какое?