Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

не превышающим стараний мужчины, закупоривающего бутылку, а Бекингем так и не получил от предполагавшего оттянуть на себя внимание Глостера кораблями и купленными на бретонское золото наемниками Тюдора ни единой весточки. Что до Вудвиллов, они против Глостера не пошли, как и он, полагаясь в этом на Тюдора и на широкомасштабное отвращение к человеку, ответственному за убийство сыновей родного брата. Не случилось. Одни слухи разжечь бунт не могли, слишком мало людей знали об исчезновении мальчиков. О настоящем возмущении не было и речи. Пока Тюдор не выполнил своих обязательств и не сошел на английский берег, Бекингем знал, - противостоять Глостеру придется в одиночестве. Противостоять и смотреть в лицо человеку, который должен ненавидеть его так, как и представить нельзя.

'Ваша Милость!' К нему обращался Томас Нандик, астролог, прибившийся к делу Бекингема в августе, когда корона казалась созревшим для срывания плодом.

'Мой господин, Мортон ушел! Его комната пуста, а постель - не тронута. Должно быть, он ночью улизнул'.

Во рту у Бекингема внезапно пересохло. Значит, правда, мелькнула дикая мысль, значит, народное творчество не ошибается по поводу покидающих тонущий корабль крыс!

'Мой господин, я не понимаю. Епископ Мортон был нашим союзником, связующим с Тюдором звеном. Почему тогда он бросил нас, мой господин? Почему?'

Бекингем не ответил. Он смотрел поверх головы Нандика, невидяще взирая на небо заледеневшими золотисто зелеными глазами, темнеющими от нарастающего в них ужаса.

Глава шестнадцатая

Солсбери, ноябрь 1483 года

Отступив к Шропширу, Бекингем нашел пристанище у своего бывшего вассала - в Лэкон Холле, близ городка Уэм. Выбор убежища оказался таким же опрометчивым, как и безумная тяга к короне, - не прошло и нескольких часов, герцога задержали и отдали под опеку Джона Миттона, шропширского шерифа. В субботу, 1 ноября, Бекингема доставили в Солсбери, где расположился лагерь Ричарда. На аудиенции у сэра Ральфа Эшштона, английского вице-коннетабля, он сразу услышал обвинение в государственной измене, был найден виновным и осужден на смертную казнь, назначенную на следующий день.

Генриху Тюдору повезло больше, природные инстинкты сослужили ему лучшую службу. В середине октября войска вторжения были откинуты назад сильными ветрами и высокими яростными волнами. Попытавшись причалить во второй раз - к побережью Дорсета - он обнаружил, что бухта полна солдат, всем своим видом доказывающих поддержку его высадки, службу герцогу Бекингему и смерть Ричарда. Но Тюдор давно усвоил цену выживания, научившись с каждым вздохом принимать в себя новое подозрение. Слишком осторожный для заглатывания приманки, он отказался причаливать и отошел к Плимуту, где узнал об окончании восстания Бекингема бесславным поражением, скрывании или бегстве Вудвиллов и о беспрепятственном торжественном продвижении Ричарда на юг. Тотчас подняв паруса, Генрих вернулся в Бретань, на чем мятеж и завершился.

Чтобы увидеть смерть герцога Бекингема, на рыночной площади Солсбери собралась внушительная толпа. Сейчас она медленно расходилась, большинство пришедших обсуждали продемонстрированный осужденным неприкрытый страх, несколько набожных зрителей выражали неодобрение Ричардом, выбравшего для казни мятежника столь святой праздник, как День поминовения всех усопших.

Качнувшись в седле, Френсис, встречая на лице холодный порыв ветра, пустил коня по площади галопом. Он предполагал найти в лицезрении смерти герцога горькое удовлетворение, но не почувствовал ничего, кроме вызывающего тошноту презрения. Спустившись скорой поступью по Минстер Стрит, Ловелл натянул поводья напротив 'Георга', - удобной, наполовину выстроенной из дерева гостиницы, в последние пять дней служившей ему домом. Не хотелось ничего больше, чем получить возможность закрыться в комнате и потребовать принести столько бутылок, сколько понадобилось бы для полного забвения, но Френсис проехал сквозь накрытый аркой пролет, позволяющий попасть в запертую соборную церковь Благословенной Девы Марии.

Перед ним раскинулось обширное каменное имение, предоставленное Ричарду аббатом Шербурна на время пребывания в городе. По территории усадьбы в своеобразном беспорядке слонялись люди, что в последние четыре месяца Френсис уже начал воспринимать как неотъемлемую часть королевского мира. Когда он спешивался, из толпы вышли, чтобы забрать скакуна, узнавшие Ловелла прислужники. Среди них оказался отделившийся при виде Френсиса от остальных Джек де Ла Поль.

'Казнь закончена?'

Ловелл кивнул. 'Мне нужно встретиться с королем. Он внутри?'

'Нет, ушел в церковь почти с час тому назад. Пойдемте, я вас провожу'.

Пока они не удалились от других, ничего больше не произносилось. Френсис бы предпочел пройти молча, намеренно не прикладывая усилий для оживления беседы. Но Джек никогда не был склонен прислушиваться к тончайшим указателям чужого настроения.

'Господи Иисусе, Френсис, что происходит? Все эти три недели я ни о чем больше не думал. Иисусе, даже во сне я видел Бекингема и причиненное им всем нам зло. Не могу перестать вспоминать о малолетних парнях, прости их, Боже, и о моей кузине Бесс...Я не имел возможности даже сказать ей, Всевышний меня уберег. Но как бы я не ломал голову, не вижу выхода из западни, расставленной Дикону Бекингемом. Как он допускает, что мальчишки мертвы, обвиняя в этом герцога? Кто ему поверит? Какое доказательство свершившегося есть у Дикона на руках? Даже признания Бекингема, даже его совершенно не достаточно.

Люди мало верят в исповедь осужденных, не подозревая, что даже отчаянного смельчака после нескольких подходов к дыбе не заставишь поклясться - якобы черное было белым'.

Джек взглянул на Френсиса в ожидании ответа, но не получил его и мрачно добавил: 'Говорю вам, Френсис, выхода нет, никакого. Выйдите за городскую черту, как думаете, сколько сельских жителей умеют читать и писать? Они приобщаются к новостям через устную речь, слухи заменяют им мясо и воду, вне зависимости, надуманны те или абсолютно не соотносимы с реальностью'.

Сколько бы усилий Френсис ни прилагал, чтобы не прислушиваться, голос собеседника продолжал бубнить. Каждое произнесенное Джеком слово почти не запоминалось, настолько часто Ловелл прокручивал то же самое в собственной голове. Дикон не мог обвинить Бекингема, не смел идти на подобный риск. Дикон мог только надеяться, что мальчики со временем сотрутся из людских мыслей, что народ поверит в их отправление жить на север. Каким-то образом население научится жить с подозрениями, с невысказанной верой большинства в ответственность Ричарда за смерть сыновей брата. Потому что обвинять Бекингема - слишком поздно. Потому что