Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Дело Амбарцумова закончится рутинными обсуждениями: на специальное заседание редколлегии «Вопросов истории» посылают академика Тихвинского, чтоб провел «воспитательное обсуждение». Федосеев спросил у Богомолова — директора института, где работает Амбарцумов, собирается ли он реагировать на статью Бугаева? Тот ответил: да, мы обсудим в секторе или на собрании, но и выскажем свое мнение о статье Бугаева, а не только о статье Амбарцумова. Я звонил сегодня Богомолову по делу, а потом спрашиваю: «Олег, я надеюсь, ты не позволишь, чтобы Женьку уволили или как-то прижали»… Он: «Еще бы! Я слышал, как ты вступился за него. Спасибо тебе. А, между прочим, я слышал из уст самого Зимянина, что не должно быть никаких «административных выводов», а потом и Медведев мне это подтвердил».

В лифте сегодня встретил Сенкевича (референт по Польше из соседнего отдела). Спрашиваю: «Ну, как поляки отреагировали на Бугаева?» Он: «Да, что вы! До этого ли им. У них сейчас забот с Пжелюшко (убитый ксендз) хватает. А потом они — солидные люди. Будут они из-за какой-то статьи цапаться на политическом уровне. Это у нас есть до сих пор людишки, которых хлебом не корми — дай такую наживу. Вздор все это, выведенного яйца не стоит».

Итак, получается, что из всего этого дела один я для себя сделал оргвыводы. Но я не жалею. Кто-то должен же поступать и по правилам порядочности. Может быть, этот мой поступок у кого-то и отложится, может кому-то из шкурников и прохвостов он попортит репутацию, в том числе и Трухановскому, — хотя по соображениям презрительной снисходительности я его понимаю.

Вернулась Светлана Сталина. Помнится ее последнее интервью «Гардиан» весной этого года. Ностальгическое. Много всяких чувств вызвало это сообщение, хотя о том, что ей разрешили вернуться (по записке в ПБ Громыко и Чебрикова), я знал два месяца назад.

Вспомнил, в частности, как я в 1948 году был у нее оппонентом по дипломной работе на истфаке. Смех! Помню, как «хорохорился» и всякие там «критические» замечания излагал. На меня шикали.

Последний день праздников. Ермонский, наш консультант, сообщил мне («не для распространения»), что его вновь направляют «на дачу» писать. биографию Черненко.

Словом, мы имеем повторение брежневского варианта, только в ускоренном темпе: у этого мало времени.

5-го и 6-го была служба. Ничего интересного, кроме того, что Б. Н. мной однажды поинтересовался: «Когда же выйдет его статья в «Коммунисте»., ведь нужно до выборов (в США)» Боже мой!

Забегал ко мне Загладин. Рассказывал о Японии, где он пробыл две недели с парламентской делегацией Кунаева, — XXI, может быть XXII век. Страшно и горько все это слушать.

На Красную площадь не пошел. Боролись два чувства: старого боевого коня, который каждый раз слышит в этом празднике зов юности, чего-то высокого, значительного, когда немыслимо сидеть дома, а надо «общаться с массами» и — отвращения к тому, во что этот праздник превращен теперь (впрочем, давно уже), а также нежеланием идти в отсек для ЦК рядом с Мавзолеем и общаться с себе подобными по рангу, но совершенно чуждыми по

духу.

Не пошел. А пробежался по пустынному Садовому кольцу, потом пошел пешком в Кремль, на прием. Мелькания: объятия с Урбани… Для меня — пожизненное приглашение в Люксембург, очень уж я им подошел, когда был у них на съезде. И свои: Брутенц с женой, одетые по-восточному (он только что из Ливана и Сирии), его объятия с Поплавским (первый зам. управляющего делами ЦК). Стало ясно, почему он пользуется «благами», которые недоступны, например, для меня, хотя я и «кандидат в члены ЦК», а он — нет. Загладин и Арбатов с женами; Замятин, Яковлев (бывший посол в Канаде). Между прочим, он мне сообщил то же, что я услышал накануне в парикмахерской от Вольского. Я уже уходил, он только уселся. Прощаюсь с ним, а он — весельчак, говорит: «Посмотрите на этого человека, — уперся мне в грудь пальцем. — Это, кажется, единственный в аппарате ЦК зам., который не подал в академию» (в декабре туда очередные выборы и опять всех обуял психоз скачек с препятствиями, где теряются все нормы порядочности, морали, чести, достоинства, в том числе и у многих из аппарата). Не думаю, что это случайно, скорее — из одного источника.

Вчера второй раз приходил Брутенц. Польстил мне — какой я был элегантный на приеме в Кремле и что ко мне «тянутся», якобы, люди: то один подойдет, то другой, сам же я ни к кому не шел. А явился он, чтоб, взяв справочник АН СССР, выбрать академиков и член-коров, отметить их галочками — и я должен им позвонить, чтоб они за него голосовали на декабрьских выборах в Академии наук.

Сегодня с этим же примчался ко мне Толька Куценков. Этот, в отличие от Брутенца, который с надрывом и сверх серьезно, в своем цинично-веселом стиле: мол, все играют в эту грязненькую игру, почему бы и мне не поиграть — такова жизнь!

И я подыграл: с серьезным видом обсуждал и с тем и другим, кому лучше звонить и с какими шансами. Хотя противно, отвратительно. Зачем меня-то втягивать? — «единственного из замов, как свидетельствовали Вольский и Яковлев, который не подал на выборы в академики»!

Но обижать не хотелось. Не хватило характера отказаться, что означало бы сказать прямо в лицо, что я их презираю.

Прочел сегодня в «Правде»: Боголюбову, зав. Общим отделом дали Героя социалистического труда в связи с 75-летием. Членам Политбюро за эту дату дают орден «Октябрьской революции», в том числе Пономареву, Устинову, а жополизу-чиновнику, который бумажки подносит, — Героя. Потому, что он это делал при Брежневе, когда был замом у Черненко, бывшем в то время в этой должности. Потому, что он и при Черненко — друга, приятеля — верный пес и наушник. Ужасно. Вот так плодят сами всяких Щелоковых, которого, наконец, «в связи с многочисленными письмами трудящихся», вывели из инспекторов при министерстве, лишили маршальского звания и орденов и исключили из партии. Только что под суд не отдали: не удобно перед Западом.

Б. Н. поехал в Бухарест к Чаушеску. Сегодня собрал меня, Загладина, Шапошникова: под впечатлением умиротворяющего обмена посланиями Рейган-Черненко, размышлял, как нам теперь организовывать борьбу против американского империализма. Отменил свои поручения, данные два дня назад на таком же совещании — чтоб со всего мира слать в Белый дом петиции с требованием от Рейгана перейти от предвыборных слов о мире к делу.

Пропагандистский склад ума подавляет само содержание ума, в котором, казалось бы, Б. Н'у не откажешь.

Приближается встреча с Холландом (личным представителем Киннока), который во главе делегации лейбористской партии приедет к Черненко 21 числа.