Сказка для старших - Максим Солохин

— Господи, Иисусе, Христе… Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя… — дрожащим голосом лепетал Митька.

— Слезай, мясо, я тебя сам помилую.

Он вдруг понял, что это конец. Совсем конец. Вот так он и приходит — совсем конец. Митька вруг понял, что, не послушавшись совета Волшебника, он остался без защиты. Теперь сказка восстала на него и будет мстить за свой позор и унижение. Непочтение к родителям — знак беды для тела. Зачем Митька не послушался Маму?!

— Продолжать молиться теперь — это, может быть, жестокость, — прозвучали в Митькиных ушах слова Волшебника.

"Продолжать молиться теперь — это, может быть, жестокость… это, может быть, жестокость… жестокость…" — как эхо повторял Митька.

— Давай, давай, хозяин. Пой мне свою предсмертную песенку. Давай, давай, разозли меня хорошенько. Скоро, скоро выйдет полумесяц. Но ты будешь еще долго-долго жить… — лязгал Шестерка.

Митька вдруг понял, что это сама сказка, издеваясь, называет его хозяином — несостоявшего волшебника, укротителя сказки. Что-то толкнуло его снова проговорить слова молитвы.

Тогда волки начали бесноваться внизу, прыгая на дерево. Он явно не могли достать Митьку, но с каждым волчьим прыжком Митька невольно тянулся вверх, потому что сердце его проваливалось вниз, навстречу волчьим клыкам. Чтобы не потерять сердце, приходилось трудиться, и скоро Митька почувствовал, что он смертельно устал и скоро упадет. Сумерки между тем кончались. Навалилась тьма, в облаках проглянул рогатый месяц. Молиться казалось теперь не просто бесполезно, а даже и вредно, будто молитва могла лишь удвоить предстоящие муки. Митька понял, что настал момент отмщения, и руки его сами собой начали разжиматься. И тут он неожиданно для себя от всего сердца закричал в мрачное небо: "Мама!" Не он, Митька, крикнул, а им что-то крикнуло. Из глубины души крикнуло митькино детство.

И Волки куда-то пропали. А Митька вруг увидал, как мимо его дерева проходит Иван со странной фамилией Емелин, который в сказках именовался Иванушкой-дурачком. Митька видел однажды в волшебном сне, как он колет дрова посреди голой тундры. Сегодня руках у него была корзинка с грибами. Иван на секунду остановился, улыбнулся Митьке ободрительно, да и пошел себе дальше.

Митька проворно пошел за ним, боясь отстать. И скоро вышел на знакомую поляну.

Навстречу бежала Мама; на ней лица не было. Наверное, Пес успел сообщить ей, что Митьку жрут волки, и она бросилась спасать сына — с лопатой в руках против стаи волков.

— Митька! — сказала Мама, — если ты меня любишь, немедленно бросай свои опыты!

Митька обалдело кивал.љ

Митька бросил молиться. Он был всерьез напуган, и плохо соображал. Одно вертелось в голове: молитва не помогла, а Мама помогла. И сказка помогла, в лице Ивана Емелина. Митька спешил к Волшебнику — раскаяться в упрямстве и учиться волшебству. Побывав в шкуре малыша из песочницы, он серьезно поколебался в вере. Митька время от времени начинал шарить по карманам, надеясь все-таки найти пропавший чепчик, пытаясь вспомнить, куда же он мог деть его.

И тут пришлось вмешаться в дело мне самому, Сказочнику, писателю, который придумал всю эту историю. Естественным путем сюжет уже не желал идти в нужном направлении. Для сюжета мне нужно, чтобы Митька во что бы то ни стало продолжал молиться. Но есть же предел прочности мальчишеской психики!љ И какой взрослый в таком положении имеет моральное право дать совет продолжать? Только я сам, сказочник, настоящий хозяин сказки. Я решил явиться Митьке лично.

Я встретил Митьку у входа в Волшебный театр.

— Постой. Сначала сходи к Монаху, а потом уже сюда.

Митька ошарашенно глядел на меня. Я был для него всего лишь сосед по лестничной клетке. Здрасте-здрасте, и все.

— А Вы кто? — спросил Митька.

— Я — сказочник. Я тебя придумал, и Папу, и Маму, и Волшебника. И всех.

Митька молчал.

Я подал ему волшебную шапочку.

— Возьми. Это твое.

Брови у Митьки полезли вверх.

— А откуда у Вас?

— Ты обронил в лесу. Вспомни.

И Митька вдруг с полной ясностью вспомнил. Вот он лезет в карман за спичками. Не найдя коробок на обычном месте, лезет во внутренний карман, куда перед этим положил шапочку. В этот момент он видит большой белый гриб. Он выдергивает руку из кармана…

— Придумай, что я должен сделать, чтобы ты поверил, что я — Сказочник.

Митька подумал.

— Сделайте чудо.

— Какое именно? чтобы ты не сомневался.

Митька затруднился ответить.

Тут из дверей Театра вышел Волшебник. Он остановился, озираясь по сторонам, но Митьки не видел.

— Постой, — сказал я Митьке. — Он нас не видит. Я написал, что он вышел и озирается, но тебя не видит.

— Как это — написал? — сказал Митька, беспокойно глядя на Волшебника.

— Написал, и все. Я пишу эту сказку. Как я напишу, так и будет. Смотри, сейчас он пойдет вверх по дороге, в сторону мебельного.

Волшебник пошел.

— Сейчас остановится, и пойдет назад.

Волшебник исполнил.

— Теперь вернется в Театр, но дверь оставит открытой.

Митька глядел во все глаза. Авторитет Волшебника стремительно падал, а мой, соответственно, рос.

— Теперь опять выйдет наружу и задумается — чего это я хожу туда-сюда?

Волшебник стал на пороге с видом крайне отрешенным. Мы были в двух шагах от него. Видно было, что смутить или удивить его, пожалуй, невозможно. Он просто знал откуда-то, что надо делать так — и делал, доверяясь интуиции. Но пока не мог понять, почему он это делает, и зачем.

— Поговорить с ним тебе пока не удастся. Ты пойдешь, поговоришь с Монахом.

— А про меня Вы тоже все пишете?

— Конечно. Не все, но главное.

— А если я все-таки пойду к Волшебнику?

— Не пойдешь. Если бы ты пошел, он бы тебя так и не услышал. Но ты не пойдешь. Ты поверил мне, и послушаешься меня. Сначала иди к монаху.

Митька решился послушаться.

Митька рассказал Монаху о встрече со мной.

Монах пожал плечами.

— Ну, что же. Если мы живем с сказке, то должен быть и сказочник. Если только это не обман.

— А может быть и обман?

— Не знаю. Все может быть. Мы — люди маленькие, где нам разобраться. А о чем ты хотел со мной поговорить?

Митька рассказал о встрече с волками.

— А почему ты решил, что молитва не помогла?

Митька затруднился ответить.

— Так не помогла же.

— Но все же кончилось хорошо.

— А Вы думаете, это из-за молитвы? — спросил Митька недоверчиво.

— Я думаю, если бы ты не молился, тебя бы сожрали.

— Но я молился, и ничего. А перестал молиться, и появился Иванушка.

— Все правильно. Это и есть — нападение слева и справа. Сначала напугали — ты не перестал молиться. Потом как бы спасли — и ты перестал.

— Я раньше перестал, — возразил Митька.

— И напрасно перестал, — сказал Монах упрямо. — Если бы ты не перестал, все обошлось бы безо всякого Иванушки. Ведь если бы они могли тебя сожрать, не упустили бы случая.

— Ну, может быть, — сказал Митька с сомнением.

Они помолчали.

— Ну, а сам-то ты как думаешь?

Митька объяснил.

— Да ты вовсе не поставил сказку на колени, — сказал Монах. — Битва только началась. Ты можешь сказать мне, с чего у тебя начались серьезные искушения?

— Могу, — сказал Митька, подумав. — Мне кажется, с того, что я начал молиться внимательно.

— А как ты это делаешь?

— Просто повторяю молитву, ни о чем не думая.

— Подолгу?

— Да нет, подолгу не получается. Минут 10 — 20.

— И ты все это время ни о чем не думаешь? — кажется, Монах слегка удивился.

— Ну, не все время. Что-то отвлекает — опять начинаю.

— А сколько раз полряд ты говоришь, не отвлекаясь?

— Ну, 10. Или 15. А что?

— Ничего. Понятно. Просто это очень много для начинающего. Понятно, почему на тебя так насели.

— И что? Бросить?

— Нет, конечно. Держись. Все будет хорошо. Пугать — они пугают, но ничего сделать не смогут, пока ты держишься за молитву. Только не бросай. Продолжай, как ни в чем ни бывало.

Монах говорил спокойно, уверенно. Митька тоже успокоился. И начал молиться опять.

— Все нормально, — сказал Антон. — Правильно действовал. Без оружия драться было бесполезно. Стая же. Если рассуждать вообще, главное преимущество человека перед зверем — мозги и пальцы. Главное — мозги. Но есть еще и пальцы. Таких пальцев нет ни у кого, кроме человека. Пальцы лучше, чем рога и копыта. Они универсальны. У обезьяны тоже есть пальцы. Обезьяньи. Это ее оружие. Она берет палку или камень и становится опасной. Надо брать оружие. Наше слабое место — кожа. У зверья шерсть — неплохая защита для кожи. А для нас любая царапина — проблема. Потому лучше бы поразить наљ дистанции. Пес боится камня, потому что у него нет рук, чтобы прикрыть голову. Ему остается только отпрыгивать. Но если это — волк серьезными намерениями, если он прорвался в ближний бой… У волка, как и у пса, слабое место — нос. Он открыт для ударов. Хуже, чем глаза. Правда, реакция у волка лучше, чем у любого чемпиона по боксу. Он отлично уклоняется от удара. Но чтобы схватить тебя зубами, всяко надо приблизиться вплотную. Во всяком случае, удобно бить его в тот момент, когда он тебя уже ухватил — лишь бы не за горло, не в пах, не сзади. В первый момень укус не столь опасен, как через секунду, если зверь начинает трепать. За секунду можно успеть нанести существенный вред. И опять-таки лучше бить не голыми руками. Но и голыми руками можно выдавить глаз! Но когда их несколько, без пальцовки обойтись невозможно. Так что в твоем случае все это было бесполезно! Только молиться — љ а это основной прием мастера Ли. Будешь молиться — остальное придет.