Екатерингоф. От императорской резиденции до рабочей окраины - Владимир Ходанович

21 мая 1821 г. С. Суханов, И. Кореляков и Т. Афонин заключили с Комиссией контракт[191]. Согласно документу, они брались организовать следующие работы: сломать купол «от самаго верха и со сводом до нижней арки, полуцыркульные же выступы от верха оных до самаго фундамента, а с боков до стен Церкви». При этом соблюдать следующие условия: «мрамор где только имеется на оных выступах снаружи или внутри спустить со всевозможною осторожностию; цоколь гранитный снять, плиту прокладочную, выстильную и карнизную, вынуть, и железо где оное окажется выломать», «кирпич целой и половик без разсортировки и очистки положить особо на показанное место». В контракте также указывалось, что «места для складки материалов назначаемы должны быть разстоянием от Церкви: для мрамора неболее ста двадцати пяти сажен а для прочих материалов недалее пятидесяти сажен», и «сломку» начать сразу по подписании контракта и закончить до 15 сентября 1821 г.

К началу осени, кроме оговоренных, подрядчики также выполнили работы по изъятию части фундамента из-под алтарной части собора и переносу гранитных частей «на другое место». По итогам всех работ Самсону Суханову выплатили 25 775 руб. 80 коп.

Статья расходов «разсартировка старых материалов» располагалась (в более позднем документе)[192] в одной графе вместе «за перепилку дров» и «за чистку отхожих мест».

Приближалась зима, и 11 октября 1821 г. П.Е. Борушникевич направил очередной рапорт в Комиссию[193]. Он, в частности, предложил: «Мрамор от сломки Исакиевскаго Собора лежащий над крюковой канавой противу Конно-Гвардейскаго Манежа, для избежания во время зимы неприятных случаев нужно с одной стороны обнести забором вышиною в одну сажень» и длиной сто десять погонных саженей, а на изготовление забора «старые материалы есть на строении».

Комиссия (кроме Милорадовича и Столыпина третьим членом Комиссии был А.А. Бетанкур), поразмыслив, определила: «Мрамор оставаясь на открытом воздухе, повредиться не может, на случай же сбережения онаго достаточно иметь надзор над оным».

Комиссар Борушникевич возразил Комиссии. Забор вокруг мрамора из разобранных частей собора нужен, убеждал он, ибо в месте его складирования могут «произойти несчастные случаи, и могут быть мертвые тела, как сие случилось в прошлом Года весною и зимой около забора строения Исакиевскаго собора, где [были] найдены две мертвыя женщины». Забор нужен также, «чтобы пьяных не заходили туда спать», «черной народ» не использовал место складирования мрамора для испражнений и «беглые нескрывались». Наконец, «дабы не воровали мрамору по его штуки стоющие до 400 руб. и более очень удобно зимою на санях могут быть похищены».

Совпадение, однако, но в «Руководстве…» С. Аллера показано, что в одном из двух домов купца 3-й гильдии С. Суханова на Пряжке, в 3-м квартале 4-й Адмиралтейской части, № 232, проживал… чиновник IX класса И.А. Палашковский.

А «оный мрамор», продолжал Борушникевич, «расположен на 110 погонных саженей и часовому в темноте всего обозреть затруднительно».

Первоначально «к строению Исакиевскаго Собора для караула и смотрения за Материалами» было откомандировано 5 инвалидов, в том числе семейных. Позднее добавились два унтер-офицера.

Видимо, даже аргумент, что зимней ночью за двести с лишним метров часовой не увидит ничего (разве что мелькающие тени при полной ясной луне), не убедил Комиссию: «Мрамор оставить на зимнее время в настоящем его положении», а касаемо «несчастных приключений, могущих последовать как прописывает Комиссар в своем рапорте», то «установление забора предотвратить оных не может».

22 декабря того же года Комиссия, согласно заключению архитектора О. Монферрана, «учиненному с отзыва» А.А. Бетанкура, добавила, что «повреждение мраморных штук при разборки колокольни и полуцыркульных выступов Церкви Исакиевскаго Собора в вину подрядчикам не поставлять», тем более что большая часть «штук» уже повреждена «действием воздуха» и потеряла «уже свою крепость». Как водка.

Прошло полтора года.

19 июня 1823 г. граф М.А. Милорадович написал (адресат не указан, скорее всего, в Комиссию по перестройке Исаакиевского собора): «Государь Император Высочайше повелеть соизволил: имеющийся при строении Исакиевскаго Собора старой кирпич целой и половинчатый оставшийся от разборки некоторых частей онаго Собора, всего двести восемьдесят семь кубических сажен в числе коих целаго заключается третья доля, употребить на работы, производящиеся в Екатерингофе»[194].

Через несколько дней присланный на строительную площадку Исаакиевского собора военным генерал-губернатором инженер-капитан Д.И. Львов кирпич в указанном объеме «принял». От нового комиссара – коллежского асессора Евдакова.

О судьбе Петра Ефимовича Борушникевича.

В.И. Порудоминский в своей книге о Карле Брюллове писал: «Честный подполковник во все обстоятельно вник и доложил государю, что зло превзошло меру – из пяти отпущенных миллионов два уплыли на сторону. Исполнительного комиссара схрупали дружно – и Монферран, и комиссия, и чиновники, к сему делу прикосновенные, и купцы-подрядчики. Горбоносый, смуглый граф Милорадович, генерал-губернатор, кричал на комиссара, страшно сверкая глазами. Императорский ревизор, несчастный подполковник Борушникевич был объявлен кляузником и ябедником – как ладонью стерли»[195].

Не стерли. Не вышло. Но стирать начали основательно, издевательски и цинично.

Прежде всего, осуществили попытку выбить отставного подполковника из юрисдикции Военного министерства и Александровского комитета о раненых, в частности. Думается, метили выше – в бывшего начальника Борушникевича А.А. Аракчеева.

20 сентября 1821 г. граф М.А. Милорадович написал письмо-просьбу министру юстиции. Министр (родному племяннику которого, А.Я. Лобанову-Ростовскому, Монферран возвел шикарный дом у собора) доложил вопрос в Сенате. 22 февраля следующего года датируется поступивший из Сената на имя Милорадовича текст указа (копия), согласно которому подполковник Борушникевич был переименован «в надворные советники».

Борушникевич не сдавался.

10 апреля 1822 г. датирована записка надворного советника П.Е. Борушникевича «о злоупотреблениях Комиссионера Купца Суханова, о похищении Гранита с Казенной Ломки, о дорогой цене взятой за доставку Колонн и о безпорядках при подрядах на материалы и рабочих Людей»[196].

Через восемь дней граф Аракчеев, сославшись на высочайшее повеление, пересылает текст Борушникевича для рассмотрения его… в Комиссию для окончательной перестройки Исаакиевского собора.

Всего через шесть (!) дней Комиссия уже представила более сорокастраничный ответ «по доносу Надворнаго Советника Борушникевича». Можно представить, какой заряд злобы двигал перьями (или пером, заранее приготовленным титулярным советником Орловым) членов Комиссии, если ее вывод звучал так.

Борушникевич подлежит «строгому суду и тяжкому наказанию». Но хотя и была «нанесена обида самой Комиссии», тем не менее Комиссия считает более приемлемым ходатайствовать «о даровании ему Борушникевичу прощения, по уважению того, что он до вступления в Статскую службу находился в Военной, был в походах и ранен; но дабы усмирить дух его исполненной злобы и клеветы, на основании Указа изданнаго о ябедниках 1806 года Марта 30 дня, обратить его на службу по отдаленным губерниям, чем откроется ему средство заслужить преступление свое и обратится к правилам и поведению благородному человеку свойственным»[197].

(Через сто лет это назвали бы – «отправить на перековку» на одну из строек социализма.)

Что же касается «ябеды» на комиссионера Комиссии, указывалось в тексте, то «донесения Архитектора оправдали все действия Суханова, но показали что прииск истощился».

Правитель письмоводства Канцелярии заверил под документом подписи: Милорадовича, Бетанкура и сенатора, тайного советника Столыпина.

Через пять дней Борушникевич пишет на имя Александра I «Записку о економической части при перестройке Исакиевскаго Собора и о прочем»[198]. Указал на полученные им письма с угрозами. И заключил: «Никогда я не мог думать что бы труды, безкорыстие и усердие могли мне навлечь столько неприятностей».

8 августа 1822 г. комиссаром Комиссии назначили другого человека. Но сослать Борушникевича в «отдаленные губернии» членам Комиссии не удалось. Петр Ефимович был оставлен при Комиссии с сохранением и жалованья, и военной пенсии. В 1827 г., уже при новом императоре, к запискам Борушникевича вернулся Комитет министров. Николай I одобрил решение Комитета: оставить «доносы Борушникевича» «без дальнейшаго действия и дело сие считать оконченным», а Александровскому комитету о раненых было предложено определить П.Е. Борушникевича «на службу по другому ведомству, соответственно чину его и способностям»[199]. Известно, что Монферрана в 1822 г. отстранили от всех хозяйственных дел, связанных со строительством собора. В следующем году выбыл из Комиссии граф М.А. Милорадович. Может, потому и не выплачивали – даже в конце 1826 г. – начисленные денежные средства (за колонну) чиновнику И.А. Палашковскому, потому что знали, откуда пьедестал, база, ствол и капитель колонны. Или через кого он все части колонны достал. Или как.