Доктор велел мадеру пить... - Павел Катаев

   О политике - хватит.

   Теперь попробую приступить к освещению очередного очень интересного, но почти неуловимого сюжета "Как отец наказывал нас, своих детей".

   Увы, мы частенько подвергались родительским наказаниям (как правило выговорам, отправлениям сидеть в комнату или, если дело происходило на даче, "под лестницу", кстати сказать, где зимой пребывали в темноте цветочные луковицы амариллисов ), но ни одно из этих наказаний не оставило в душе обиды на них, и в памяти, сколько бы я ни копался в ней, сохранилось два-три случая, причем невнятные и смазанные.

   Мне бы ужасно хотелось вспомнить, допустим, звонкую отцовскую затрещину, хоть за дело, хоть без дела. Но такого не было. Несколько раз отец пытался нас с сестрой пороть, меня ремнем, а сестру подвернувшимися под руку прыгалками. Но мы устраивали жуткий ор, и начавшаяся было экзекуция прекращалась.

   Более отчетливо вспоминаю случай, когда ожидал заслуженного наказания, но вместо этого был не только что помилован, но даже еще и обласкан родителями.

   Мы с сестрой вечером, перед сном повздорили, она меня ударила - то ли руками, то ли обидными словами, я вспылил, помчался за ней по квартире, ворвался в нашу детскую и от двери, которую сестра сколько могла удерживала изнутри, прямо с ноги запустил тапкой.

   Тапка, пролетев через всю комнату, со страшным звоном врезалась в оконное стекло.

   Мы с сестрой вдруг притихли, придавленные случившимся.

   Я буквально онемел он ужаса, вызванного содеянным.

   Помимо того, что я отлично понимал всё безобразие собственного поведения, меня внезапно ужаснул причиненный дому ущерб. Зима на носу, окна уже заклеены, приготовлены к морозам, и тут - такое!

   Наверное наша с сестрой ругань и беготня по квартире накапливали родительское раздражение, готовое выплеснуться наружу. Родители мгновенно примчались на шум, причем папа с грозным риторическим восклицанием:

   - Эт-т-та еще что здесь происходит?

   Но увидев изломанной формы дыру в стекле, отец тоже притих, прижал меня к себе и стал не ругать, что было бы уместно и справедливо, а успокаивать...

   В очередной раз я с внутренним восторгом убедился, как безошибочно он понимает чужую человеческую душу (мою душу).

   Его воспоминания о различных случаях из нашего с сестрой детства нам очень нравились, потому что в папином пересказе превращались в маленькие художественные зарисовки, а кому не приятно вдруг ни с того ни с сего стать одним из героев!

   Отец любил вспоминать, как однажды он с совсем еще маленькой Женей на руках наблюдал за мамой, которая чистила морковку.

   Они тогда еще жили на Тверской.

   Моя сестра пребывала в каком-то очень раннем возрасте, а меня тогда еще не было на свете (у нас с сестрой разница в два года).

   Так вот, по папиному рассказу, морковка неожиданно выскользнула из маминых рук и свалилась на пол.

   И тут Женя произнесла самую первую фразу в своей жизни.

   Она сказала:

   - Моковка пала.

   То есть "морковка упала".

   И еще одна смешная история из репертуара отца о ней же, моей сестре Жене, когда та была маленькая.

   Они ехали на машине в подмосковное местечко Клязьму, где родители снимали дачу, и на обочине дороги Женя заметила большую ворону.

   Женя показала на нее рукой и уверено проговорила:

   - Соловей.

   Отец словно бы не закончил рассказ, не поставил точку, а сделал паузу, после которой должен последовать настоящий конец истории.

   Так оно и было.

   Ты сам домысливал психологическое, даже физиологическое объяснение ситуации.

   Маленькая девочка помнила рисунок из книжки с изображенной во всю страницу птицей и прочитанную ей надпись под рисунком - "Соловей". Однако не было никакого масштабного сопоставления соловья с другими птицами, да и вообще какими бы то ни было предметами.

   А без этого пойди отличи одну породу птиц от другой!

   Живая ворона, расхаживающая по обочине, точь в точь напоминала увиденную в книжке птицу.

   Вот тебе и соловей!

   Что же касается рассказов обо мне, то отцу самому нравился случай с кроликами.

   Эти шелковистые тяжеленькие животные с длинными ушами и куцыми подвижными хвостиками на короткое время поселились у нас на даче.

   Собственно говоря, два кролика, которых отец купил для нас у соседского сторожа по нашей с сестрой слезной просьбе, должны были жить за загородкой все под той же лестницей. Но мы каждую секунду их вытаскивали из-под лестницы, и в конце концов они превратились в равноправных членов семьи, то есть с правом находиться там, где им хотелось, а точнее говоря, где нам того хотелось.

   Разумеется, подобный разгул начинался, когда родителей не было дома.

   И вот однажды они как всегда в подобных случаях неожиданно вернулись домой и застали кроликов не под лестницей, а на втором этаже, на террасе, где летом была наша детская.

   Причем до этого кролики успели погулять по всей даче, оставив повсюду испражнения в форме крупных коричневых фасолин. Коричневые штучки были рассыпаны и по ступеням лестницы, так что и слепой бы их заметил.

   На громкие междометия, которыми обменивались пораженные увиденным родители, мы с Женей выскочили из комнаты. Воспользовавшись суматохой, вслед за нами из комнаты вышмыгнули затисканные животные. Топоча лапами, они посыпались по ступенькам лестницы прямо под ноги отца.

   Прозвучало привычное:

   - Эт-та еще что такое? Кролики?

   И тут я, не в силах сдержать восторга, бушевавшего в моей душе, воскликнул:

   - Кролики молодцы!

   - Да уж, молодцы, - не удержался от реплики отец, но в дальнейшем, вспоминая этот случай, он останавливался на моей короткой, но такой емкой фразе: "Кролики молодцы!" Достаточно было ее произнести, как у всех посвященных появлялась на лице улыбка, а порой и смешок раздавался.

   Я же не понимал, что тут такого уж смешного. Кролики-то действительно молодцы!

   Поскольку я углубился в столь далекие воспоминания детства, буквально в нескольких фразах опишу нашу дачу по адресу Переделкино, улица Серафимовича, 5 в те самые первые, даже еще военные годы, когда наша семья снова поселилась там, вернувшись из эвакуации.

   Буквально в нескольких фразах.

   В одной из немногих комнат нашей в общем-то небольшой дачи жил сторож со своей молодой женой и маленькой дочкой. Они держали козу, которая одну зиму даже прожила в даче, под лестницей, за дощатой загородкой. Там ее кормили, и доили из нее питательное и чрезвычайно полезное маленьким детям молоко, ради чего собственно ее и завели, там случались и всяческие отправления ее организма.