Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

Как-то маленьким гулял во дворе и встрял в какую-то передрягу: за кого-то заступился, подрался, пострадал, но победил. Мне это показалось по-детски необычайно важным, пришел домой взбудораженный и подробно рассказал папе все перипетии, запросив его оценку. Папа сказал, что, во-первых, я поступил благородно, заступившись за кого-то, а во-вторых, я поступил нехорошо, потребовав за это похвалы. Другими словами, но смысл таков. Я это запомнил на всю жизнь. Очень часто, уже будучи взрослым, встречал людей, которые были благодарны отцу за его помощь. Никто об этом не знал, даже мама. Он мог помочь устроиться на работу, подбросить денег, дать полезный совет. И никогда не афишировал. Не принято это было у нас дома.

Хотя существовали некие сложности, о которых в семье волей-неволей говорили. Кого-то из знаменитых людей, писавших о партизанах, о подполье, принимали в члены Союза писателей, особенно на Украине, кого-то, как отца, — нет.

— Непонятно, почему?

— Действительно, непонятно.

— Ведь он уже стал профессиональным литератором: «Отряд идет на Запад», «Это было под Ровно», «Сильные духом», вами упоминавшаяся «На берегах Южного Буга», пьесы… Многие книги читают и сегодня.

— Можно сказать, да. Наверняка не слышали, есть у него еще одна незаконченная повесть. Должна была по замыслу отца называться «Астроном». Это биография одного винницкого подпольщика, который там погиб. И папа взялся исследовать, изучать его жизнь с детства.

— Правда ли, что отец ваш внезапно скончался у себя в квартире на руках разведчицы Валентины Довгер? Она вышла на кухню, а вернулась…

— Так и было. Довгер часто у нас бывала, приезжала из Воронежа. У них общее партизанское прошлое, общие друзья.

— Разведчик, будущий Герой Советского Союза Николай Кузнецов был в отряде у вашего отца. Об обстоятельствах гибели Кузнецова много разговоров.

— Досужих, что может быть так, может и иначе. Долго ведь искали: где, чего, куда? Обстоятельства гибели под вопросом: что было, как все это проистекало? Отец многое после войны нашел в захваченных немецких архивах.

— Историк разведки Теодор Гладков считает, что ответ все же может быть найден. Полагает, что немецкие документы, попавшие в руки американцев, и сейчас у них где-то пылятся.

— Думаю, в живых нет никого, кто мог бы рассказать. Но кое-что и кое о ком вспомнить можно.

Например, вспоминаю одного вашего героя-разведчика, работающего и сейчас на улице Полянка. Дело в том, что в 1972-м мы разменяли нашу квартиру в Старопименовском на две, разъехавшись с мамой. Кстати, в квартиру на Старопименовском вселился известный артист балета и впоследствии хореограф Михаил Лавровский.

— Виктор Дмитриевич, мир не тесен, а мал. Его отец Леонид Лавровский жил с нами не то что в одном доме и подъезде, а этажом ниже, прямо под нами в доме Большого театра на Тверской, тогда улице Горького.

— Так вот, я переехал на Полянку, где теперь станция метро. И у меня создалось впечатление, что в нашем подъезде все, или почти все, были оттуда же, где раньше работал отец. Причем попадались довольно странные экземпляры. Дверь в дверь напротив жил пожилой вроде бы армянин с женой. Он практически не говорил по-русски и ни с кем не общался. Единственный раз попросил меня помочь, когда его жене стало плохо. Зашел я в квартиру, никакой мебели, одна плохонькая кровать и что-то на кухне. Еще на этаже жил очень немолодой мужчина, немецко-прибалтийского вида, по-русски ну совсем не понимавший. Во всяком случае, за десять лет проживания там я не слышал от него ни единого слова. Жил еще генерал — с ним мы общались даже за пивом в заведении напротив. И судя по другим жильцам подъезда, которые практически не скрывали своей профессиональной принадлежности, все это были возвратившиеся нелегалы, так и не адаптировавшиеся к нашей жизни. Сколько лет прошло, было бы любопытно узнать, кто это такие.

— Но никогда не узнаем. Вы, судя по всему, по отцовским стопам не пошли?

— Нет, долгие годы — преподавателем, сейчас — в Центробанке.

Уроки Барковского

Владимир Барковский

Звание Героя России было присвоено полковнику Службы внешней разведки Владимиру Борисовичу Барковскому в 1996 году за добычу атомных секретов. В том числе и в годы войны.

Позволю себе в этой главе немало сугубо личного. Теперь, годы спустя, когда прошлое все яснее, мне становится понятнее, какую же роль сыграл в моей жизни полковник Барковский Владимир Борисович. Мне неожиданно повезло. Или заслуженно повезло. Мы были хорошо знакомы. Инициатива встретиться и поговорить исходила совсем не с моей стороны. Да я бы и не смог ее проявить, потому что был Владимир Барковский фигурой не только легендарной, но и чрезвычайно закрытой.

И потому я, медленно, очень медленно изучавший с 1993 года историю атомной разведки, был польщен его звонком. Хотя тогда Героя ему еще не присвоили, я, конечно, слышал о заслугах атомного разведчика полковника Барковского. И когда моя заботливая секретарша Таня сообщила, что второй день подряд названивает какой-то полковник Барковский, а она, видя мою занятость, сомневается, соединять — не соединять, я взвился на своем вращающемся кресле: где он?

А он был в трубке. Голос немолодого человека, чуть хрипловатый, но какой-то живой, даже веселый. Спокойная ирония: «До вас дозвониться, как раньше в политбюро». Он предложил встретиться, поговорить, обсудить. Я не совсем представлял, что обсуждать, а также