Спектр - Сергей Лукьяненко

Было бы проще, окажись аранки неэмоциональными и чёрствыми. Было бы проще, не знай они любви и сострадания, не умей дружить и мечтать… Но ведь все это у них было, ничуть не меньше, чем у людей! Технократы находили на планете аранков воплощение своей мечты, натуристы восхищались бескрайними просторами дикой природы и патриархальными нравами сельскохозяйственных районов, учёные завидовали великолепным лабораториям, коммунисты кричали, что Аранк — мир победившего развитого социализма, авантюристы не уставали ставить в пример космическую программу аранков — вопреки здравому смыслу не свёрнутую после прихода ключников. Даже изоляционисты и ксенофобы всех мастей одобрительно отзывались о той осторожности, с которой аранки подходили к дарам ключников!

Так что же, выходит, история всех прочих цивилизаций в галактике — ошибка? И лишь аранки, не задающиеся вопросом о смысле жизни, ухитрились его найти? Что-то в этом было от римских стоиков, что-то — от греческих киников… Но аранки словно оставались в том счастливом и безоблачном детстве, когда человек ещё не верит в собственную смерть, не задаётся вопросами о будущем, не вспоминает прошлого и счастлив настоящим…

— Гатти, — позвал Мартин. Сидящий между ним и пилотом мальчик вопросительно посмотрел на него. — Раз ты увлекаешься ксенопсихологией, то должен знать о существовании религии.

— Да, конечно. — Мальчик оживился. — Вера в Творца Сущего — очень любопытный феномен. Она свойственна всем расам, кроме ключников, о которых нет никакой информации, и нашей цивилизации, которая по-своему уникальна.

— И как ты к этому относишься? — спросил Мартин.

— Очень интересно! — воодушевился Гатти. — Разумеется, что вера тесно связана с понятием смысла жизни, именно по этой причине наша раса никогда не имела своей мифологии. Подходя к этому вопросу с научной точки зрения, мы вынуждены признать принципиальную непознаваемость данного вопроса. И поскольку вопрос не имеет никакого решения, то углубляться в него было бы излишним. Для большинства рас вера является мощным психотерапевтическим и воспитательным фактором, поэтому она является положительным явлением.

— А ты сам не веришь в Бога, жизнь после смерти… — осторожно начал Мартин.

— Если я умру, но продолжу существовать как личность, то для меня вопрос будет решён, — спокойно объяснил Гатти.

— Может быть, тогда стоит верить… — Мартин замялся, подбирая формулировку, — на всякий случай? Если Бог существует, тогда ты окажешься в более выигрышном положении!

— Да, эта идея приходила мне в голову, — снисходительно признал Гатти. — Но беда в том, что существует очень много религий. Даже на вашей планете, правда? Христианство, ислам, буддизм, гаччер…

— Гаччер — это вера геддаров, — сухо поправил Мартин.

— Ой, опять забыл… — смутился Гатти. — Ну так вот, если религий так много и каждая утверждает, что она одна — единственно истинная, то встаёт вопрос о критериях выбора. Ошибиться было бы куда опаснее, чем вообще не верить в Бога. Так? Ведь каждая религия куда более агрессивно настроена к еретикам, чем к людям, не верящим вообще. Так?

— Так, — мрачно признал Мартин.

— Поэтому я не занимаюсь этим вопросом более глубоко, — закончил Гатти. — А то было бы очень обидно поверить в Аллаха и соблюдать все необходимые обряды, а после смерти оказаться босыми пятками на острие меча ТайГеддара! Или поверить в христианство…

— Хватит, я понял общую идею, — остановил его Мартин.

— Я задел твои верования? — догадался Гатти. — Ой, извини. — Он на секунду задумался и вдруг вкрадчиво попросил: — Мартин, а может быть, ты побольше расскажешь мне про свою веру? Я постараюсь понять, правда!

Мартин невольно рассмеялся:

— Нет. Ты маленький хитрец, Гатти… но я все равно не возьму тебя с собой.

Гатти надулся и надолго замолчал. Уже после того, как флаер вылетел за пределы мегаполиса, сказал:

— Все равно ты мой друг. Хочешь научу тебя обращаться с тепловым ружьём?

Референт покосился на мальчика и пробормотал:

— Только не снимай его с предохранителя.

Мартин развернул продолговатый пакет, который ему вручили в приёмной Лергасси-кана. Тепловое ружьё походило на пистолет с очень длинным стволом или на очень короткий обрез с подпиленным прикладом. Абсолютно герметичное, будто цельнолитое из серовато-синего металла, даже дульное отверстие ствола затянуто металлической мембраной, с широкой гашеткой, мерцающим красно-белым индикатором и овальной кнопкой на казённой части.

— Это предохранитель, — показал Гатти, не касаясь кнопки пальцем. — Это спуск. Ружьё генерирует высокочастотные колебания, нагревающие любую материю на дистанции около двух километров. Мишень должна находиться в зоне видимости, любая преграда, даже стекло или ветви деревьев, задержат энергию и будут поражены вначале. Индикатор показывает оставшееся время работы ружья. Сейчас тут заряда… — Он задумался. — Минуты на две-три.

— Мощность выстрела не регулируется? — уточнил Мартин.

— Ступенчатая пятиуровневая регулировка в зависимости от силы нажатия спуска. Ты почувствуешь пальцем, как гашетка прощелкивает уровни…

Сообщив это, Гатти спокойно всунул палец в скобу и нажал гашетку. Мартин обмер от ужаса — дуло было обращено на мальчика.

— Вот так, — спокойно объяснил Гатти. — Слышал мягкие щелчки?

— Ты идиот! — заорал Мартин. — Зачем ты нажимал на спуск!

Пилот вздрогнул и удивлённо посмотрел на него. Гатти тоже казался растерянным:

— Но предохранитель не нажат! Я же вижу!

— Раз в год и незаряжённое ружьё стреляет! — продолжал негодовать Мартин, поспешно заворачивая оружие в лист мягкого упаковочного пластика.

— Это как? — поразился Гатти.

Мартин посмотрел на пилота:

— Хоть вы ему объясните! Он мог сжечь и себя, и вас!

Референт казался растерянным и смущённым. Он перевёл взгляд с Гатти на Мартина, потом неуверенно улыбнулся:

— Но ведь предохранитель не был нажат? Гатти — вполне разумный ребёнок и понимает, чем грозит выстрел из теплового ружья.

— Вы так доверяете своей технике? — убитым голосом спросил Мартин. — Но… ведь любая случайность…

— Ружьё, стоящее на предохранителе, не стреляет, — успокоительно, как больному, объяснил Гатти. — Там очень надёжная многоуровневая блокировка. Я, наверное, плохо объяснил. Так?

— Так, — повторил Мартин любимое словечко мальчика.

Проще было согласиться, чем объяснять земное отношение к оружию, наверняка проистекающее все из того же непонятного смысла жизни и прочих человеческих заморочек. Потный, напряжённый, отчасти даже испуганный, Мартин до самого аэропорта не проронил ни звука. Его спутники, явно удивлённые инцидентом, тоже.

Вначале Мартина провели через зал регистрации — в общем-то ничего потрясающего, очень похоже на самые крупные мировые аэропорты. Ему купили билет на обычный пассажирский рейс — не в Тириант, а в какой-то другой город, — провели через контроль — на Аранке провожающим разрешалось даже входить в самолёт.

А уже на взлётном поле Гатти и референт, не сговариваясь, потащили Мартина в сторону от автобуса. Они пробежали по полю с километр, игнорируя идущие на посадку самолёты — Мартину приходилось всё время напоминать себе, что аранки вовсе не лишены инстинкта самосохранения. Прямо на взлётной полосе стоял маленький узкокрылый самолётик с открытой дверцей салона.

— Это служебный самолёт мэрии, — пояснил референт. — Вас доставят в Тириант… и удачи вам в борьбе за любовь!

В голосе референта было и понимание, и сочувствие, и восхищение отважным влюблённым. Мартин решил не спорить и крепко пожал ему руку.

— Может быть, всё-таки… — жалобно сказал Гатти.

Мартин улыбнулся, потрепал мальчика по голове и нырнул в люк. Тот немедленно закрылся за его спиной, из крошечной, неотделенной от салона кабины пилотов высунулся пожилой серьёзный аранк и на ломаном туристическом — сразу видно, сам изучал — произнёс:

— Садитесь, взлетаем!

В самолёте было всего шесть кресел — огромных, массивных, способных вызвать зависть у пассажиров земного первого класса, — между ними — небольшой круглый столик. Мартин забросил рюкзак и зачехлённый карабин на полку для багажа, уселся у иллюминатора, помахал рукой провожатым. Грустный Гатти стоял, держась за руку референта и, кажется, всхлипывал. Референт помахал Мартину рукой и принялся что-то серьёзно, успокаивающе говорить мальчику.

Мартин откинулся в кресле, закрыл глаза. Положил свёрток с тепловым ружьём на соседнее сиденье.

Самолёт разгонялся стремительно. В отличие от флаеров, которые поддерживались в воздухе каким-то полем и могли летать лишь над городами, самолёт был более традиционным, просто очень совершенным. Так себе самолёт, гиперзвуковой с прямоточным воздушно-реактивным двигателем…