Антропология повседневности - Михаил Губогло

В дворянской альбомной культуре пушкинских времен рисунок, изображающий крест, якорь или сердце, означал соответственно «Веру», «Надежду», «Любовь». Цветок незабудки, вложенный альбом или поднесенный вживую, означал просьбу «помни обо мне», рисунок розы расшифровался как: «Вы прекрасны, как этот цветок»[8] [Петина 1985].

Обращение к своим воспоминаниям о «взлете» альбомной культуры на рубеже 1940–1950-х гг. среди сельских школьников вызвано тем, что, во-первых, соотношение письменного фольклора и повседневной жизни послевоенного периода не стало предметом этнографического исследования, во-вторых, отставанием этнологии от литературоведческих исследований, в которых проблемы взаимодействие быта и литературы породило интересную литературоведческую традицию, заложенную в трудах Ю. Н. Тынянова, Б. М. Эйхенбаума и продолженную в исследованиях В. Э. Вацуро, Л. И. Вольперт, Л. И. Петиной и ряда других авторов.

Однако, в отличие от трудов, посвященных преимущественно структурному и технологическому анализу альбомной культуры пушкинской эпохи, сегодня вызывает интерес совпадение двух периодов российской истории, завершившихся победой русского оружия в отечественных войнах и наступившими потеплениями, получившими название «александровской весны» и «хрущевской оттепели». Иными словами, внимание сосредоточено не столько на альбомах, хотя и на них тоже, сколько на «времени славы и восторга», наступившем после побед над Наполеоном и Гитлером. По свидетельству Анны Чекановой, традиция рукописных альбомов пришла в Россию в середине XVIII в. из Западной Европы и живет уже более двух столетий, не теряя своей популярности и притягательности [Чеканова 2001].

На заре становления «альбомной культуры», в конце XVIII в., составлением альбомов занимались мужчины – хозяева усадеб и поместий, но уже в первой четверти XIX в. «уездной барышни альбомы» стали важным элементом семейного быта, уделом юных барышень.

Так, например, активной читательницей была Татьяна – литературная героиня пушкинского «Евгения Онегина».

Ей рано нравились романы;Они ей заменяли все;Она влюблялася в обманыИ Ричардсона, и Руссо.

[Пушкин 1954,3: 37]

Ее родительница «была сама от Ричардсона без ума», но вдобавок:

Бывало писывала кровьюОна в альбомы нежных дев…

Однако чтение и альбомоведение осталось в молодости, когда родительницу выдали замуж, а муж привез ее в деревню.

Но скоро все перевелось:Корсет, альбом, княжну Алину,Стишков чувствительных тетрадьОна забыла…

[Там же: 39]

Сегодня мои неоднократные попытки разыскать альбомы среди оставшихся в живых одноклассников, юношей и девушек 1940–1950-х гг., к сожалению, не увенчались особым успехом. Многие мои сверстницы стыдливо признавались, что уничтожили свои альбомы вместе с содержащимися в них «секретами» и признаниями в ранней влюбленности, чтобы не вызвать ревности и лишних вопросов у женихов и мужей. Что касается сверстников, то они по истечении полвека со времени «альбомного» запоя, стыдились о нем вспоминать. Можно полагать, что погибла значительная часть этих источников, содержащая важнейшую информацию об умонастроениях и перипетиях социализации целого поколения.

В школьные времена, в те дивные сказочные годы среди учеников и выпускников Каргапольской средней школы было заведено иметь альбомы подобно салонным традициям русской художественной элиты начала XIX в. Такая вот была мода среди деревенских детей в селениях, прилепившихся к берегам сибирских рек – Миасса, Исети, Течи, Тобола, а может быть, и других рек и речушек Западной Сибири.

В эти «Альбомы» подростки заносили полюбившиеся стихи из классической поэзии, местные, порой сильно наперченные народные частушки, самодеятельные рифмы, тексты отправленных и неотправленных посланий друзьям и подругам. В них подростки, юноши рисовали танки, пушки, самолеты, девушки – розы, ромашки, полевые колокольчики, березовые колки, маслят в молодом сосняке. Излюбленными «пейзажными» рисунками были доты на крутых обрывах Тамакульских оврагов, и особенно часто – знаменитый Каргапольский деревянный ажурный мост, построенный, по преданию, белогвардейцами.

В послании к своему самому близкому другу И. И. Пущину преданный ему А. С. Пушкин писал:

Мой первый друг, мой друг бесценный!И я судьбу благословил.Когда мой взор уединенный,Печатным слогом занесенный,Твой колокольчик огласил.

[Пушкин 1951, 2: 15]

Речь идет о смелом и мужественном поступке И. И. Пущина, когда он, вопреки официальному запрету, приехал к опальному поэту в Михайловское в январе 1825 г до восстания декабристов. В ответ Пушкин отправил вышеприведенное стихотворение с женой декабриста Н. М. Муравьева, поехавшей к нему на каторгу в Сибирь.

Подражая великой дружбе гениального поэта с мужественным декабристом И. И. Пущиным ученики Каргапольской средней школы переписывали из своего альбома в альбом ближайшего друга четверостишие, написанное А. С. Пушкиным на больничной дощечке над кроватью, когда И. И. Пущин лежал в лицейском лазарете.

В альбом Пущину.Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,Исписанный когда-то мною,На время улети в лицейский уголокВсесильной, сладостной мечтою.Ты вспомни быстрые минуты первых дней,Неволю мирную, шесть лет соединенья,Печали, радости, мечты души твоей,Размолвки дружества и сладость примиренья.

[Там же, 1: 257]

В этих же альбомах поствоенные подростки коллекционировали свои и полученные от друзей и подруг красочные открытки на лакированной бумаге с изображением популярных в те времена артистов и артисток кино – Марины Ладыниной, Любови Орловой, Валентины Серовой и многих других. На некоторых открытках красовались цветы, классические натюрморты, сердечки, разного рода птички, голубки, окаймленные дурашливыми записями, типа: «Лети с приветом, вернись с ответом» и т. п. Иногда уголки отдельных страниц альбома загибали и на отогнутой стороне делали такую надпись: «Секрет: входа нет!».

Тем не менее накануне таких великих в 1950-е гг. праздников, как 1-е и 9-е мая как дни «всенародных выборов», когда все голосовали за блок «партийных и беспартийных», а также в связи с наступающим своим днем рождения, владельцы альбомов доверяли «по секрету» их своим самым близким друзьям, надеясь получить письменный подарок виде дружеского сочинения, классического стихотворения или цитаты из изречений мудрецов. Получилось почти так, как в пушкинские времена, например, как слова, вписанные щедрым на надписи поэтом в альбом Елизавете Ушаковой, младшей сестры Екатерины Ушаковой.

И наши рифмы, наша прозаПред вами шум и суета.Но красоты воспоминаньеНам сердце трогает тайком –И строк небрежных начертаньеВношу смиренно в ваш альбом.

[Пушкин 1954, 2: 71]

Совершенно очевидно, что взаимные послания ко дню рождения, которыми обменивались в альбомах сельские дети в середине XX в., очень сильно напоминали традиции первой половины XIX в.

Долго сих листов заветныхНе касался я пером;Виноват, в столе моемУж давно без строк приветныхЗалежался твой альбом.В именины, очень кстати,Пожелать тебе я радМного всякой благодати,Много сладостных отрад, –На Парнасе много грома,В жизни много тихих днейИ на совести твоейНи единого альбомаОт красавиц, от друзей.

[Там же: 138]

В день именин Екатерины Бакуниной А. С. Пушкин записал ей в альбом:

Напрасно воспевать мне ваши имениныПри всем усердии послушности моей;Вы не милее в день святой ЕкатериныЗатем, что никогда нельзя быть вас милей.

В альбоме драматической актрисы Е. Я. Сосницкой навеки остался пушкинский экспромт:

Вы соединить могли с холодностью сердечнойЧудесный дар пленительных очей.Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;Но кто не любит Вас, тот во сто раз глупей.

[Пушкин 1954, 1:278]

С детских лет помнятся экспромты М. Ю. Лермонтова, оставленные в альбомах – Э. К. Мусиной-Пушкиной:

Графиня Эмилия –Белее чем лилия,Стройней ее талииНа свете не встретится,И небо ИталииВ глазах ее светится,Но сердце ЭмилииПодобно Бастилии.

[Лермонтов 1961, 1: 465]

В альбом сестрам Дарье и Наталье Ивановой:

Когда судьба тебя захочет обманутьИ мир печалить сердце станет –Ты не забудь на этот лист взглянуть,И думай: тот, чья ныне страждет грудь,Не опечалит, не обманет.

[Там же: 451]

В альбом сестрам Н. Ф. Ивановой: