Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Тем, кто поносил и поносит 2-ю ударную армию, я скажу вот что: героями были воины этой армии, несколько месяцев сражавшиеся в тылу врага в самых сложных условиях. Да, эта армия, руководимая Н. Клыковым, не смогла прорваться к Ленинграду и деблокировать его.

Ну, не получилось. Но эта армия под командованием того же Клыкова, а затем Власова, своим героическим сопротивлением, своей стойкостью, сковала большие силы противника, оттянув их от северной столицы. Фактически 2-я ударная армия, погибая, спасла Ленинград от штурма, планировавшегося немцами на весну — лето 1942 года.

Сталин понимал и соответственно оценивал ситуацию. 2-я ударная не была вычеркнута им из списков. Наоборот. Ее восстановили, и не под другим номером, а под все тем же. 2-я ударная вписала потом немало славных страниц в нашу победную историю.

А что с Власовым? Проталкивая в июне свои войска через «щель» из «котла», не смог или не захотел он, как и комиссар Зуев, уйти на «Большую землю», разделил участь тех, кто остался в кольце, в болотистых лесах. Проскитавшись двадцать дней по этим лесам и болотам он, раненный в ногу, укрылся в деревенской баньке южнее города Чудова. Местный староста сообщил о нем немцам. 11 июля фашисты взяли Власова вместе со штабной поварихой Марией Вороновой, не покинувшей любимого генерала. Впрочем есть и другие варианты пленения, отличающиеся лишь некоторыми подробностями.

Иосиф Виссарионович, значит, довольно спокойно отнесся к исчезновению Власова, хотя вообще-то на «пропажу», на переход к врагу генералов реагировал всегда болезненно. На этот раз его тревожил не столько Власов, сколько дивизионный комиссар Зуев. Справлялся о Зуеве, надеялся, что объявится. Слышал я от него пару раз: «Зуев не должен… Зуев обязан вернуться». Перестал беспокоиться лишь после того, как наши органы точно выяснили, что Зуев не у немцев.

Судьба дивизионного комиссара прояснилась со временем. Тогда, летом сорок второго он, выполнив все, что было ему поручено, отделился от той маленькой группы, которая еще оставалась с Власовым. Все уже было ясно, можно было возвращаться к своим. Зуев добрался до железной дороги, вышел на 105 километр магистрали Ленинград — Москва возле полустанка Бабино. Один. Увидел рабочих, ремонтировавших путь. Оголодал человек, попросил хлеба. Бригадир послал на полустанок своего помощника якобы за едой. А тот… привел немцев. Комиссар Зуев отстреливался из пистолета. Последнюю пулю — себе.

Мне встречаться с Иваном Васильевичем Зуевым не выпадало. Видел лишь в кинохронике Романа Кармена. Слышал, что справедливым и совестливым был, красивой наружности молодой комиссар. Мог он спастись, могли его, как, впрочем, и Власова, вывезти из вражеского тыла на самолете. Но комиссар полностью испытал на себе все то, что выпало на долю многих бойцов в его армии.

Сразу уж, в один заход, расскажу все, что мне известно о Власове, что думаю о нем, в чем сомневаюсь. Вскоре после разгрома немцев под Сталинградом, в конце марта или начале апреля 1943 года, в кремлевском кабинете Иосифа Виссарионовича состоялся запомнившийся разговор. В ту пору заседания Политбюро или Ставки в полном составе практически не проводились. Попробуй собери всех. Да и зачем? При Сталине постоянно находился кто-то из его ближайших соратников. Чаще всего Молотов и Ворошилов. Пореже — Берия, Калинин, Андреев, Микоян, Щербаков. Текущие дела обсуждались без промедления, в случае необходимости вызывались специалисты, наркомы-исполнители. Сразу принимались и подписывались решения.

Я в тот раз, как обычно, находился в комнате за кабинетом, где слышно было все, о чем говорилось за перегородкой. Там, кстати, хорошо было работать: справочные материалы, карты, глобус — все под рукой. Речь в кабинете шла о посевной кампании, об удобрениях, о запасных деталях для сельскохозяйственной техники. Это напрямую не касалось меня, слушал вполуха, только чтобы не пропустить чего-либо по своей части. Через приоткрытую дверь мне видно было, что Андреев и Калинин, как всегда в последнее время, сидят за длинным столом рядышком. Неразлучная пара давних друзей: одряхлевший, согбенный, с седой бородкой Михаил Иванович и крепкий, сухой, строгий Андрей Андреевич. Кроме дружбы, связывали их взаимная надобность. У Калинина настолько ослабло зрение, что очки почти не помогали, ходил с палочкой, иногда держась за рукав Андреева. А у того ухудшился слух, ему труднее других было воспринимать монотонную речь Сталина, особенно если не видел губ. Калинин крупно писал на листе, о чем говорилось. Андреев же на ухо сообщал Михаилу Ивановичу свои зрительные впечатления. Все это служило поводом для шуток. Андреев, мол, страдает от своей фонотеки, переслушал. Сталин посмеивался наедине со мной: «Ну и работнички, дом инвалидов какой-то! У Жукова голова болит от контузии, Вече заикается, и эти двое…» Но не сердито посмеивался, понимая, что и сам хорош со своей малоподвижной рукой и с физиономией, на которой, как говорится, черти горох молотили.

Мне казалось, что Андреев и Калинин, смоленский и тверской мужички, иной раз даже пользу извлекали из своих недомоганий, имея возможность сослаться на то, что не услышали, не увидели, выигрывая время, чтобы подумать. Это имело значение, так как Сталин довольно часто менял вдруг тему разговора, и требовалось осмыслить крутой поворот, попасть в новую колею. Вот и в этот раз Иосиф Виссарионович после дел сельскохозяйственных сразу повел речь… о генерале Власове. Уловив переход, я достал из кипы папок нужную, черную, и положил на край стола: могла понадобиться. В этой папке находились документы, поступавшие на Власова по ведомству Берии, они не считались особо секретными и хранились не в сейфе.

— Складывается впечатление, что немцы играют с Власовым, как кошка с мышкой, — доносился до меня голос Сталина. Власов достаточно сделал для того, чтобы пользоваться доверием немецких фашистов. Сломал свою карьеру, бросил на произвол судьбы родственников, сам предложил свои услуги.

— Еще в августе, через три недели после того, как переметнулся, — уточнил Берия. — Осмотреться не успел, в ноги кинулся, пес!

(У меня в папке сверху — листки с текстами обращений Власова к немецкому командованию, датированные августом 1942 года. «Согласен воевать против Сталина, но только если мне разрешат создать русскую армию, а не армию наемников. Она должна подчиняться русскому национальному правительству…» «Новая Россия без большевиков и капиталистов с помощью своей освободительной армии уничтожит сталинскую тиранию и заключит почетный мир с Германией»… Как-то не согласовывались такие заявления Власова с идеями Гитлера, ненавидевшего славян, русский народ, намеревавшегося навсегда разрушить Советский Союз, вообще уничтожить великое русское государство.)

— В прошлом году немцы не очень нуждались во Власове, — это голос Андреева. — Уверены были в скорой победе, не хотели делить лавры. Теперь, после Сталинграда, обстановка другая. Вынуждены считаться с Власовым. Создано руководство так называемой Русской освободительной армии.

— В какой-то мере считаются, — согласился Сталин. — Командование РОА действительно существует, но лишь как организатор вербовки военнопленных для работы на заводах, для службы во вспомогательных частях. В распоряжении Власова нет ни одного боевого батальона. Все воинские формирования из военнопленных созданы немцами по национальным признакам и входят в состав немецких войск, подчиняются только немецкому командованию, в основном по линии СС. А Власова держат наподобие свадебного генерала.

— Военная ма-ма-марионетка номер один, — это голос Молотова.

— Считаешь — марионетка? — задумчиво и с оттенком осуждения произнес Сталин. — А знаешь, Вече, не прошло еще и года с тех пор, как ты называл Власова «нашим Наполеоном»… Не возражай, я слышу, как ты скажешь: «Все течет, все меняется…» Если бы Власов был только послушной куклой в руках немцев, если бы они дергали за ниточки, как хотели, они больше доверяли бы Власову. Но при этом его авторитет упал бы и среди пленных и для самих немцев.

— Набивает себе цену.

— Одну минуту, товарищи, — Иосиф Виссарионович пошел в комнату за кабинетом, я указал ему папку на краю стола, он взял, кивком поблагодарил меня и вернулся в кабинет. На все это и впрямь потребовалось не больше минуты: — Последние сообщения. В середине февраля Власов побывал в Берлине, затем ездил по нашим прибалтийским и западным районам, временно оккупированным. Это Рига, Гатчина, Могилев, Минск, Смоленск. Выступал со своей программой. Любопытно, как отметил годовщину Красной Армии. Держал речь в смоленском театре, где, конечно, преобладали немецкие офицеры, была администрация, были прислужники фашистов. И словно бы предугадал твою реплику, Вече. Читаю его слова: «Я не марионетка Гитлера, я могу бороться против него, как и против Сталина, если это в интересах России». И еще, пожалуйста: «Кончится война, мы освободим себя от большевизма, а затем примем немцев, как дорогих гостей, в Ленинграде, которому впоследствии возвратим его исконное название». Это Власов в Гатчине заявил. Он, видите ли, как и мы, не намерен сдавать фашистам северную столицу. Потом, понимаете ли, немцев пригласит. Чтобы погостили денек-другой, и назад. — Иосиф Виссарионович сделал большую паузу, обдумывая то, что хотел сказать: — Нам известно: Гитлер очень недоволен выступлениями Власова и теперь содержит его под домашним арестом в Берлине, поручив охрану гестапо. А знаете, кто особо критикует сейчас Власова? Не угадаете, сам назову. Вы помните: когда Бухарин редактировал «Известия», был у него первый заместитель — Зыков? Конечно, помните. Он отсидел года полтора при Ежове, а потом наш умник товарищ Берия, который, оказывается, лучше всех разбирается в людях, выпустил Зыкова на волю. А тот, едва попал на фронт в звании майора, при первой же возможности зыканул к немцам, состоит теперь вроде бы политкомиссаром при Власове, глаз с генерала не спускает. Вот где она, отрыжка-то троцкистско-бухаринская. В любой форме, только бы против нас.