Брат Томас - Кунц Дин Рей

Хотя рука выглядела обычной человеческой рукой, из плоти и крови, изгибалась, как обычная человеческая рука, крови в ней как раз и не было. Мои пальцы скользили по бледной коже с таким же звуком, как мел по грифельной доске.

Смерть ударила меня о колонну, и я приложился затылком к камню. На мгновение буран закружился в голове, порыв снега за глазами едва не отправил меня в вечную зиму.

Я принялся пинаться, но мои ноги лишь путались в шелковистой черной рясе, потому что тело, если оно там и было, более всего напоминало ртуть или деготь, в который засасывало чудовищ Юрского периода.

Я попытался набрать полную грудь воздуха, и мне это удалось, потому что Смерть только держала меня над полом, а не душила, возможно, для того, чтобы на моей шее, когда меня достанут из петли, нашли бы только следы веревки.

Она оторвала меня от колонны и в тот же момент бросила петлю, которая поплыла ко мне, словно кольцо темного дыма. Я откинул голову. Петля скользнула мне по лицу и вернулась в левую руку Смерти.

Я понимал, что, накинув мне на шею петлю, она тут же выбросит меня за парапет, и я звоном колоколов возвещу о своей смерти.

Я перестал отрывать руку, которая по-прежнему крепко держала меня за шею, и схватился за петлю, оборвав вторую попытку Смерти затянуть на моей шее пеньковый галстук.

Вглядываясь в черноту под капюшоном, я услышал собственный хрип:

— Я знаю тебя, не так ли?

Вопрос, рожденный интуицией, сработал магически, словно заклинание. Что-то начало формироваться там, где полагалось быть лицу.

И Смерть уже не так яростно пыталась надеть на меня петлю.

В моем голосе добавилось определенности:

— Я знаю тебя.

Под капюшоном контуры лица начали приобретать черты, превращаясь в черную маску.

Четкости, конечно, не хватало, лица я узнать не мог, оно напоминало отражение на поверхности пруда, когда лунный свет не падает на темную воду.

— Матерь Божья, я тебя знаю, — в третий раз повторил я, хотя интуиция все еще не подсказывала мне имени.

Моя настойчивость приводила к тому, что лицо проступало все четче, словно мои слова вызывали в пришельце чувство вины и неодолимое желание признаться, кто же он такой.

Смерть отвернулась от меня. Отбросила меня в сторону, швырнула веревку. Петля упала на меня, распростертого на полу звонницы.

А в следующее мгновение Смерть поднялась на парапет между двумя колоннами и после короткой заминки сиганула вниз, в буран.

Я вскочил с пола в тот самый момент, когда Смерть прыгнула вниз, и наклонился над парапетом.

Ее ряса развевалась, словно крылья, она грациозно приземлилась на крышу церкви и тут же перепрыгнула на другую, более низкую крышу.

И хотя я понимал, что Смерть совсем не призрак, что сверхъестественного в ней меньше, чем неестественного, она полностью дематериализовалась, как и полагалось призраку, пусть такого способа дематериализации мне видеть еще не доводилось.

В полете Смерть рассыпалась на множество осколков, как тарелочка на ружейном стенде. Миллион снежных хлопьев перемешался с миллионом частичек Смерти в некую черно-белую картинку, калейдоскопический образ, возникший в воздухе, и его в следующее мгновение безо всякого почтения разметал ветер.

Глава 26

В приемной на первом этаже я присел на край дивана, чтобы надеть лыжные ботинки, которые уже высохли.

Мои ноги еще не отогрелись. Я бы очень хотел усесться в кресло, положить ноги на табуретку, завернувшись в теплый халат, почитать хорошую книгу, поесть пирожных, запивая их кружками горячего какао, которые приносила бы мне фея-крестная.

Будь у меня фея-крестная, она напоминала бы актрису Анджелу Лэндсбери, играющую в сериале «Она написала убийство». Фея любила бы меня всем сердцем, предугадывала все мои желания, каждый вечер перед сном подтыкала бы одеяло и целовала в лоб, потому что проходила тренировочную программу в Диснейленде и дала клятву крестной в присутствии сохраняющегося в криогенной заморозке трупа Уолтера Диснея.

Я поднялся и пошевелил еще холодными пальцами.

Караулило меня костяное чудовище или нет, мне предстояло вновь выйти в буран, если не в этот самый момент, то скоро.

Какие бы силы ни действовали сейчас в аббатстве и школе Святого Варфоломея, мне ни с чем подобным сталкиваться не приходилось, я никогда не видел таких призраков, и у меня не было уверенности, что я сумею вовремя разгадать их намерения и предотвратить беду. Если бы не удалось идентифицировать угрозу, мне потребовались бы сильные руки и храбрые сердца, чтобы помочь защитить детей, и я знал, где их искать.

Бесшумно — белая ряса глушила шаги — прибыла величественная сестра Анжела, воплощение снежной богини, покинувшей дворец, чтобы проверить действенность бурана, который она наслала на Сьерру.

— Сестра Клер-Мари говорит, что ты хочешь мне что-то сказать, Одди.

Брат Константин спустился вместе со мной с колокольни и теперь составлял нам компанию. Мать-настоятельница, естественно, его не видела.

— Джордж Вашингтон знаменит тем, что у него были плохие вставные зубы, — сказал я, — но мне ничего не известно о зубах Харпер Ли и Фланнери О'Коннор.

— Мне тоже, — ответила она, — и до того, как ты спросишь, сразу скажу, прически у них тоже разные.

— Брат Константин не совершал самоубийство, — сообщил я ей. — Его убили.

Ее глаза широко раскрылись.

— Никогда не слышала, чтобы за хорошей новостью так быстро последовала плохая.

— Он остается здесь не потому, что боится суда в следующем мире. Нет, он отчаянно тревожится за своих братьев в аббатстве.

Сестра Анжела оглядела приемную.

— Он здесь?

— Стоит рядом со мной, — я указал, где именно.

— Дорогой брат Константин. — От избытка чувств она запнулась. — Мы каждый день молились за тебя, и каждый день нам тебя не хватает.

Глаза призрака заблестели от слез.

— Ему не хотелось покидать этот мир, пока братья верили, что он покончил с собой.

— Конечно. Он опасался, что его самоубийство заставит их усомниться в его преданности Богу.

— Да. Но, думаю, его волновало и другое. Убийца ходит между ними, а они об этом не подозревают.

Сестра Анжела соображала быстро, но десятилетия жизни в монастырях приучили ее к тому, что все зло находится вне их стен.

— Ты, конечно, говоришь о постороннем человеке, который забрел сюда однажды ночью, а брат Константин, к своему несчастью, оказался у него на пути.

— Если мы говорим о таком раскладе, то человек этот пришел снова, и теперь уже на его пути оказался брат Тимоти, а только что, на колокольне, он попытался убить меня.

В тревоге она взяла меня за руку.

— Одди, ты в порядке?

— Я еще не мертвый, но, с другой стороны, на десерт подадут пирог.

— Пирог?

— Извините.

Просто сорвалось с губ.

— Кто пытался тебя убить?

— Лица я не видел, — ответил я. — Он… носил маску. И я убежден, что знаю этого человека, он — не посторонний.

Она посмотрела на то место, где стоял мертвый монах.

— Разве брат Константин не может опознать его?

— Не думаю, что и он видел лицо убийцы. И потом, вы и представить себе не можете, какую малую помощь я могу получить от мертвых. Они хотят, чтобы справедливость по отношению к ним восторжествовала, очень хотят, но, думаю, должны следовать какому-то закону, запрещающему им вмешиваться в дела мира, к которому больше не принадлежат.

— А теоретически?

— Конкретно никого назвать не могу. Мне говорили, что брат Константин страдал от бессонницы и, если не мог спать, иногда забирался на колокольню нового аббатства, изучал звезды.

— Да. Аббат Бернар рассказывал мне об этом.

— Подозреваю, будучи на колокольне, он увидел что-то такое, чего видеть ему не следовало, никому не следовало, и его убрали как нежелательного свидетеля.

Сестра Анжела поморщилась.

— Создается ощущение, что у нас не аббатство, а какая-то клоака.