Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

— Ну, я не был точно уверен, — начал он медленно. — Хотя я действительно очень плохо себя чувствовал, — его глаза медленно закрылись, как будто он устал держать их открытыми. — Я и сейчас такой же, — добавил он отстраненным тоном. — Но не беспокойся, я сделал свой выбор.

— Что ты имеешь в виду?

Я залезла рукой под одеяло и нашла его запястье. Он снова был теплым, даже горячим, и пульс был слишком быстр и слишком мелок. Однако это так отличалось от того холода, который я ощутила от него ночью, что моей первой реакцией было облечение.

Он сделал несколько глубоких вздохов, потом повернул голову и, открыв глаза, посмотрел на меня.

— Я мог умереть вчера ночью.

Он, конечно, мог, но все-таки не это он имел в виду. Он говорил так, словно сознательно…

— Что значит, ты сделал выбор? Ты решил не умирать? — я пыталась говорить легко, но это плохо у меня получалось. Я слишком хорошо помнила странное чувство вневременной недвижности, которая окружала нас.

— Это было очень странно, — сказал он. — И в тоже время совсем не странно.

Он казался немного удивленным.

— Думаю, — сказала я, держа большой палец на его пульсе, — ты должен сказать мне, что произошло.

Он улыбнулся в ответ, хотя улыбка была больше в глазах, чем на губах. Последние были сухими и потрескавшимися. Я коснулась их пальцами, желая пойти и принести мази для смягчения, немного воды, немного чая, но я подавила этот импульс, чтобы остаться и услышать.

— Я действительно не знаю, сассенах, или точнее, знаю, но не могу придумать, как сказать.

Он все еще выглядел усталым, но его глаза оставались открытыми. Ярко-синие в утреннем свете, они задержались на моем лице с каким-то выражением любопытства в них, словно он не видел меня прежде.

— Ты так красива, — сказал он мягко. — Ты очень красива, mo chridhe. [218]

Мои руки были покрыты поблекшими синими пятнами и кое-где оставались пропущенные мазки бизоньей крови; я чувствовала, что мои немытые спутанные волосы приклеились к шее; я могла также ощущать исходящую от меня смесь неприятных ароматов — запах несвежей мочи от краски и сильный запах пота от страха. И, несмотря на то, что он видел перед собой, его лицо светилось, как будто летней ночью он любовался чистой и светлой полной луной.

Его глаза не отрывались от моего лица, пока он говорил. Они слегка двигались, словно он прослеживал мои черты.

— Я чувствовал себя ужасно, когда Арч и Роджер принесли меня наверх, — сказал он. — Страшно больным; моя нога и голова пульсировали от боли с каждым стуком сердца, так что я стал бояться следующего его удара. И я стал вслушиваться, ожидая его; ты не поверишь, — произнес он удивленно, — как много времени проходит между двумя биениями сердца.

Он начал надеяться, что следующего биения не будет. И постепенно он осознал, что его сердце действительно замедляется, а боль словно отделяется от него.

Его кожа похолодела, жар исчез из его тела и ума, оставив разум до странности ясным.

— И тут, сассенах, я действительно не могу выразить словами, — взволнованный рассказом, он вытащил свое запястье из моей ладони и сжал мои пальцы. — Но я… видел.

— Видел что? — но я уже понимала, что он не сможет рассказать. Как любой доктор, я видела людей, которые решили умереть, и я знала, как они порой выглядят. Их широко открытые глаза зафиксированы на чем-то очень отдаленном.

Он медлил, изо всех сил пытаясь найти слова. Я пришла к нему на помощь.

— В больнице, где я работала, — начала я, — умерла престарелая женщина. Все ее взрослые дети были с нею, и все было мирно, — я опустила глаза на наши переплетенные пальцы: его все еще красные и немного распухшие и мои запятнанные индиго и кровью.

— Она умерла, она была мертва, я видела, что пульс ее перестал биться, и она не дышала. Все ее дети стояли возле кровати и плакали. И внезапно ее глаза открылись. Она не смотрела ни на кого, но она что-то видела. И она очень отчетливо произнесла: «Ух!». Словно маленькая девочка, которая увидел нечто замечательное. А потом она снова закрыла глаза, — я взглянула на него, удерживая слезы. — Это было похоже?

Он безмолвно кивнул, и его рука сжала мои пальцы.

— Что-то такое, — тихо произнес он.

Он ощущал себя в странном невесомом состоянии в месте, которое он не мог описать, чувствуя глубокое умиротворение.

— Как будто там была… нет, не дверь, точно, но какой-то проход. И я мог пройти через него, если бы захотел. А я действительно хотел, — он искоса взглянул на меня и застенчиво улыбнулся.

Он также знал, что лежит позади него, и понимал, что он должен выбрать. Пройти или вернуться.

— И именно тогда ты попросил меня потрогать тебя?

— Я знал, что только ты, единственная в мире, могла вернуть меня, — сказал он просто. — У меня самого не было сил.

В моем горле застрял огромный ком; я не могла говорить и только крепче вцепилась в его руку.

— Почему? — наконец, спросила я. — Почему ты… решил остаться?

Мое горло было сжато, и голос был немного хриплым. Он услышал это, и его рука сжала мою — слабый призрак его прежней крепкой хватки, но все еще с памятью прежней силы в ней.

— Потому что я нужен здесь, — сказал он мягко.

— Не потому, что ты любишь меня?

Он взглянул на меня с тенью улыбки.

— Сассенах… я люблю тебя и буду любить вечно. Все равно: жив ли я или мертв, и жива ли ты, и будем ли мы вместе или порознь. Ты знаешь это, — сказал он спокойно и коснулся моего лица. — Я знаю, что это так для тебя, и ты знаешь, что это так для меня.

Он наклонил голову, и яркие пряди волос упали на его щеку.

— Я имею в виду не только тебя, сассенах. У меня еще есть работа, которую нужно сделать. Я на мгновение подумал, что, возможно, ты, Роджер Мак, старый Арч, Джозеф и Бердслеи — все вместе справитесь. Но приближается война, а я за мои грехи, — он немного скривился, — вождь.

Он слегка покачал головой, признавая свою обязанность.

— Бог сделал меня таким, каков я есть. Он дал мне долг, и я должен исполнять его, чего бы мне это не стоило.

— Чего бы не стоило, — тревожным эхом отозвалась я, слыша нечто более суровое, чем признание долга. Он посмотрел на меня, потом с каким-то отстраненным видом перевел взгляд на свои ноги.

— Моя нога не стала хуже, — сказал он спокойным тоном, — но и не стала лучше. Я думаю, ты должна отрезать ее.

Я сидела в своем хирургическом кабинете, смотрела в окно и пыталась найти другой путь. Должно быть что-то еще, что я могу сделать. Должно быть.

Он был прав; красные полосы на ноге оставались. Они не распространились, но были все еще там, уродливые и угрожающие. Применение пенициллина орально и местно дало некоторый эффект, но недостаточный. Личинки прекрасно справились с небольшими абсцессами, но они не могли справиться с бактериемией, которая отравляла его кровь.