Прощайте, скалистые горы! - Юрий Семенов

Адъютант прошёл в свою комнату, начал шарить на столе, в тумбочке, шкафу, даже под кроватью. Чугунную печь он набил старыми письмами, фотографиями друзей, толстыми тетрадями дневников. Всё то, что недавно было дорого, сейчас безжалостно сжигалось.

Потом Зимбель осторожно вошёл в комнату Кайфера. Генерал, закрыв голову подушкой, храпел. Адъютант запустил два пальца под большой коричневый приёмник, извлёк оттуда ключи от сейфа. Вот только когда руки его задрожали. Он даже почувствовал, как трепещет его сердце.

Зимбель торопился. Вот-вот должна была вернуться Эмма, а он хотел уйти к русским не с пустыми руками, чтобы иметь доказательства добровольного и обдуманного перехода.

Щёлкнул замок, пискнула тяжёлая дверца сейфа. Зимбель думал, что у него разорвётся сердце. Он схватил стопку бумаг и бесшумно закрыл дверцу. Ключ он сунул в карман. Торопливо разобрал бумаги.

Карту с обозначенной обороной, несколько приказов из ставки, оперативные сводки и письменные доклады начальников служб дивизии Зимбель разложил по карманам, за пазуху, даже в голенища сапог. Остальное выбросил в горящую печь.

В наружную дверь постучали. Зимбеля бросило в жар и в то же время, казалось, холодная струя пробежала по спине. Он прошёл в прихожую.

— А-а, Эмма. Быстро, быстро вы… — проговорил торопливо адъютант, выходя из дома.

— Что вы! — удивилась Эмма. — Я, наоборот, очень задержалась.

— Мне показалось… У генерала горе — погиб сын, не тревожьте его, он спит.

Зимбель захлопнул дверь, пошёл к штабу дивизии, но с полдороги свернул в сторону передовой.

Ещё с утра Штонц надел чистое бельё, побрился, сунул полотенце во внутренний карман шинели, не подумав, что, сдаваясь в плен ночью, ему не придётся махать белой тряпкой.

Давно стемнело, но Зимбель не появлялся. Штонц нервничал. Ему хотелось перевалить за хребет до полуночи, когда не спят солдаты на опорном участке и пока не наступило ночное напряжение передовой. А для броска через хребет нужен один миг.

Штонц сменил посты, долго стоял около входа в землянку, пока не замёрз. «Уж не случилось ли что с Зимбелем?», — тревожно подумал он, и мысль об опасности целиком овладела им. Он вошёл в землянку. Сменившиеся из огневых точек солдаты кончили ужинать, укладывались спать.

— Ганс! Не забудь разбудить меня позавтракать, — женским голосом сказал солидный, располневший во время войны солдат.

— Спи, Франц, желудок разбудит, если русские раньше не подымут, — ответил Ганс.

— Ты хочешь сказать, русские начнут наступление ночью или под утро? — спросил Франц и съёжился на нарах.

— Хватит болтать, спать пора, — недовольно пробурчал Ганс.

Штонц не смотрел на солдат, но внимательно слушал их разговор. Он вспомнил, как высаживался с ними на берег Берген-фиорда, мечтая о богатом будущем. Много воды утекло с тех пор, всё изменилось.

Неслышно в землянку вошёл Зимбель. «Наконец-то», — подумал Штонц и тяжело вздохнул. Они, как всегда, поздоровались за руку, начали болтать о пустяках.

— Да, Штонц, у меня есть срочное дело, — обрывая разговор, сообщил Зимбель, видя уставившиеся на него глаза солдат, лежащих на нарах. — Проводи меня.

После света в землянке ночь казалась непроглядной. Всё сливалось перед глазами. Зимбель отставал, шёл ощупью за Штонцем, вытянув вперёд руки. Они прошли высокое двухметровое проволочное заграждение, спустились в траншею, шли выше и выше на хребет.

Гранитная траншея кончилась. Проползли немного дальше, залегли. Совсем рядом возвышался гребень хребта. Стояла тишина, и было слышно тяжёлое дыхание Зимбеля.

— Здесь мины ещё не установлены, — шепнул Штонц. — Ползи прямо через эту седловину, видишь? Огневые точки повыше, справа и слева. Давай, только тише, а я следом…

Зимбель вынул парабеллум и быстро пополз. Штонц держал, прислушивался, озираясь по сторонам, и когда он решил тоже ползти, донеслись шаги. Кто-то шёл по траншее. Вспомнив всех святых, Штонц распластался на земле, раскинув руки, как будто держался за склон хребта, боясь скатиться. Но шаги быстро удалились, и тут-то случилось самое ужасное. В той стороне, где должен быть Зимбель, раздались одиночные выстрелы, за ними затрещали автоматы, небо прошили одна за другой три белых ракеты. Земля заходила под ногами Штонца, дрожали колени. Он свалился в траншею, огляделся и побежал обратно к землянке. Опорный участок гудел.

На повороте Штонц сбил с ног идущего солдата, кубарем перелетел через него, и, когда поднялся, ничего не слышал и не видел. Он подумал, что оглох и ослеп. Оказалось, просто погасли ракеты. С русской стороны не послышалось ни одного выстрела, и опорный участок замолчал. Штонц пощупал глаза, хлопнул себя по ушам и, чуть успокоившись, поплёлся к своей землянке.

Он остановился около двери, не решаясь открыть её, страшась показаться солдатам, которые, как ему казалось, прочтут на лице его мысли. «А что будет завтра? Узнают о побеге Зимбеля, спросят солдат. Они, конечно, расскажут, что обер-лейтенант был здесь и просил ефрейтора проводить его… А может быть, Зимбель не успел… Всё равно мне здесь смерть. Нет, надо бежать», — подумал Штонц, но в это время белая ракета упёрлась в небо и рассыпалась над Муста-Тунтури. Не успела она догореть на камне, в воздух взметнулась вторая, за ней — третья, четвёртая… Штонц тяжело вздохнул и вошёл в землянку. Солдаты ещё не спали и, к радости ефрейтора, на него никто не обратил внимания. Он разделся, лёг на свои одиночные нары, накрылся с головой шинелью, хотел уснуть, чтобы забыться от этого ужасного кошмара. Но сон не шёл к нему.

Ещё до рассвета Гроссу сообщили, что кто-то в офицерской форме ночью перешёл линию фронта. На опорных участках люди проверены, дезертиров нет. Гросс позвонил генералу Кайферу и, не услышав ответа, спешно выехал в штаб дивизии. Капитан взбесился. Давно не было случая, чтобы офицер дивизии переходил на сторону противника. «А может быть, солдатам показалось ночью, или переоделся кто. Впрочем, для плена нет большой нужды в маскараде», — подумал Гросс.

Дежурный в штабе дивизии, тучный, обрюзгший майор, сообщил гестаповцу, что о происшествии на третьем опорном участке только что доложили командиру дивизии. Оглянувшись по сторонам, дежурный шёпотом, чтобы никто не слышал, рассказал об исчезновении со вчерашнего вечера адъютанта генерала. Гросс помчался к особняку командира дивизии.

Узнав о дезертирстве Зимбеля, Кайфер вначале махнул рукой. Но когда обнаружил пропажу ключа от сейфа, беспокойно заходил по комнате. Одна мысль тревожила его: цела ли в сейфе карта переднего края. Он быстро оделся, попросил Эмму на время уйти.

Вскоре пришли два заспанных слесаря из артиллерийских мастерских. Они просверлили несколько отверстий около замка и стальным крючком, как отмычкой, открыли дверцу сейфа. Кайфер, бледный, опустился в кресло. Через полуоткрытый рот чуть вывалился язык, а нижняя челюсть задрожала. Глаза округлились, стали жалобными, просящими. Его поразил паралич.

Таким его застал Гросс. Он поудобнее усадил Кайфера в кресло, хотел положить его правую руку на колени и не мог. Она мёртвой хваткой вцепилась в штанину, и, когда Гросс освободил её, скрюченные пальцы сжались в грозящий кому-то кулак.

— Карр… карр… — Кайфер хотел сказать, что пропала карта, и не мог.

«Раскаркался старый ворон», — подумал Гросс и начал звонить на третий опорный участок. Он хорошо помнил рассказы Штонца о двоюродном брате Зимбеле, поэтому и больше доверял ему при встречах. «Адъютант перешёл линию фронта на третьем опорном, там, где служит Штонц. Логичное совпадение», — решил капитан.

Командир опорного пункта ответил, что ефрейтор Штонц на месте.

Уже рассветало, когда Гросс добрался до третьего опорного участка. Он бегло опросил нескольких солдат, стрелявших по Зимбелю, двоих из землянки, где жил Штонц, среди них оказался солдат, которого ефрейтор сбил с ног в траншее. Больше вопросов у Гросса не было. Он нервно застегнул шинель и быстро направился к землянке, где жил ефрейтор Штонц.

Было время завтрака. Солдаты сидели за столом, на нарах, хлебали из мисок остывший суп. Хлеб застрял в горле Штонца, когда он увидел в дверях гестаповца.

— Встать! — рявкнул с порога Гросс и, подойдя к Штонцу, дважды ударил его в лицо. Солдатам он рукой подал знак сесть.

Гросс обыскал Штонца, обшарил карманы шинели, и когда извлёк сложенное полотенце, Штонц обмер. Он всю ночь думал, как будет отвечать на вопросы, если попадёт в гестапо. «Да, был у меня Зимбель, он всегда заходит, когда бывает на опорном участке. Поболтали о всяких пустяках и он ушёл по каким-то делам. Я же не стану спрашивать офицера, куда и зачем он идёт. А если Зимбель перебежал к русским, при чём же здесь я? Если бы я был его единомышленник, то ушёл бы с ним», — так намеревался Штонц оправдать себя. Но теперь, увидя в руках гестаповца вещественное доказательство, почувствовал близость смерти.