Сам без оружия - Алексей Фомичев

– Давайте без шуточек! – нахмурился Щепкин. – С завтрашнего дня начинаем подготовку к Вятке. Даст бог, все сделаем и на этом закончим вояж. Все, господа и дамы, за работу!

Зинштейн намертво заперся в купе, не выходя обедать и ужинать. Из-за двери доносился стук машинки и едва различимое бормотание режиссера. Доступ к нему имел только художник Скорин, который вроде бы плохо рисовал. Приставать с расспросами к нему Щепкин не хотел, во всяком случае пока.

Вечером капитан все же достучался до Зинштейна. Тот возник в проеме двери с бледным лицом, горящими глазами и недовольным видом.

– Сергей Михайлович, дорогой. Нельзя же так! Вы заперлись в купе, аки басурмане в Измаиле, что ж мне, князя Рымникского изображать? Чай, я не Кутузов!

– Я работаю, Василий Сергеевич. Пишу сценарий. Это дело сложное и требует сосредоточенности, вдохновения, полета фантазии! Для того и нужно уединение. А господин Скорин мне в сем деле помогает. Облекает, так сказать, мысли в изображения. Потому и прошу покорно не мешать. Как будет готово – приду к вам и прочту.

Зинштейн провел рукой по волосам, бледно улыбнулся.

– Дабы не подумали, что зря платите деньги. И не упрекали в неусердии.

– Сергей Михайлович! – с укоризной ответил Щепкин, видя, что прошлый разговор здорово зацепил режиссера и тот по-настоящему зол. – И в мыслях не было думать о вас такое! Что вы! Я, наоборот, хотел предложить собраться всем вместе, обсудить фильм. Вы поведаете о замыслах, кто-то выскажет дельную мысль, предложение. Вдруг что-то натолкнет вас на новую идею? А? Одна голова хорошо, а десять куда как лучше?!

Зинштейн поправил упавшие на глаза волосы. Выражение его лица изменилось.

– Идея?.. Ну, не знаю… Может быть. Может, вы и правы… – он оглянулся на стол, где стояла пишущая машинка и лежали листы бумаги. – Что ж, соглашусь. Где соберемся?

– Так в ресторане. Через вагон от нас.

– Но там люди… посторонние!

– А мы после ужина. И потом, вам ли сторониться публики? Да и надо, наконец, познакомиться всем получше. А то в столице раскланялись, и все. Не по-русски как-то!

– Ладно, ладно… согласен. В котором часу соберемся?

– А я за вами зайду.

Щепкин закрыл дверь купе, постоял в задумчивости. Маскировка операции отнимала много времени, но была крайне необходима. Вот и сегодня вечером в ресторане придется устроить маленькое представление. Для японцев, конечно. Они точно вечером придут выпить чаю. Пусть посмотрят на русских артистов, увидят лица. Это успокоит их, отведет возможные подозрения. Хотя не развеет их полностью. К сожалению.

…Первый помощник посла Японии Хиро Идзуми в обществе своего секретаря Кинджиро и советника Горо заканчивал позднюю трапезу чашкой прекрасного чая. В этот час в ресторане поезда были только пожилая чета и большая шумная компания русских. Судя по их громким выкрикам, они принадлежали к творческой прослойке общества – литераторы, артисты, художники, служители Мельпомены и новомодного синематографа.

Они рьяно обсуждали какие-то свои профессиональные вопросы, спорили, смеялись, аплодировали отдельным фразам и все это запивали шампанским. Столь демонстративное пренебрежение общепринятыми нормами уже не удивляло Идзуми. Он давно привык, что европейцы и русские совсем иначе выражают свое настроение и эмоции, подвержены неконтролируемому гневу и радости, и предугадать их реакцию зачастую просто невозможно.

Однако не поведение русских заботило помощника посла. А дела совершенно иного рода.

– Как обстановка в поезде? Особого интереса к нам не замечено? – спросил он секретаря.

Кинджиро поставил чашку, едва заметно склонил голову.

– Все спокойно, Идзуми-сама. Никто из пассажиров к вагону не подходил, в дверь не стучал. Проводник приходит только чтобы проследить за котлом и приносит чай. Был случай на вокзале, но это пьяные русские артисты прошли рядом. Они здесь, вон сидят.

– Артисты не опасны.

– Выражу согласие, Идзуми-сама. Хотя среди них есть очень большие здоровые мужчины.

Идзуми сделал маленький глоток, довольно улыбнулся. Чай был превосходным, а от фарфоровой чашки шло приятное тепло.

– Вы не первый день в России, Иоши-кун. Вы знаете, что среди русских много высоких сильных людей. Северяне жили в суровых условиях, они должны были быть сильными, чтобы противостоять природе. Русские вообще сильный народ.

– Однако мы победили их, Идзуми-сама, – осторожно произнес Кинджиро, внимательно глядя на помощника посла и ловя малейшую тень недовольства на его лице.

Однако Идзуми был настроен благодушно и слова секретаря принял с пониманием.

– Да, победа была одержана. Однако продлись война еще, мы могли бы истощить свои силы. Воевать с русскими на уничтожение невозможно. Вы же воевали, Иоши. Каково ваше мнение о русских солдатах?

Кинджиро покосился на Горо. Тот сидел рядом, держа лицо невозмутимым, но, конечно, слышал каждое слово.

– Я сам солдат, Идзуми-сама. И привык говорить прямо, как и положено солдату.

Идзуми поощрительно улыбнулся.

– Русский солдат силен, вынослив, неплохо обучен. Смел, зачастую бесстрашен, всегда готов идти на смерть. Победить такого сложно.

– Хорошо сказано, – ободрил Идзуми.

– Младшие офицеры отважны, хотя их подготовка не так сильна. Они заменяют ее личной храбростью. Что до высшего состава… прошу позволения не высказываться, я не знаком с русскими генералами. Однако факт поражения русских заставляет меня думать, что русские генералы не так умелы. Их инициатива скована чинопочитанием и страхом перед принятием рискованных решений, а также ответственностью за них.

И опять Идзуми одобрительно кивнул.

– Ваша наблюдательность, Иоши-кун, делает вам честь. Так же как и откровенность и умение анализировать данные. Думаю, вас ждет блестящее будущее.

Кинджиро склонил голову.

– Я благодарен вам, Идзуми-сама, за столь лестное мнение о моих скромных способностях.

– А вы, Горо, как полагаете? – обратился к советнику Идзуми.

Тот сделал глоток из чашки, поставил ее, чуть прикрыл глаза. Выждав несколько мгновений, бесстрастно произнес:

– Русские сейчас наши союзники. И оставаясь верным союзническому долгу, я отмечаю отвагу и силу русских солдат. Но выразить восхищение их военным руководством не могу. Русская армия несет огромные потери, достигая при этом незначительных успехов.

– А последнее наступление Брусилова? Этот генерал проявил незаурядный талант.

– У русских есть и другие талантливые генералы, однако их немного. И потом, политику государства определяют не они.

Идзуми изобразил улыбку, приложил ладонь к чашке.

– Тепло фарфора наполняет меня радостью, словно я побывал дома… Что до русских… любая воюющая армия, в конце концов, выдвигает из своих рядов наиболее талантливых полководцев и просто командиров. Это закон войны и выживаемости. И я молю бога, чтобы армия русских, прошедшая сквозь годы испытаний, закаленная, получившая огромный опыт, не встала опять против наших войск. Поэтому мир между нашими странами необходим…

Идзуми сделал небольшой глоток, прикрыл глаза, ощущая букет ароматов напитка, потом посмотрел на собеседников, с почтением ожидающих продолжения его слов.

– Я готов приложить максимум усилий, дабы не допустить повторения войны. Даже если для этого придется в чем-то помочь русским… или, наоборот, помешать.

– Это мудро, Идзуми-сама, – склонил голову Горо.

В этот момент от стола, где сидели русские, донесся громкий смех и чей-то возглас:

– Но будущее, несомненно, за синематографом!

Идзуми чуть повернул голову и прислушался.

– Мир меняется, друзья! – с некоторым пафосом говорил молодой человек с копной патлатых волос. – Синема медленно, но уверенно завоевывает зрителей и покоряет целые страны! Европа, Америка, Россия! Думаю, скоро фильмы будут снимать и в Азии. И даже в Индии!

– Драма из жизни раджи? – со смешком произнес рослый красивый мужчина, отточенным жестом оглаживая усы. – Это будет что-то оригинальное! Да еще с танцами!

– Не смейтесь, Витольди! – возразил патлатый. – Будущее за массовым синема. И только на фоне этой массы станут заметны настоящие мастера, гении и таланты новой эпохи! Синема отодвинет театр на второй план, сделает его уделом избранных. Однако массы изменят театру и уйдут в зрительные залы наблюдать за воплощением жизни на экране!

– Сереженька, вы обрекаете нас на трагедию? – ахнула красивая молодая женщина, одаривая оратора восторженным взглядом.

– Нет, Диана! Я обрекаю нас на славу! Мы первые, и именно мы будем задавать…

– Стандэрдс… – подсказал розоволицый здоровяк с сигарой во рту.

– Благодарю, Джек! Да, мы будем задавать стандарты. На нас будут равняться…

– Я видел эту даму в Москве на вокзале, – заметил Кинджиро. – Она и ее спутник отправляли телеграммы и покупали газеты.