Звезды-свидетели - Анна Данилова

— А почему ты считаешь, что он ушел как-то необычно?

— Да потому, что я видела фильмы, снятые по его сценариям, я читала и сами сценарии. Наконец, эти его вещи… Он же был романтиком, человеком с очень чистой и предельно ранимой душой. Ведь согласись, не каждый примет такое решение — построить дом в лесу и жить там. И это при том, что он никогда не был богат.

— Он пошел в заснеженный зимний лес в сорокаградусный мороз и замерз там.

— Какая ужасная смерть… — Глаза Вероники увлажнились. — И какая красивая смерть!

— И что дальше? Ты хотела рассказать о Лене.

— Чувство вины раздавило ее, вот что я думаю о ней. Когда она поняла, что именно из-за нее Дима ушел из жизни, многое стало представляться ей в ином свете. Она вообще зажила своей, очень уединенной жизнью, и единственное, что оставалось у нее, — это ее воспоминания. И воспоминания эти были связаны именно с этим домом — с их с Димой домом, в котором теперь жил ты. Возможно, когда ей становилось совсем уж невыносимо при мысли, что из-за нее погиб прекрасный человек, ей казалось, что и она тоже не имеет права на жизнь. И в это самое время, когда ей было совсем худо, с ее знакомыми начинают происходить какие-то странные вещи. Одну ее приятельницу изнасиловал друг ее мужа, а может, они и вдвоем развлеклись. И приятельница, не выдержав, выбрасывается из окна. Другую знакомую Лены отравили, чтобы завладеть ее квартирами в центре Москвы. Еще кого-то, кого Лена, быть может, знала лишь косвенно, грабил и постоянно угрожал убить собственный брат-наркоман. Еще одна ее знакомая сошла с ума после смерти своего малыша, и виновен в этом был ее начальник. Стечение обстоятельств, понимаешь? Понимаешь, о чем я?

Герман вдруг понял. Он смотрел на Веронику и качал головой. Ему казалось, что он только что начал прозревать.

— Ты думаешь, что это Лена вершила над ними суд?!

— Да я просто уверена! И убила она всех этих людей, вернее, нелюдей — легко. Ей казалось, что она вершит некое высшее правосудие. И к тебе она прибилась вовсе не потому, что ей хотелось скрыться от милиции и тому подобное, потому, что ты такой мягкосердный и добрый. Скорее наоборот! Зная о том, как ты любил Диму, она выбрала именно тебя в свои палачи, понимаешь?

— В палачи?!

— Да! Она целенаправленно доводила тебя до такого состояния, в котором ты был бы в состоянии убить ее. Она хотела умереть! Она, особа столь же экзальтированная и романтичная, как и ее погибший возлюбленный, решила, что должна последовать за ним. А для этого ей потребовался человек, который, заразившись от нее вирусом мщения, сам отомстил бы ей сполна за своего погибшего друга. Думаю, в тот вечер, когда она, вместо того чтобы и дальше развивать свою легенду о совершенных ею преступлениях, заявила тебе — никого-то она и не убивала, просто использовала истории чужих унижений и страданий, чтобы вызвать у тебя жалость по отношению к ней, — ты проникся к ней ненавистью и презрением. Так?

— Так.

— Потом она наверняка заявила, что пришла к тебе, желая объявить, что этот дом принадлежит ей и ты не имел права покупать его?

— Что-то в этом роде… Но откуда тебе все это известно?!

— Просто попыталась представить себя в ее шкуре.

— И что дальше?

— Думаю, что последней каплей… Вернее, нет, я не то хотела сказать. Была еще и предпоследняя капля. Зная о том, какой ты чувствительный, она должна была надавить на твои болезненные воспоминания, чтобы они ожили в твоей памяти. Думаю, она спросила тебя, каким образом ушел из жизни Дима. И, когда она это сделала, ты понял, что практически созрел для того, чтобы отправить ее по следу покойного Кедрова. Ну а последней каплей, я думаю, стало то, что она упрекнула тебя в чем-то, касающемся твоего творчества. Прошлась по твоей музыке, сказала что-то оскорбительное в ее адрес, назвала твои мелодии шлягерами или дешевкой, словом, все сделала так, чтобы ты пристрелил ее на месте. И просто удивительно, что ты этого не сделал!

Герман ошарашенно смотрел на Веронику. Он уже ничего не понимал! Создавалось такое впечатление, будто Вероника в то время, как Лена обзывала его полным ничтожеством и провоцировала на выстрел, пряталась где-то поблизости и все слышала и видела.

— Откуда?! — спросил он, побледнев. — Откуда… такие подробности?!

— Просто я решила уравнение с одним известным.

— С каким еще известным?!

— Они любили друг друга, понимаешь? И это чувство было настоящим. Любовь! Вот оно — известное! А остальное лишь подчинялось логике. К тому же я не поленилась и не без помощи Миши нашла человека, рассказавшего мне в подробностях обо всех убийствах, о которых поведала тебе эта девушка. Пойми, Гера, что я по-настоящему испугалась за тебя! Я не могла после твоего визита спокойно жить и ждать, когда в газете появится твой некролог!

— Вероника!

— Да! Рядом с тобою находилась очень опасная девушка. В милицию ты бы не обратился. Я тебя знаю! Но дров бы ты наломал, это точно. И что, теперь она вышла замуж за Рубина? Что ж, это правильно. Ведь Рубин — единственный человек, который принял бы ее любую. Она вернула себе дом и приобрела в лице Рубина любящего преданного мужа. Он все о ней знает и никогда ее не предаст.

— Но почему он молчал все эти шесть месяцев и ничего не рассказал мне об изменениях, которые произошли в его жизни?!

— Все очень просто. Рубин — твой агент. И к тому же он твой хороший друг. Он все правильно рассчитал. Пока ты был занят работой над музыкой к фильму, тебя нельзя было травмировать. Ты и так после вышеупомянутых событий долго не мог прийти в себя. А для Рубина главным был фильм. Не забывай, что по контракту ты должен был получить неплохие деньги.

— Откуда тебе все известно?

— Гера, ты же сам мне все рассказал, когда приехал сюда! Вот поэтому-то Лев ничего тебе не рассказал. К тому же он не мог предугадать твою реакцию на это известие — что он решил связать свою жизнь с женщиной, к которой ты питал острые неприязненные чувства. Словом, Рубин решил дождаться окончания работы над фильмом, а уж потом он рассказал бы тебе обо всем.

— Значит, она все-таки убийца! И Рубин так спокойно связал с нею свою жизнь?!

— Знаешь, лично я стала его еще больше уважать после этого поступка. Ведь это свидетельствует только о том, что он способен на сильное чувство. Его не остановило ее прошлое, он не боится его, он ее понимает.

— Она ждет от него ребенка.

— Да, ты об этом сказал. Вот и хорошо. Они начинают новую жизнь! И еще… Может, конечно, я сейчас брякну глупость, но все это — на интуитивном уровне. Вот скажи: если бы не эта девушка, с ее страшными рассказами о совершенных ею убийствах, и не все те твои страхи и переживания, не твоя жалость к ней, — сумел бы ты написать ту музыку, которая потрясла всех твоих заказчиков и скоро поразит всех, кто посмотрит ваш фильм?

Вероника! Как же хорошо она знала и чувствовала его! И не только его, но и незнакомую ей девушку, преступницу! Она оправдала ее, она из убийцы превратила ее в героиню! А как хорошо она угадала ход событий и, главное, те болевые точки, на которые надавила Лена Исаева, чтобы довести его до кипения, до того, что он действительно готов был ее застрелить? Неужели и Вероника, оказавшись в подобной ситуации, была бы способна на такие поступки? Умереть, но перед этим успеть наказать зло. Как ему следует к этому отнестись? Он не знал.

— Вероника… — он опустился перед ней на колени. — Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь… оказывается, я тебя не знал. Не понимал, насколько ты умная женщина и так хорошо знаешь меня! Я относился к тебе совсем не так, как ты того заслуживаешь.

— Брось, Гера, — она ласково потрепала его по макушке. — Успокойся. Главное, что все позади. Поиграй мне что-нибудь свое… из нового.

Герман поцеловал ей руку, сел за рояль и заиграл мелодию — тему любви Мити к Кате. Несколько высоких, пронзительных нот, упавших на густые низкие бархатные басы, невероятно красивой, выразительной мелодией передают глубокие чувства обманутого в своих надеждах, разочарованного в любви Мити…

…Было три часа ночи, когда Вероника попросила его отвезти ее домой. Герман, несмотря на поздний час, не чувствовавший ни усталости, ни утомления, больше того, ощущавший себя счастливым от того, что у него есть Вероника, пусть даже и не принадлежащая ему, как прежде, с неохотой согласился. В сущности, она могла бы переночевать и у него. Но она решила вернуться домой, значит, так тому и быть.

Они спустились, во дворе было тихо и прохладно. Над кронами тополей и дубов мерцало фиолетовое ночное московское небо. Пахло ночными фиалками. Одинокий фонарь освещал припаркованную у самого подъезда машину Германа.

— Жаль, что ты уезжаешь, — сказал он, помогая ей сесть в салон.

Так много всего они сказали друг другу, отношения их прояснились и стали как будто теплее. Вот только больше-то сказать друг другу им было нечего. Сначала Герман хотел включить музыку, все того же Моцарта, но потом решил, что лучше он поставит что-нибудь из своей любимой Лары Фабиан. Ночная Москва, пролетающие мимо огни, пустые дороги… Прохладный ветер, врывавшийся в окна, и профиль женщины, задумавшейся о чем-то своем…