Фрэнсис Бэкон - Александр Субботин

Через сто лет после «Золотой книги» Томаса Мора, которую он хорошо знал и с которой полемизировал, Фрэнсис Бэкон восстанавливает в английской литературе жанр утопического произведения. В период английской революции этот жанр использовали для изложения своих республиканских политических и конституционных идеалов Сэмюэль Гартлиб и Джеймс Гаррингтон. При этом Гартлиб, посвящая «Описание славного королевства Макарии» (1641 г.) Долгому парламенту, прямо указывал, что образцами ему послужили сочинения Т. Мора и Ф. Бэкона. Позднее, во времена реставрации, на Бэкона будут ссылаться и роялистские авторы.

Таковы анонимная «Новая Атлантида, начатая лордом Веруламом, виконтом Сент-Албанс и продолженная эсквайром P. X., в которой излагается программа монархического правления» (1660 г.) и незаконченная работа Джозефа Гленвилла. Примыкая к группе кембриджских платоников, Гленвилл пытался соединить их рационалистический мистицизм с бэконовским сциентизмом. В своей «Антифанатичной религии и свободной философии в продолжении Новой Атлантиды» (1676 г.) он описывает Бенсалем, потрясаемый революцией и разгулом иррациональных религиозных распрей. Разумеется, Гленвилл имел в виду Англию, а его понимание революционного процесса в известном смысле предвосхищает взгляды Юма. Так в стране утопии продолжала свою жизнь отнюдь не утопическая действительность. Однако, расширив тематику этого жанра, Бэкон вложил в него и другие возможности, которые позднее, в условиях более изощренного и разнообразного литературного развития, по-своему используют писатели-фантасты. «Новая Атлантида» принадлежит истории науки и художественной литературы не в меньшей мере, чем истории социальной утопии и политики.

Вместо заключения

Провозгласив великое значение естествознания и технических изобретений для человеческого могущества в практике, Бэкон верил, что этой идее его философии суждена не просто долгая жизнь академически признанного и канонизированного литературного наследия, еще одного мнения среди множества уже изобретенных человечеством. Он считал, что со временем идея эта станет одним из конструктивных принципов всей человеческой жизни, которому «завершение даст судьба человеческого рода, притом такое, какое, пожалуй, людям, при нынешнем положении вещей и умов, нелегко постигнуть и измерить» (5, 1, стр. 83). В известном смысле он оказался прав. И сейчас, столетия спустя, мы как бы сызнова осознаем пророческую силу предсказания этого герольда новой науки, но к неистощимому бэконовскому оптимизму в сознании нашего современника примешивается и горечь за все перипетии, пережитые на этом пути в прошлом, и тревога за то, что ожидает нас в будущем.

Развитие техники и промышленности, особенно за последнее столетие, сильно изменило лицо общества, жизнь людей и саму окружающую нас природу. Пышные цветы научно-технического прогресса принесли с собой не только живительные плоды. И дело не только в том, что, дав так много для благосостояния людей, наука и техника создали и средства их массового уничтожения, что великие достижения научного гения таят в себе возможности самого изуверского обращения их против свободы и жизни человека. Это понимал уже и Бэкон, когда в «Дедале, или Механике» — одном из эссе «О мудрости древних» писал, что тот же источник, который так обогащает жизнь, порождает и низменные страсти, и орудия смерти. Живи он позже, он нашел бы место среди своих аллегорий и для мифа о Фаэтоне — безрассудном юноше, который упустил вожжи солнечной колесницы, доверенной ему Гелиосом, и чуть было не спалил всю Землю. Дело в том, что тот «штурм неприступных укреплений природы», та «борьба с природой», о которой еще в начале XVII столетия возвестила труба этого герольда, как и всякая долгая и трудная война, кроме побед несли с собой и разрушения. Все убыстряющееся и сейчас охватывающее всю планету промышленное развитие переплелось со стихийным процессом хищнической эксплуатации природы. В результате сокращаются естественные природные ресурсы, загрязняется биосфера, нарушается экологическое равновесие. Как бы мы ни оценивали меру этой опасности на сегодня, ясно, если дальнейшее промышленное движение не координировать с имманентными процесами в самой природе, это может вызвать гибельную для жизни деформацию окружающей нас среды.

Как биологическое существо человек сформировался в естественных условиях земной биосферы, как социальное он все решительнее дополняет ее искусственно созданной средой, преобразуя ее в биотехносферу. И поскольку будет развиваться индустриально-техническая деятельность людей, этот процесс неотвратим. Очевидно, крайне утопично и сегодня, когда столько стран и народов земного шара только начинают широко приобщаться к благам промышленного прогресса и, вообще, предлагать нажать на «стоп-кран» и законсервироваться в некоем благополучном глобальном равновесии. Утопично и заставить все человечество, имеющее огромный и длительный опыт исторического развития, вдруг уверовать в идеал замкнутой в себе «золотой полинезийской цивилизации». Есть один путь — искать не статической, а динамической оптимизации в формах взаимодействия человеческого общества с природной средой, вероятно видоизменив в свете этой задачи и сами формы технической и хозяйственной деятельности людей. Нахождению этого оптимума должна способствовать наука, которая ныне призвана исследовать не только первую, но и вторую производную от человеческой деятельности в природной среде: и характер деформации биосферы под воздействием индустрии и техники, и влияние самой этой деформации на основные отправления и функции человеческого организма.

Гуманистическая культурная традиция привила нам возвышенный взгляд на человека, на его место и роль в мире. Помните, что говорил шекспировский Гамлет:

«Что за мастерское создание — человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностью! В обличии и в движениях — как выразителен и чудесен! В действии — как сходен с ангелом! В постижении — как сходен с божеством! Краса вселенной! Венец всего живущего!» (51, стр. 61).

Духовный потенциал такого мировоззрения — одно из средств активного развития нашей цивилизации. Но чтобы было развитие, человек как часть природы должен сообразоваться со своим целым. Трагически затянувшийся период штурма и борьбы с ней, историческую ответственность за который несет капиталистическая формация, кончается. Его должна сменить эпоха «взаимного сотрудничества и дружбы» не только между народами, но и между человечеством и природой. Поэтому сегодня мы усматриваем и этот новый смысл в знаменитых словах Бэкона: «…человек, слуга и истолкователь природы», побеждает природу «только подчинением ей» (5, 1, стр. 83).