Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина

Честно говоря, мне уже не хотелось видеть изображение его подруги — согласно человеческой мифологии, она была ничуть не менее эфемерно-зефирно-жеманной.

Но Гений все же показал мне ее образ.

И я тут же потерял нить не только последней, а вообще любой мысли.

Это была точная копия Марины. Или, по крайней мере, настолько точная, насколько может передать карандашный набросок.

И тут же эта копия стала еще более точной — когда я увидел ее воплощение. Если бы это не было абсолютно невозможно, я бы руку дал на отсечение, что это была Марина в юности — еще более цветущая, чем та, которую я знал, но столь же свободная, бесстрашная, ослепляющая одним лукавым взглядом и легкой улыбкой и абсолютно уверенная в своей неотразимости.

Дальше картины начали мелькать одна за другой — короткими вспышками.

Марина в густой чаще леса.

Марина за сбором плодов с деревьев.

Марина в воде, увертливая, как рыба.

Марина над раненным зайцем.

Марина с занесенным копьем в руках.

Марина за плетением каких-то корзин.

Марина под ворохом звериных шкур.

Марина с младенцем на руках.

Марина, доющая лохматую козу.

Марина, лепящая из глины плошки.

Марина, ткущая что-то из козьей шерсти.

Марина, поддерживающая огонь в очаге.

Марина с двумя младенцами.

Марина с уже подросшими младенцами, уверенно управляющая своим хозяйством.

Вдруг у меня снова перехватило дыхание.

Возле Марины появилось еще одно создание — девочка была еще живее, еще привлекательнее и определенно являлась предметом всеобщего преклонения, вызвав в моей памяти образ моей несравненной дочери.

Глава 20.12

— Подождите! — остановил я Гения. — Это была первая женщина на земле?

— Да, это несомненно она, — произнес он так, словно это не я, а он сам только что впервые увидел эти картины.

— А почему она везде одна? — озвучил я давно сдерживаемое недоумение. — Куда подевался тот херувим?

— Если Вы о созданной для нее паре, — презрительно бросил он, — то Адам отказался следовать за ней в новый мир, он предпочел остаться здесь.

— Где здесь? — заподозрил я опровержение самой известной теории на земле.

— Как где? — несказанно удивился Гений. — Там, где мы с Вами сейчас находимся. Все пространство между нашими башнями было макетом того мира. Создание первородных всегда являлось последним этапом проекта и происходило именно в макете, после чего их перемещали в сам мир.

— Значит, история о древе познания, змее-искусителе и изгнании Адама с Евой из рая — очередная ложь светлых? — догадался я.

— Ну, древо там просто под руку попалось, — фыркнул Гений. — И образ змея спонтанно родился, но, в целом, все так и было. Еву создали второй парой для Адама, когда его первая ушла, и обращался он с ней довольно бесцеремонно. Возникла мысль открыть ей глаза на то, что жизнь может быть другой, она начала задавать вопросы — их с Адамом и вышвырнули именно туда, куда он и сам не хотел, и где ему никто не рад был. Хотя, в конечном итоге, сам того не желая, он сыграл в том мире важную роль.

Я усмехнулся про себя, в очередной раз подивившись вечной иллюзии человечества о том, что хорошо только там, где их нет. Они называют раем место, где нет погодных испытаний и стихийных бедствий, где никогда не наступает ночь и не жжет солнце, где не нужно строить себе жилье и трудом добывать себе еду — а это место оказывается всего лишь прототипом их собственного мира, в котором можно как раз жить полной жизнью: творить, добиваться побед, преодолевать трудности, растить детей …

— Простите великодушно за бестактность, — выпалил я, не успев вовремя остановиться, — но если та женщина ушла на землю одна, то … еще раз прошу прощения … откуда младенцы?

— Вы уже знаете, — помолчав, решил он пропустить мимо ушей мою не нарочитую грубость, — что каждый проект разрабатывался под вполне определенного владельца. Этот мир я создал лично для себя — и создал ее как самую лучшую его часть. Когда она ушла в него, я последовал за ней.

— Это была Ваша женщина?! — окончательно отказали у меня тормоза.

— Почему была? — озадаченно отозвался он.

— Нет, я прекрасно Вас понимаю! — бросился я исправлять свою невольную оплошность. — С Мариной — по необъяснимому генетическому капризу — они похожи, как две капли воды, но, согласитесь, с тех событий прошло несколько тысячелетий …

— Поначалу и у меня были сомнения, — оценил он мое усилие, — но теперь у меня есть уже почти все неопровержимые доказательства, что это она — собранные, между прочим, нашими светлыми соратниками.

У меня опять голова кругом пошла. Истребление миров лишь усилило мое отвращение к светлоликим лжецам, предательство нашего главы потрясло меня, но такое откровение у меня в сознании просто не укладывалось. Впрочем, я немедленно взял себя в руки — увидев неожиданно открывшийся шанс.

— Если Вы уже уверены, — ухватился я за него обеими руками, — отчего же Вы не вернулись на землю? У Вас же есть такая возможность! Давайте отправимся туда прямо сейчас — я сочту за честь составить Вам компанию!

— Она меня не помнит, — охладил мой пыл Гений тоном, не допускающим сомнений.

Я не успел бы их озвучить, даже если бы они у меня возникли. Перед моим мысленным взором вспыхнула еще одна картина, в центре которой снова оказалась копия Марины — только бледная, истрепанная, раздавленная. Она вздрагивала и съеживалась, жмурилась и мучительно морщилась от страха — при каждом слове стоящего перед ней … несомненно светлого.

— Ее лишили памяти, — глухо донеслось до меня одновременно с исчезновением ужасающей сцены, вновь поднявшей на дыбы всю мою ненависть к правящим палачам, скрывающимся под светлым ликом и белоснежными одеждами, которые они являют миру, чтобы ослепить его.

— Почему Вы ее оттуда не забрали? — процедил я сквозь зубы. — Почему Вы не вернули ей память? Случай с Татьяной показал, что это вполне возможно! А у Марины уже давно начали старые воспоминания мелькать!

— Это два совершенно разных вопроса! — не менее резко ответил Гений — и я не был уверен, что мне. — Что касается первого, то наши предусмотрительные оппоненты назначили ей — в отличие от всех других обитателей моего мира — бесконечное число жизненных циклов: она никогда не сможет его покинуть.

Я представил себе свою дочь, приговоренную к вечному пребыванию на земле — при том, что у меня, тоже навсегда, отобрали доступ на нее. По спине у меня пробежал холодок — но не ужаса или отчаяния, а полной, безграничной и безудержной решимости вернуться туда. Любой ценой.

— Что же до Вашего второго вопроса, — продолжал тем временем Гений, — то Вы говорите, что к ней уже начали возвращаться старые воспоминания — рада ли она им? У нее за спиной уже тысяча жизней, и в каждой к ней был приставлен хранитель, контролирующий каждый ее шаг, каждую ее мысль. И вопреки — или благодаря этому — в каждой ее жизни происходил несчастный случай, который обрывал ее жизнь раньше срока и давал нашим оппонентам возможность заставить ее всякий раз начинать все заново — наши светлые соратники нашли этому все необходимые подтверждения. Вы хотите, чтобы она все это вспомнила — или будем фильтровать, подавляя части ее сознания по своему усмотрению?

Я снова поежился, вспомнив Марину после ее аварии. Земные доктора не питали особых надежд на ее выздоровление — что устраивало и карающий меч, и меня в качестве финальной стадии нашего с ним состязания за нее. Почему-то только вечно бестолковый и расхлябанный хранитель Татьяны взвился на дыбы, чтобы не дать исчезнуть источнику своего постоянного раздражения — буквально взяв всех вокруг за горло и даже оставив на время без присмотра свою пассию.

Положа руку на сердце, мне вовсе не хотелось, чтобы Марина когда-нибудь узнала о той моей минутной слабости. Но о редактировании ее памяти даже вскользь задумываться мог только полный изувер — это было куда страшнее ее полного подавления. Сознание не терпит пустоты, и не восстановленные его части тут же заполняются плодами воображения — и не исключено, что вовсе не безобидными. Именно по этой причине я настоял на своем участии в создании сборника воспоминаний для Татьяны — чтобы светлые не выставили потом мое присутствие в ее жизни в выгодном исключительно для них свете.