Эрнесто Че Гевара - Иосиф Лаврецкий

Фидель расположился на высоте, а Рауль со своим взводом должен был атаковать казармы с фронта. Мне отвели промежуточное направление. Камило и Амейхейрас должны были действовать в промежутке между моей группой и взводом Рауля, но в темноте они плохо сориентировались и вместо того, чтобы быть левее меня, оказались справа. Взвод Крессенсио Переса должен был овладеть дорогой Уверо — Чивирико и воспрепятствовать подходу вражеских подкреплений.

Предполагалось, что бой будет коротким, поскольку наше нападение должно было быть абсолютно внезапным. Однако время шло, а мы все еще не могли занять свои боевые порядки согласно приказу. Через проводников, Кальдеро и местного жителя Элихио Мендосу, непрерыв­но поступали донесения. Уже светало, а бой все не на­чинался. Я лежал на большом бугре, казарма была доволь­но далеко внизу. Поэтому решили продвинуться вперед и. найти более выгодную позицию.

Выступили и другие подразделения. Альмейда шел в направлении поста, прикрывавшего подступы к казарме, со стороны отведенного ему сектора. Слева от меня шагал Камило Съенфуэгос в шляпе, напоминавшей каску солда­та Иностранного легиона, с эмблемой «Движения 26 июля». Противник заметил нас и открыл огонь. Но мы продол­жали двигаться вперед, соблюдая все меры предосторож­ности. Вскоре к нашему небольшому подразделению при­соединились отставшие от своих групп бойцы. Это были товарищ из Пилона по кличке Бомби, Марио Леаль и Акунья.

Огонь противника все усиливался. Мы уже подошли к открытому участку местности, по которому нам пред­стояло двигаться дальше. Противник не прекращал вести прицельный огонь. Со своей позиции, которая была при­мерно в 60 метрах от переднего края противника, я уви­дел, как из траншей выскочили два батистовских солдата и бегом бросились к жилым домам. Я стал стрелять по ним но они уже успели вбежать в дом, по которому мы не могли стрелять: там были женщины и дети.

Между тем группа вышла на открытый «участок мест­ности. Кругом свистели пули. Вдруг совсем рядом по­слышался стон. Мне показалось, что это застонал ране­ный батистовский солдат. Осторожно я подполз к нему. Оказалось, что это был Марио Леаль. Его ранило в го­лову. Я осмотрел рану. Ее нужно было срочно перевя­зать но сделать это было нечем. Жоэль Иглесиас, шед­ший' сзади, через некоторое время оттащил раненого в кусты. Мы же шли дальше. Вскоре упал Акунья. Тогда мы остановились, залегли и стали вести огонь по хорошо замаскированному вражескому окопу, находившемуся впереди. Взять окоп можно было только смелой атакой. Я принял решение, и мы ликвидировали этот очаг сопротивления противника.

Казалось, бой продолжался одно мгновение, на самом же деле от первого выстрела до захвата казармы прошло два часа сорок пять минут.

И вот наконец из-за бревенчатого укрытия, располо­женного прямо против нас, выскакивает батистовец и поднимает руки вверх. Отовсюду слышатся крики: «Сда­юсь!» Мы поднимаемся и бежим к казарме.

Мы во дворе казармы. Берем в плен двух солдат, врача и санитара. Количество раненых все растет. У меня нет возможности заняться ими, и я решаю пере­дать их этому врачу. Вдруг врач спрашивает, сколько мне лет и когда я получил диплом, и откровенно при­знается: «Знаешь, парень, займись сам ранеными, я только что закончил учебу, и у меня еще нет опыта». Как видно, этот человек по своей неопытности и от стра­ха забыл все, чему его учили. Мне снова пришлось сме­нить винтовку бойца на халат врача…

В этом бою погиб проводник Элихио Мендоса, когда он с винтовкой в руке бросился на врага. Элихио был суеверным человеком и носил с собой талисман. Когда ему крикнули «Осторожно!» — он с презрением ответил:

«Меня защитит мой святой!» Через несколько минут его буквально надвое перерезала автоматная очередь.

Самое тяжелое ранение, с которым мне в тот день пришлось иметь дело как врачу отряда, было у товари­ща Сильероса. Пуля разбила ему плечо, пробила легкие и застряла в позвоночнике. Состояние больного было крайне тяжелым. Я дал ему успокаивающие средства и перевязал грудь. Это было единственное, чем я мог ему помочь. Двух тяжело раненных товарищей — Леаля и Сильероса — было решено оставить на попечение врача вражеского гарнизона. Я попрощался с ними, стараясь не выдавать свою тревогу за них. Они заявили, что пред­почитают умереть среди своих, что будут сражаться до последнего дыхания. Но выхода не было. Их пришлось оставить в казарме вместе с ранеными батистовцами, которым мы тоже оказали первую помощь.

Нагрузив один из грузовиков снаряжением и меди­каментами, мы отправились в горы. Быстро добрались до наших баз, оказали помощь раненым и похоронили по­гибших у поворота дороги».

Взвод Крессенсио не участвовал в штурме, он охра­нял дорогу на Чивирико. Там бойцы взвода поймали не­скольких батистовских солдат, пытавшихся спастись бег­ством.

Когда подвели итоги боя, оказалось, что повстанцы потеряли убитыми и ранеными 15 человек, а против­ник — 19 человек ранеными и 14 убитыми.

Для повстанцев бой за Уверо явился переломным моментом. После него окреп боевой дух отряда, еще силь­нее стала вера в победу. Победа при Уверо определила судьбу мелких гарнизонов противника, расположенных у подножия Сьерра-Маэстры. В короткое время эти гар­низоны были уничтожены.

Среди отличившихся в бою при Уверо был повстанец Хуан-Виталио Акунья Нуньес (друзья звали его Вило), который впоследствии под псевдонимом Хоакина будет Сражаться с Че в горах Боливии и погибнет там.

Бой при Уверо еще раз показал, что этот аргентинец-астматик обладал природными качествами бойца: смело­стью, хладнокровием, молниеносной сообразительностью. Недаром «профессор» партизанских наук Байо считал его своим лучшим учеником. Но то было в теории, а теперь это подтвердила практика.

Однако бой для Че не был самоцелью. Каликсто Моралес так характеризует Че-бойца: «Для него бой был всего-навсего частью работы. После того как смолкнут выстрелы, даже в случае победного исхода боя, нужно продолжать работу. Нужно подсчитать потери, составить военную сводку и список трофеев. Только это. Никаких митингов. Никаких торжеств. Лишь иногда, спустя несколько дней, мы собирались вечерами, чтобы потолко­вать о бое. Даже и эту беседу он использовал для того, чтобы указать на ошибки, отметить, что было сделано плохо, подвергнуть детальному анализу прошедшие события».

Как ни стремился Че стать только бойцом и забро­сить свои обязанности врачевателя, это ему не удавалось сделать: лечить бойцов все равно ему приходилось. Делал это он основательно, насколько, разумеется, позволяли обстоятельства и условия партизанской жизни.