Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

— Ой! — испуганно дернулась я и прикусила язык. Он слабо задрожал, что я могла счесть за подавленный смех.

— Ты похожа на маленькую трюфельную свинью, сассенах, когда принюхиваешься за моей спиной.

— О, вот как, — сказала я немного раздраженно и нежно потрогала укушенный язык. — Ну, по крайней мере, ты не спишь. Как ты себя чувствуешь?

— Как куча гниющих потрохов, — ответил он.

— Очень живописно, — сказала я. — Можешь быть немного точнее? — я осторожно положила руку ему на бок, и он выдохнул с тихим стоном.

— Как куча гниющих потрохов… — повторил он и, сделав тяжелый вздох, добавил, — …с личинками.

— Ты будешь шутить и на смертном одре, да? — произнеся это, я тут же почувствовала укол тревоги. Он будет, и я только надеялась, что сейчас не тот случай.

— Я постараюсь, сассенах, — пробормотал он сонным голосом, — но я действительно сейчас не в самом лучшем виде.

— Сильно болит?

— Нет. Я просто… устал, — его голос звучал так, как будто он полностью обессилил и не мог подобрать подходящее слово, остановившись на первом, пришедшем на ум.

— Ничего удивительного. Я пойду спать куда-нибудь в другое место; тебе нужно отдохнуть, — я отбросила край одеяла, но он остановил меня, приподняв руку.

— Нет, не оставляй меня, — он подался ко мне и попытался поднять голову от подушки. Я почувствовала себя еще более встревоженной, когда поняла, что он был настолько слаб, что не мог повернуться самостоятельно.

— Я не оставлю тебя. Может быть, я посплю в кресле. Я не хочу…

— Мне холодно, — произнес он тихо. — Очень холодно.

Я прижала пальцы под его грудиной, нащупывая брюшной пульс. Его сердцебиение было быстрым и более мелким, чем должно быть. Его не лихорадило, и он не просто ощущал холод, он был холодным на ощупь — охлажденная кожа и ледяные пальцы. Я посчитала это очень тревожным знаком.

Не опасаясь больше ничего, я сильно обняла его и прижалась теснее к его спине, уткнувшись щекой ему в лопатку. Я сконцентрировалась так сильно, как могла, пытаясь заставить свое тело стать горячее и передать ему тепло. Так часто он оборачивался вокруг меня, защищая меня, давая тепло своего большого тела. Мне было отчаянно жаль, что я не обладала более крупным телом, чтобы сделать для него то же самое; на самом деле я могла только прилипнуть к нему, словно маленький горчичный пластырь, и надеяться, что буду иметь тот же эффект.

Я нашла край его рубашки и, осторожно подняв, обхватила ладонями его ягодицы. Они немного напряглись, потом расслабились.

Я не задавалась вопросом, почему у меня появилось чувство, что я должна дотронуться до него таким образом. Подобные неожиданные побуждения появлялись у меня много раз прежде, и я давно бросила волноваться о том, что это было ненаучно.

Я ощущала слегка гранулированную структуру сыпи на его коже, и мне внезапно пришла в голову мысль о вампире. Существо гладкое и холодное на ощупь, с изменяемым обликом и смертельно ядовитое. Один укус, и распространяющийся змеиный яд замедляет его сердце, охлаждает его теплую кровь. Я могла вообразить крошечные чешуйки, выступающие на его коже.

Я подавила эту мысль, но не дрожь, которая появилась вместе с нею.

— Клэр, — произнес он тихо, — дотронься до меня.

Я могла слышать его сердцебиение; я могла слышать биение моего сердца — частый приглушенный звук в моем ухе, прижатом к подушке.

Я скользнула рукой вниз по его животу, раздвинула пальцами жесткие вьющиеся волосы и обхватила его плоть. Все его тепло было сосредоточено там.

Я погладила его большим пальцем и почувствовала, что он пошевелился. Дыхание вышло из него длинным выдохом, и его тело, казалось, отяжелело, расслабляясь. Его плоть в моей руке походила на теплый свечной воск, гладкий и шелковистый.

Я чувствовала себя странно; испуга и тревоги больше не было, ощущения чрезвычайно обострились, но порождали… какое-то успокоение. Я больше не слышала ничего, кроме дыхания Джейми и стука его сердца; темнота была заполнена ими. Я ни о чем не думала и действовала скорее инстинктивно, задействовав обе мои руки в поисках средоточия его тепла.

Потом я двинулась, или мы стали двигаться вместе. Одна моя рука, зажатая между нашими телами, лежала между его ног, касаясь места как раз позади яичек. Моя другая река обнимала его, двигаясь в таком же ритме, с каким мои согнутые бедра толкались в него сзади.

Я могла двигаться так вечно, и мне казалось, что, возможно, так оно и было. Я потеряла чувство времени и ощущала только сонное спокойствие и медленный устойчивый ритм наших движений в темноте. В некоторый момент я почувствовала пульсацию сначала в одной руке, потом в другой, которая слилась с ударами его сердца.

Он вздохнул долго и глубоко, и я тоже выдохнула. Мы лежали тихо и вместе погрузились в сон.

Я проснулась, ощущая себя совершенно умиротворенной. Некоторое время я лежала неподвижно, ни о чем не думая, слушая гудение крови в моих венах, наблюдая за полетом частиц в луче света, льющегося через полуоткрытые ставни. Потом я вспомнила и резко повернулась.

Его глаза были закрыты, а кожа имела цвет старой слоновой кости. Голова была повернута в сторону от меня, на шее выделялись жилы, но я не увидела пульса на его горле. Он все еще был теплым, или, по крайней мере, теплым было постельное белье. Я в панике понюхала воздух. Комната провоняла луком, медом и потом, но не было никакого запаха внезапной смерти.

Я хлопнула его рукой по груди; он дернулся от неожиданности и открыл глаза.

— Ты, ублюдок, — сказала я, чувствуя такое облегчение, что мой голос дрожал. — Ты пытался умереть на мне, не так ли?

Его грудь под моей ладонью поднялась и упала, поднялась и упала, и мое сердце дергалось и дрожало, словно я в последний момент остановилась над пропастью.

Он моргал, глядя на меня затуманенными лихорадкой глазами под тяжелыми веками.

— Это не потребовало бы много усилий, сассенах, — произнес он тихим и хриплым от сна голосом. — Труднее было не умереть.

Он не стал притворяться, что не понимает меня. При свете дня я ясно видела то, что мои изнеможение и шок не позволили мне увидеть вчера ночью. Его настойчивость лечь в свою постель. Открытые окна, чтобы он мог слышать голоса своей семьи и арендаторов во дворе. И я возле него. Он, не говоря ни слова, очень тщательно спланировал свою смерть; как и где он хотел умереть.

— Ты думал, что ты умираешь, когда мы принесли тебя наверх? — спросила я. Мой голос казался скорее удивленным, чем обвиняющим.

Ему потребовалось время, чтобы ответить, хотя он не колебался. Скорее он искал подходящие слова.