Екатерингоф. От императорской резиденции до рабочей окраины - Владимир Ходанович

Как в воду глядел!

«У буфета штурм. Компания купцов грудью наступает. Вот они около самой батареи.

– Заряжай пушки! Кричит один.

– Картечью засыпай! Повторяют другие.

– Шарахнем, братцы, с семифунтовых!

– Чего прикажете? Спрашивает буфетчик, выставляя рюмки.

– Сменяй орудия, из двенадцати-дюймовых стрелять будем!

– Тяжелую артиллерию выдвигай!

Буфетчик выставляет стаканчики.

– Сыпь скоропостижнаго бальзаму! <…>

Буфетчик составляет смесь из чернаго бальзама, водки и коньяку. <…>

– Я так полагаю, господа, замечает какой-то чиновник, что таким способом можно, пожалуй, и яд составить?

– Отравиться? Спрашивают купцы.

– Очень просто.

– Друг любезный, ваше благородие, говорит один из компании, яду-то нам эфтаго самаго и надоть! Что нам яд, коли в крови у нас вопль стоит. Ребята, нацеливайся, да смотри, чтобы без промаха!..»[226].

Екатерингофский вокзал. Литография. 1824 г.

Правда, до этого должно пройти еще почти полстолетия.

К середине июля 1823 г. фундамент «кабачка» был окончен, балки нижнего этажа положены и лес для стен «приуготовляется».

«Воксал, здание необыкновенной архитектуры, подходящей к готической, и отчасти напоминающей вкус Аравитян и роскошь Востока. Подойдя ближе, удивляешься огромности и великолепию прекрасной ротонды, которой стены отчасти стеклянныя, и к коей с двух сторон примыкают два павильона. Окна большия с решетками и резными украшениями; купол ротонды голубой с золотыми полосами, на высоком шпиле веет флаг, и балюстрад ограждает кровлю. Пред ротондою на больших пьедесталах поставлены две огромныя вазы; по числе же пьедесталов приготовляется еще десять ваз, в коих летом поместят цветы.

Внутренность сего превосходнаго здания, которое делает честь вкусу Архитектора Монферрана, еще не отделана.

В одном отделении налево ныне помещается Французский трактир, с большою залою. В самой ротонде устроивается огромная, круглая, с двумя куполами, зала для танцев среди гулянья; хоры с правой стороны построенные в ней полукружием, удобны для помещения целаго оркестра музыкантов и певчих. Прочия отделения Воксала назначаются для зал, в которых могли бы собираться лучшия общества – для разговоров, и найти прохлаждения, плоды и все изобретенное к услаждению вкуса» (описание начала мая 1824 г.)[227].

Стоимость «Вокзала с мебелью» составила 166 619 руб. 14 1/2 коп. Стоимость «службы по оному» – 44 511 руб. 23 1/2 коп. Купцу Федору Кузьмину заплатили 160 руб. за прокат двадцати зеркал в Вокзале.

На «исправления» после наводнения 1824 г. Вокзала и служб израсходовано в общей сложности более 11 тыс. руб.

Относительно оценки Вокзала как творения О. Монферрана сошлюсь на Е.А. Борисову. По ее мнению, в Екатерингофском парке «были построены готические общественные сооружения, оказавшие значительное воздействие на дальнейшее развитие русской архитектуры. Наиболее крупным из них был екатерингофский „воксал“, готический стиль которого, заимствованный у знаменитого лондонского „Воксхолла“, вскоре стал традиционным для первых русских железнодорожных вокзалов. Они получили то же наименование. Павловский вокзал сочетал роль публичного общественного здания с большим концертным залом (собственно „воксал“) с функциями железнодорожной станции»[228].

Из объявления в газете 1836 г.[229] можно узнать, что екатерингофский Вокзал служил местом хранения вещей («биллиар и буфет краснаго дерева и бумажныя канделабры, изображающия фигуры женщин, иностранца Луциана Ломбардии»), которые выставляла на продажу городская Аукционная камера.

Первым арендатором Вокзала, с 1825 г., был Арпен.

В 1859-1860 гг. произведено «капитальное исправление» Вокзала «и принадлежащих к нему строений» I Округом путей сообщения.

До 1863 г. трактиры, гостиницы и ресторации различались между собой по «набору» «удовольствий», «увеселений» или «регламентов». Так, исключительное право «держать биллиарды» имели только трактиры, ресторациям вменялось в обязанность иметь для посетителей общий стол. В эти три типа трактирных заведений не дозволялся «впуск» нижних воинских чинов, людей, одетых в ливреи, армяки, «смурые кафтаны» и нагольные тулупы – они допускались в харчевни. Но харчевни не имели права продажи индеек, каплунов, кур, цыплят, дичи, живой стерляди, осетрины (и ряда других продуктов).

После 1 января 1863 г., когда вступило в действие высочайше утвержденное новое Положение о трактирных промыслах, Вокзал приравняли к трактирному заведению. Под подобными заведениями отныне именовались все, в которых «либо отдаются внаем особые покои со столом, либо производится на месте продажа кушанья и напитков». (Не считались «трактирными промышленниками» те, кто изготовлял продукты питания для продажи на вынос, кондитеры и кухмистеры, отпускавшие «на дом», постоялые дворы и съестные лавки.) Став по статусу трактиром, Вокзал был меблирован и сдан в аренду.

Судьба Вокзала сложилась несчастливо. Еще в 1847 г. Департамент искусственных дел I Округа путей сообщения констатировал, что в Вокзале через крытую железом крышу протекает дождевая вода и повреждает не только потолки, но и производит «безобразие в покоях». На потолке, стенах и карнизах штукатурка «промокла» и «частию» отвалилась. Необходимо переложить несколько печей и труб[230].

Через двадцать лет Вокзал представлял собой зрелище еще более печальное.

В начале октября 1868 г. «по личном осмотре» председателем строительной комиссии I дистанции строений в Екатерингофе, оказалось, что Вокзал, арендуемый доверенным лицом дворянки Гавриловой, «находится в весьма дурном состоянии и между прочим там печи и очаги на кухне в таком положении, что угрожают опасностию в пожарном отношении; сам же арендатор в вокзале не проживает, а находящаяся там прислуга… не обращает никакого внимания на содержание вокзала в надлежащей чистоте» («прислуга арендатора… не получая от него расчета, ломает в сараях и конюшнях доски и употребляет их на топливо»). «Очаги, которые топятся, почти все разломаны, у топок без дверец и без железных листов перед топками, другия же унтермарковския печи, которыя топятся, без дверец, а остальныя в топках заделаны кирпичем по глине и не имеют достаточных приборов. Полы во многих комнатах попорчены и как видно, никогда не красятся… балки в некоторых местах гнилыя, обои на стенах во многих местах оборваны и даже местами их вовсе нет; крыши деревянныя в ветхом состоянии и текут; переплеты в окнах испорчены… стекла разбиты, плотные полы местами провалились от сгнивших под ними подпоров на балках, и вообще все здание как снутри, так и снаружи находится в ветхом состоянии».

Комиссия Думы заключила, что здание Вокзала требует «капитальных исправлений и поделок» на сумму до 10 тыс. рублей и предложила отдать Вокзал в аренду с возложением на арендатора затрат на ремонт.

Однако никто из лиц, участвовавших в торгах 10 октября 1870 г., «не изъявил желания» принять на себя ремонтные обязанности.

В итоге Распорядительная дума «пришла к убеждению, что надобность иметь от города в Екатерингофе увеселительное заведение миновалась и оставлять на попечении города ветхое здание… не представляется основания…». В связи с чем Дума «признала полезным здание воксала продать с публичнаго торга в частное владение, без земли…».

12 июля 1873 г. в здании Вокзала «обгорел купол» – сняли часть крыши. Согласно смете по исправлению повреждений в Вокзале[231], надлежало осуществить 31 вид работ. В частности, переложить кухонный кирпичный очаг, сложить вновь дымовую трубу, покрыть крыши «старым железом» с добавлением нового и покрасить, реставрировать карниз и плафон «по существующему рисунку» и др. Всего на сумму 1048 руб. 60 коп. Освидетельствовал произведенные исправления архитектор К.К. Рахау.

Через три года Вокзал был продан.

И вскоре «сгорел до тла».

По свидетельству современника, седьмого мая 1824 г. в Екатерингофе «в некотором углублении от дороги видна продолговатая четвероугольная палатка; половина ея открыта, и между столбами красиво драпирована занавесами; другая половина, которая кажется, как будто обтянута красивою тканью, устроена из дерева и выкрашена. Тут кондитерская и кофейный дом»[232].

Позади «кондитерской» стоял сарай и «нужные места», огражденные забором.

Палатку и дом выстроили между нынешней Лифляндской улицей и Большим прудом, почти по одной линии с дворцом.

В октябре 1842 г. Комитетом для строений и гидравлических работ был рассмотрен проект купца Бирюкова о постройке в Екатерингофе деревянного одноэтажного с мезонином строения вместо находящейся «палатки» Кофейного дома, которую предполагалось снести «за ветхостию»[233].

По представленному проекту, длина «палатки» по лицевому фасаду должна быть 12 м, а по боковому – около 22 м. Высота – 10 м, портик с четырьмя колоннами, поддерживающими мезонин в три окна, открытая веранда-площадка.