Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме - Ларри Лофтис

На ладони лежали несколько зубов дяди Германа.

Корни остались целы.

В Бейе положение шестерых попавших в ловушку стало совершенно невыносимым. На второй день заточения Келья ангелов больше походила на карцер. Все хотели пить и есть, но хуже всего переносилось отсутствие удобств. Чтобы жидкость не просачивалась через пол и стены, они мочились на разорванные в клочья простыни. Для прочего нашлось маленькое ведерко, Ронни умудрился и его случайно опрокинуть. Вонь стояла тошнотворная.

Напряжение и страх довели тревогу до опасного уровня, только Йоси и Марта успокаивали своих друзей. «Если доверяешь Всевышнему, – уговаривали они, – Он будет всегда с тобой и защитит твою душу».

Тем не менее мысль беспрестанно кружилась в голове у каждого: как долго они смогут продержаться?

Корри, Бетси, Опа, Нолли и Петер смотрели в окна, и скоро поняли, что автобус выезжает из Амстердама на юг, скорее всего, в тюрьму, но куда именно?

Через два часа они прибыли в Гаагу, и автобус остановился перед новым зданием. Среди заключенных ходили слухи, что именно там располагалась штаб-квартира гестапо, центральный комитет, отвечавший за работу нацистской партии по всей Голландии. Все вышли, и Корри заметила, что Пиквика с ними уже не было.

«Alle Nasen gegen die Mauer! – крикнул кто-то. – Всем встать лицом к стене».

Тен Бумы подчинились и повернулись лицом к серой каменной стене, какой-то сердобольный солдат подал Опе стул. Прошло несколько часов, а группа арестованных так и стояла на одном месте, не двигаясь и не разговаривая.

«Петер, помолись за меня! – попросила стоящая рядом с сыном Нолли. – Мне кажется, я не могу больше стоять».

Стоя лицом к стене, Петер потянулся, взял мать за руку и начал молиться.

«Мне получше, – сказала она мгновение спустя. – Слава Тебе, Господи».

Ближе к вечеру охранник загнал их в комнату для обработки, и Корри заметила, что документами занимались все те же Уилльямс и Каптейн. К ним одного за другим подводили заключенных, а те по седьмому кругу задавали стандартные вопросы: имя, адрес, род занятий. Зафиксированные ответы каждого арестованного Уилльямс или Каптейн диктовали третьему человеку, набиравшему данные на пишущей машинке.

Надзиравший за помещением офицер гестапо увидел Опу и обратился к коллегам.

«Вы только посмотрите на этого старика! Его точно нужно было привозить сюда? Эй ты, старик! – Виллем помог Опе добраться до стола, за которым сидел благодушно настроенный офицер. – Я бы хотел отправить тебя домой, старина. Я поверю тебе на слово, если ты пообещаешь, что больше не доставишь никаких неприятностей».

«Я с радостью пойду домой, – спокойно ответил Опа, – и завтра снова открою двери своего дома любому нуждающемуся человеку, который постучится в них».

Агент гестапо нахмурился. «Пошел в строй! Быстро проваливай!»

Обработка данных арестованных продолжалась до позднего вечера, после чего всех препроводили в кузов большого армейского грузовика. Опа был слишком слаб, чтобы взобраться на кузов грузовика, двоим солдатам пришлось поднимать его.

К тому времени, как они добрались до места назначения – тюрьмы Схевенинген – уже стемнело. За автобусом захлопнулись огромные железные ворота, процедура повторилась – внутри всем велели встать лицом к стене. Корри держалась поближе к отцу, которому снова разрешили сесть на стул.

Наклонившись вперед, она поцеловала его в лоб. «Да пребудет с тобой Господь, отец». «И с тобой, дочь моя».

У Опы был совершенно ангельский вид, и Корри вспомнила недавний разговор ее отца с кем-то, кто предупреждал его об укрывательстве евреев. «Если вы будете упорствовать… вы в конечном итоге окажетесь в тюрьме, а в вашем деликатном состоянии вам такого никогда не пережить».

«Если мне суждено умереть в тюрьме, – ответил тому человеку Опа, – я сочту за честь отдать свою жизнь за древнейший Божий народ».

Как раз в этот момент Корри услышала, как охранники распределяют семью тен Бумов по камерам: Бетси – в 314, Корри – в 397, Опу – в 401, а Нолли – не сказали, в какую.

«Женщины-заключенные, следуйте за мной!» – раздался резкий голос.

Бетси взяла Корри за руку, и они вместе пошли за охранником по длинному коридору, в конце которого стоял еще один стол для допросов. Здесь тюремный служащий забрал оставшиеся личные вещи, и Корри пришлось отдать свои часы и бумажник с деньгами. Охранник указал на золотое кольцо, подарок матери, которое Корри носила всю жизнь – она отдала и его тоже.

Затем другой охранник повел арестованных по коридору и зачитал по списку, какую камеру займет каждый из них. Бетси завели одной из первых, дверь захлопнулась прежде, чем Корри успела попрощаться с сестрой. Следующей была Нолли.

Очередь продолжалась, добрались до 397-й камеры.

«Тен Бум, Корнелия».

Корри вошла в маленькую камеру, где уже на соломенных циновках сидели три женщины, еще одна полулежала на одинокой койке.

«Этой уступите раскладушку, – сказал охранник. – Она больна».

«Нам не надо здесь больных!» – крикнула одна из заключенных.

Проигнорировав замечание, охранник закрыл дверь.

«Простите меня, я вынуждена потеснить вас в этом и без того ограниченном пространстве», – сказала Корри своим сокамерницам.

Удивительно, но женщины проявили внимательность: поделились хлебом и водой, позволили ей занять раскладушку. Корри поела, а затем повалилась на лежанку, плотно завернувшись в пальто, и мгновенно заснула.

В промежуточной зоне своей очереди ждали Петер и Опа. Предполагая, что его будут обыскивать, Петер беспокоился о тайно пронесенном карманном Новом Завете. Он понимал, что не сможет взять книгу в камеру, но и не хотел расставаться с единственной драгоценной вещью, которая была ему так нужна в неволе. Пока охранник был занят другим заключенным, Петер сунул руку в задний карман и вырвал из Библии несколько страниц. Внимание охранника все еще было приковано к чему-то другому, поэтому Петер смял страницы в комок и, притворившись, что чешет ногу, засунул комок себе в ботинок.

Через несколько минут он услышал, как объявили его имя, и быстро помолился: «О Господи, пусть они забудут про мои туфли».

Охранник обыскал каждый из его карманов, вывернув их наизнанку. Вытащив Новый Завет, офицер усмехнулся и швырнул книгу в угол.

Затем он приковал Петера цепью к другому заключенному, и они двинулись по коридору вслед за охранником. Прежде чем они подошли к камере, Петер увидел Опу – старик сидел так умиротворенно, точно дома в своем любимом кресле, – и потянул за цепь, чтобы попросить другого заключенного вместе подойти к нему.

Петер поцеловал деда в макушку и прошептал: «Я пойду в свою камеру. Еще увидимся, дедушка».

Каспер взглянул на внука со спокойной улыбкой. «Да пребудет с тобой Бог, мой мальчик. Посмотри, как Бог благословляет всю нашу семью!»

Петеру пока не совсем удавалось увидеть в тюремном заключении Божье благословение, но это, скорее всего, потому что он все еще учился у Великого старика из Харлема. В тот