Прощайте, скалистые горы! - Юрий Семенов

«Не иначе как дали приказ взять живыми. Тем лучше», — подумал Ломов и, дав возможность немецким автоматчикам подняться на склоны противоположной сопки, где находилась группа Чистякова, открыл огонь с тыла.

В это время на сопку, где находился Ломов, забрался миномётный расчёт немцев. Услышав рядом автоматную стрельбу, миномётчики кинулись бежать, но были уничтожены Шубным и Ерошиным.

— Вот к чему приводит неорганизованность, — сказал Борисов командиру и, довольный, заулыбался.

По камням били пули, с визгом рикошетили, но разведчики прекратили огонь, время сейчас работало на них.

К Ломову подполз молоденький Козлов и попросил разрешения добыть миномёт, торчавший около убитых немцев. Заманчиво было приобрести эту «лёгкую артиллерию». Ломов разрешил.

Козлов быстро пополз к склону сопки, остановился и, сжавшись в комок, прыгнул вниз за валун. Немцы открыли по нему огонь, но отважного разведчика прикрыли с сопок. Тяжело нагруженный, Козлов приполз обратно.

— Ротный миномёт, товарищ командир, — доложил он и, отвязав от пояса верёвку, тянувшуюся за ним, стал её сматывать. На другом конце верёвки было привязано семь лотков с минами и автомат «шмайсер».

— Это я, чтобы два раза не ходить, — пояснил Козлов, доставая из-за ватника три мины. Оказалось, он освободил специально один лоток и насыпал в него патроны, собранные у убитых.

— Молодчина! — дружески похвалил его Ломов. — Миномётчика у нас только нет… Ничего, я сам.

— Как нет! Я зря, что ли, в учебном отряде учился? — сказал Козлов и провёл рукой по чёрной трубе миномёта, как будто боясь, что её сейчас отберут.

— Оборудуй позицию, — приказал Ломов и, глядя на «шмайсер», подумал: «Без оружия и патронов не останемся».

Немцы ударили снова. Свистели над головами пули. Протяжно взвизгнули мины. Теперь никто из разведчиков не думал, что их хотят взять живыми.

Козлов навёл миномёт и выпустил первую мину. Она разорвалась на склоне противоположной сопки, вторая дальше, третья — за сопкой. Козлов вносил поправку в прицел, сам корректировал огонь… Вражеский миномёт замолчал. Козлов, раскрасневшийся и потный, ликовал. Он так увлёкся, что даже встал во весь рост, но вовремя спохватился. Радость была недолгой. Снова завыли мины, теперь с двух сторон. Немецкие автоматчики хоть и наугад, но били не переставая.

Козлов суетился около миномёта, пока не осталось у него два нетронутых лотка. Их оставил на всякий случай. Он прислонился к камню и, всё так же радостно улыбаясь, заправил густые волосы под бескозырку… С воем проныла мина и разорвалась, ударившись о камень около Козлова. Ломов видел, как погиб разведчик, видел, как он повалился на землю. Не верилось глазам. Казалось, матрос Козлов всё ещё стоит перед ним радостный, улыбающийся.

Слева от Ломова простонал Башев, но остался лежать у амбразуры. Борисов подполз к нему.

— В руку, Миша, в левую, — сквозь зубы проговорил Башев.

Они отползли в сторону. Борисов разорвал индивидуальный пакет, стал перевязывать.

В это время, как по команде, замолчали миномёты, начала стихать автоматная перестрелка. Потом она прокатилась где-то за сопкой.

Никто из разведчиков не мог понять, в чём дело. Казалось, немцы дрались между собой. Но вот на макушке противоположной сопки, пригнувшись, пробежал человек в тельняшке и, с ходу стреляя из автомата, залёг. Ломов успел вскинуть бинокль, и у него вырвалось:

— Чупин!

Неизвестно откуда появившийся сапёр отвлёк немцев на себя. Разведчики теперь уже стреляли длинными очередями. Очень хотелось подняться во весь рост и гнать, гнать врагов!

Небо постепенно начало синеть, и дальние сопки слились в серую дымку. С юга потянуло сырым, холодным воздухом. Шубный и Ерошин перенесли тело Козлова в небольшую ложбинку, сняли шапки, опечаленные посмотрели на друга. Заложили тело камнями. К ним подошёл Ломов. Опустившись на колено, он несколько секунд молчал, потом встал и приказал Борисову дать сигнал отхода. Чистяков дважды подбросил в воздух бескозырку — сигнал принят, к прикрытию готовы.

Ломов с матросами, прихватив миномёт с двумя лотками мин, ползком спустились в лощину и короткими перебежками соединились с Чистяковым.

— Чупин на сопке дерётся! — сообщил мичман командиру.

— Знаю. У тебя все целы?

— Все. Кроме Романа. Ранен в ногу.

Стрельба затихла. На сопке, где был Чупин, шныряли немцы. Разведчикам не верилось, что он погиб.

Быстро смеркалось. Небо стало тёмно-синим, а над сопками сгущалась темь. Отряд занял оборону. Чистяков предложил уходить, иначе будет поздно. Он рассказал, что с северной стороны сопка крутая, обрывистая, но другого пути нет.

Ломов приказал связать ремни и подготовиться к спуску. Теперь беспокоило другое — как быть с ранеными Башевым и Реймо. Решили привязать их и по одному спускать вниз.

Когда всё было готово и начали отход, Ломов одну за другой выпустил шесть мин и спустился с сопки. А за ним последним — Борисов. Отряд вытянулся в цепочку. Реймо несли четверо в развёрнутой плащ-палатке. Он умолял командира бросить его и спасаться, но Ломов не слушал норвежца. Чистяков сообщил командиру, что Реймо дрался как моряк!

Отряд бесшумно миновал равнину, сопки и через то самое ущелье, по которому прошёл на Леастарес, вышел к реке.

В полночь две шлюпки миновали крутой изгиб реки и понеслись в сторону моря. Разведчики не заметили, как пересекли границу Норвегии.

ГЛАВА 23

В ту же ночь Гросс выехал к месту пожара на Леастарес. Допросы свидетелей не помогли ему разгадать, кто же сжёг бензобаки. Только на другой день гестаповцу принесли обгоревший ствол русского автомата, а вскоре доложили о большом отряде матросов, обнаруженном на востоке. Всё стало ясным. «Там, где были русские, мне расследовать нечего», — подумал Гросс и спешно выехал в штаб дивизии, а оттуда — к себе в гестапо.

Здесь ждали его неотложные дела. Он заканчивал групповое дело на пять солдат и одного офицера, обвиняемых в связях с иностранцами и подозреваемых в шпионаже.

Гросс позвонил дежурному внутренней тюремной камеры, приказал привести арестованного Вейле.

В небольшом кабинете стояли письменный стол, кресло, в углу около двери коричневый сейф и рядом стул. На столе, кроме ручки, бумаги и отверстия, куда была вделана чернильница, ничего не было. Через квадратное окно, защищённое с той и другой стороны решёткой, слабо проникал в комнату вечерний свет. Пахло сыростью и жареными грибами. Гросс сморщил нос, хотел пойти отругать надзирателей, но ввели арестованного.

Гросс включил свет, вынул из сейфа папку с протоколами допросов обвиняемых, свидетелей и несколькими фотоснимками. Он неторопливо сел за стол, закурил сигарету и, облокотившись на папку, вонзил свой взгляд в лицо арестованного. Тот стоял не шелохнувшись. Маленькие глаза его скользили по бумагам на столе, пытаясь прочитать в них улики. Почерневшее и обросшее лицо было испуганным, а отвисшие синие мешки под глазами судорожно вздрагивали. Он был в офицерской форме, но без погон.

— За эти два дня ты что-то вспомнил, Герман Вейле? — нараспев спросил Гросс.

— Теперь припоминаю. У меня отбили память немного… Я действительно заходил в тот барак, но я не знал, что там иностранцы. Откуда я мог знать? Вошёл, спросил закурить и ушёл.

— Это всё, что ты выдумал? Но у меня хорошее зрение и слух. Я умею подшивать к делу слова, события и даже мысли, — Гросс взял в руку два фотоснимка, вышел из-за стола.

— Я знаю всё, но долг службы обязывает меня услышать и от тебя правду. Я помогу тебе… — он не договорил, сильным ударом в челюсть сбил Вейле с ног и пнул сапогом в грудь.

— Правильно! Врагов так и надо бить, но я не враг, — задыхаясь и облизывая кровь на губах, проговорил арестованный, тяжело поднявшись с пола.

— Я помогу тебе вспомнить. В бараке ты пробыл сорок пять минут. Вошёл с пустыми руками, вышел со свёртком. Что тебе дали и за что?

— Это неправда, — с дрожью в голосе сказал Вейле, но получил очередной удар.

— А это что? — Гросс сунул к носу арестованного фотоснимки. На одном из них Вейле подходил большими шагами к бараку, на другом выходил из него со свёртком.

— Я не виноват, не виноват, — растерянно забормотал Вейле, прижав руки к груди. — Он хотел меня опутать, я не давал подписки…

— Какой подписки? — спокойным тоном спросил Гросс, садясь за стол.

— Я не знаю.

— Не знаешь! — гестаповец надел на руку кожаную перчатку.

— Не надо! Не надо! — замахал руками Вейле. — Я всё расскажу.

Гросс обмакнул перо и начал записывать показания арестованного.

— Мы познакомились случайно по дороге. Он подарил мне пачку сигарет, зная, что у нас плохо с табаком, и предложил зайти к нему, обещал дать ещё. Я согласился. Всю дорогу мы болтали. Он спросил меня…