Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

звуки велосипеда, перекладывания камней, крики птиц, раскаты грома, шелест бумаги и скрип верёвки… Короче говоря, всё то, чем в его состоянии можно было просто пренебречь, но это был бы не Тарковский! Встреча со своим произведением в очередной раз преобразила Андрея, и после просмотра он даже совершил небольшую прогулку с Лейлой.

Деваться было некуда, пришлось найти в себе силы, чтобы поработать с Лещиловским и звукорежиссёром Ове[1090] Свенссоном, тоже приехавшими в Париж на несколько дней. Замечаний по фонограмме было немало, больше сотни. Требовалось отредактировать и многие реплики. Оставалось неясным, как успеть к Каннскому киносмотру. Очевидно, Свенссону придётся трудиться без отдыха.

Продюсеры всячески настаивали на том, чтобы Тарковский сам присутствовал на фестивале. Андрей совершенно не хотел ехать, но шведы на всякий случай уже забронировали для него гостиницу. Бытует мнение, что, будь его воля, режиссёр вообще не стал бы подавать «Жертвоприношение» на конкурс французского смотра после прошлого инцидента. Это не так. Участие картины он планировал с самого начала, а нежелание касалось только его собственного присутствия.

28 марта Тарковский писал: «Сегодня видел во сне отца, беседующего с Пастернаком. Нехороший сон. Надо позвонить в Москву». После многократно упоминавшегося спиритического сеанса, Пастернак стал для режиссёра не меньше, чем символом смерти. Но это видение он однозначно трактовал, как грёзу об отце, а не о себе. Примечательно, что оно посетило его на следующую же ночь после того, как Андрей заинтересовался Клейстом. А ведь Пастернак тоже ценил этого романтика и даже написал о нём несколько статей[1091].

Тарковский чувствовал себя всё хуже в промежутках между комбинированной терапией, а ведь 31 марта нужно снова ложиться в больницу на четвёртый, заключительный пока, этап химических и радиационных процедур. В силу стечения обстоятельств — больница была переполнена, а место забыли зарезервировать — госпитализацию пришлось отложить на 6 апреля, что дало дополнительное время придти в себя.

31 марта режиссёр впервые написал прямым текстом: «Я знаю, что впереди у меня медленное (пока не скоротечное) умирание. В лучшем случае. И лечение моя отсрочка»[1092]. Вопрос, который неявно здесь стоит: что значит эта отсрочка, коль скоро он всё равно не сможет работать?..

Из-за задержки госпитализации свой последний день рождения Тарковский всё-таки отметил в кругу семьи, а также Андрея Яблонского, его жены Марьяны и Виктора Яковича. Присутствие последних режиссёру было не очень приятно. Да и Яблонским он всё чаще оставался недоволен, упрекал[1093] его в необязательности и нерасторопности при оказании ему услуг, в том числе и важных — связанных с лечением. Тем не менее в своём завещании главным советником Ларисы по всем делам, наряду с Франко Терилли, Тарковский назовёт именно Андрея.

В этот день звонила с поздравлениями и Марианна Чугунова, которой главный герой настоящей книги сообщил, что собирается ставить во Франции спектакль по «Смерти Ивана Ильича» с Мишелем Пикколи в главной роли. Возвращение интереса к этому произведению, как ни жутко, понять немудрено.

До больницы удалось сделать ещё одну итерацию работы над фильмом — 5 апреля Нюквист привёз очередную версию «Жертвоприношения». Замечаний у режиссёра становилось всё меньше, но теперь он крайне не доволен Свенссоном, да и Лещиловский, по его словам, «не изобретатель». Так было всегда: люди старались изо всех сил, делали почти невозможное, но Тарковский негодовал.

Уже в больнице, 8 апреля, он записал новый план фильма о святом Антонии из четырёх пунктов: «1) Любовная сцена (не повторить ошибки с ведьмой). 2) Разговор с женщиной у реки. Оба на разных берегах. 3) Финал. Плач. Рассвет. Красота природы. 4) Рассуждения, идеи, темы. Главное: искусство, любовь — проблема греха». Очень много типичных признаков кинематографа мастера.

10 апреля в дневнике появился масштабный план на ближайшее время: дела после выхода из больницы. Он структурирован по городам: что забрать из Москвы, что отремонтировать во Флоренции, какие бюрократические вопросы решить в Риме. Парижские проблемы более разнообразны. Важно отметить, что среди них есть и пункт «О. Суркова». Иными словами, Тарковский собирался связаться с Ольгой, а не оставлять конфликт в остром состоянии. К сожалению, этого не произойдёт. Впрочем, впоследствии режиссёр напишет[1094], что в Англии и Америке нужно заключать контракты на книгу «без Сурковой». Собственно, в Германии она уже вышла без…

Настроение менялось беспрестанно. На следующий день Андрей чрезвычайно благожелателен и вдохновлён, появилась надежда. 12 апреля он уже озабочен, в дневнике — список необходимых покупок, включающий приспособления для черчения, мебельный клей, нитки, чтобы зашить бумажник, кнопки обязательно белого цвета, канцелярские гвоздики, спирт и машинное масло. В этот день терапия была завершена и, судя по всему, самочувствие Тарковского улучшилось. Однако в соответствующей записи между покупок имеются ремарки о том, что Тяпа и Анна Семёновна ему не звонят совсем, а Лариса беспрестанно опаздывает. Появились силы для недовольства.

13 апреля режиссёр выписался из больницы и переехал в квартиру по адресу rue Puvis de Chavannes, 10, предложенную ему Анатолем Доманом. Это была существенная экономия. Продюсер был готов предоставлять семье Тарковского жилище вплоть до момента, когда аппарат Жака Ширака подарит им собственную квартиру. Этот вопрос уже считался решённым, тем более, что 20 марта Ширак вновь стал премьер-министром Франции. Казалось, связь Андрея с Италией таяла на глазах, но основным помощником режиссёра всё ещё оставался Франко Терилли. Доман вряд ли мог подозревать, что в этой самой квартире состоятся и поминки по Тарковскому.

Прямо в день переезда в «Мартирологе» появляется список творческих планов из трёх пунктов, каждый из которых примечателен: «1. Фильм обо „мне“ (как не стыдно). 2. Документальный о жизни после жизни. 3. „Гофман“. Немедленно». В первом интересно, что «мне» (то есть «я») взято в кавычки. Дистанция между Тарковским-человеком и Тарковским-режиссёром осознавалась им особенно остро теперь. Картина о медицинских или политических подробностях судьбы в данном случае вряд ли его интересовала. А ведь он и прежде писал про съёмки фильма о себе, даже прочил Сокурова в постановщики[1095], но никогда ещё он не брал «я» в кавычки. Имеет значение и автоупрёк в скобках. И всё-таки этот замысел для Тарковского на первом месте.

Автором упомянутого фильма станет Эббо Демант. Молодой режиссёр уже неоднократно приезжал к Андрею, имея план снять документальную ленту, но мастер ощущал, что остаётся всё меньше времени и потому принял «Изгнание и смерть Андрея Тарковского», как чуть ли не свою собственную работу. По крайней мере, он был полностью лоялен и открыт. Вдобавок, главный герой охотно давал Деманту обильные комментарии по