Академия Горгулий. Избранница дракона - Лена Александровна Обухова

тетя очень много мной занималась. У нее был сын, но она всегда хотела дочь. Ну, чтобы завязывать ей бантики и заплетать косички, одевать в платьишки и делиться девичьими секретиками. Рожать второго ребенка ей не очень-то хотелось, а тут я – готовая куколка трех лет. Она была счастлива и относилась ко мне как к родной. Но потом что-то пошло не так. Годам к десяти я стала догадываться, что мне говорили не всю правду об отце, а потом и вовсе начался переходный возраст, у меня испортился характер. Это она так говорила. Я больше не хотела платьиц и бантиков. И вскоре нам обеим стало понятно, что тетя все это время любила не столько меня, сколько собственную мечту о дочери. И стоило мне перестать ей соответствовать, как она разочаровалась во мне, отгородилась. Больше не делала вид, что любит. Хотя и не обижала. Ну, в смысле, не морила голодом, не запирала в чулане под лестницей и все такое. Просто не любила.

По лицу Рабана было видно, что он не совсем понимает, к чему я это рассказываю, но я только начала. Чтобы не сбиваться, легла на спину и уставилась в потолок, темнеющий довольно высоко надо мной.

– Дядя любил сильнее. Всегда. И еще очень любил рассказывать о маме. А вот об отце говорить отказывался. Умер – и все. И забудь о нем, девочка. Но когда я заподозрила, что папаша жив и просто бросил нас, возможно, еще до моего рождения, он не стал разубеждать. Не пытался ничего объяснить. Его устраивало, что я злюсь на отца, которого никогда не видела. Думаю, в глубине души он его и сам ненавидел. Или даже не в глубине. Он любил свою сестру, мою маму, и любил во мне все, что связано с ней. А все, что связано с ним… Ну ты понимаешь, да? Он скрывал это, заботился обо мне, несмотря на мое внешнее сходство с отцом, и поэтому у нас оставались довольно хорошие отношения. Но я вот думаю, не потому ли он так легко отпустил меня сюда, когда увидел печать? Понял, что кровь отца победила, и я пошла в него. Не знаю теперь, могу ли вернуться туда, к нему. Осталось ли что-то от его любви? Была ли она вообще, или я просто заменяла ему рано умершую сестру? Но даже если нет, я всегда буду вспоминать о нем с теплом.

Кажется, я впервые облекала в слова чувства и опасения, которые прежде только ощущала. Слова эти царапали горло и заставляли его болезненно сжиматься, но я и не думала замолкать, а Рабан не торопился перебить, терпеливо слушал.

– В школе я со временем превратилась в белую ворону. Точнее, в черную ворону среди белых и пушистых заек. Ладно, не все были такими уж белыми и пушистыми, но я все равно постепенно стала изгоем. Меня называли психованной уродкой, потому что я никому не давала спуску и могла врезать, когда меня пытались прессовать. Учителя говорили, что я хуже мальчишек и что рано или поздно дело кончится тюрьмой. Я забивала и на них, и на учебу. Находила утешение в тяжелой мрачной музыке, в компании таких же изгоев, куривших за школой, тусовалась с ребятами постарше. А потом в девятом классе вдруг влюбилась. Как последняя дебилка, представляешь? В сверстника! В одноклассника! В самого симпатичного и популярного, как водится. Хоть сейчас садись и бульварный роман пиши, настолько банально…

Я нервно усмехнулась, чуть запрокидывая голову, чтобы подступившие к глазам слезы и не подумали пролиться, но что-то в голосе, наверное, все-таки выдало меня. Рабан как бы невзначай придвинулся ближе, подпирая голову одной рукой, а пальцами другой касаясь моей щеки в ласкающем и в то же время успокаивающем жесте. Мой голос действительно зазвучал ровнее.

– Он встречался с нашей одноклассницей. Красоткой. Но как-то прознал про мои чувства, хотя я вообще никому не говорила, старалась даже не думать о них слишком громко. Но он узнал. И вдруг позвал на свидание. Когда видишь подобное в кино, думаешь: «Ну куда ты лезешь, дура? Видно же, что подстава». Но когда эту случается в жизни, ты надеешься: а вдруг? Может, это и есть то самое непорочное и светлое, которое все изменит? Превратит из психованной уродки в нормального человека… Но не сложилось. Оказалось, они с подружкой решили меня разыграть, еще и на видео сняли, а потом в сеть его загрузили, чтобы вся школа видела. Хорошо, что у нас до обнаженки дело не дошло. Но доучивалась я все равно на дистанте, хотя дядя и припугнул родителей парня судом и заставил удалить видео. Но к тому времени его уже все посмотрели. Я продолжила образование в колледже, поклявшись себе больше никогда не терять голову и не быть дурой.

Сглотнув, я осторожно покосилась на Рабана, который все еще поглаживал тыльной стороной ладони мою щеку. Его лицо оставалось бесстрастно, он все еще внимательно слушал, но пока не торопился реагировать. Видимо, ждал, когда выскажусь до конца.

– Я все равно страдала по этому козлу, – едко усмехнулась я. – В глубине души. Поэтому в какой-то момент загорелась идеей доказать всем – самой себе, прежде всего, – что эти чувства остались в прошлом, что я могу двигаться дальше. На нашей специализации мальчиков хватало, девчонок было мало, так что спрос был даже на меня. Из тех, кто был ко мне неравнодушен, я выбрала самого интересного, хотя совсем ничего к нему не чувствовала. Но мне казалось, что чувствует он. И я решила, что так будет лучше. Уж пусть лучше меня любят, так безопаснее. В общем, у нас все срослось, но долго не продержалось. Через три месяца я узнала, что он мутит еще с одной девчонкой, вне колледжа. Сцен устраивать не стала, просто послала его. И с тех пор с парнями только дружила, потому что… Решила, хватит, наелась романтики.

Теперь я посмотрела в лицо Рабана прямо, заставляя себя не отводить взгляд от его глаз, как не отводил он.

– Я это все к чему… Не думай, что знаешь, чего я на самом деле хочу. Не можешь гореть? И ладно, тлей себе на здоровье. Я привыкла к тому, что меня не любят. Это, наверное, даже нормально. Ну кто может полюбить психованную уродку, да? Но ты честен – это плюс. Тебе не все равно – это двойной плюс. Рядом с тобой я чувствую себя сильнее. Смелее. И мне это нужно сейчас. Плевать, сколько все продлится. К черту твое пламя. Мне хватит своего огня. Может, его даже хватит на нас двоих, кто знает? Врать не надо, но пока нам хорошо вместе, почему бы вместе не быть? Вдвоем мы размажем эту некромагическую тварь по стенке.

Я замолчала, теперь глядя на него выжидающе, давая понять, что можно уже что-то и ответить. Но Рабан продолжал молча смотреть на меня. Лишь через несколько бесконечно долгих секунд наконец возразил:

– Ты не уродка. И не психованная.

Обняв одной рукой, он придвинул меня ближе к себе, его лицо нависло над моим, губы замерли в паре сантиметров.

– Просто, когда тебе больно, не хватает лицемерия, чтобы это скрыть.

Прежде чем я успела осмыслить услышанное, его губы накрыли мои, и мысли окончательно разбежались из головы, остались только ощущения прикосновений и поцелуев. И едва уловимый запах лаванды, исходящий от упавших мне на лицо прядей.

Глава 14

Пока я принимала душ, в голове крутилась добрая сотня мыслей, но все они были похожи на короткие яркие вспышки, ни одна не задерживалась надолго. Лишь когда я выключила воду, обернулась полотенцем и взглянула на себя в зеркало, висевшее над раковиной, неожиданно оформился вопрос: почему у девушки в подземелье лицо разбито так, что она старается его никому не показывать, а все прочие призраки выглядят невредимыми, словно живые люди? Это вдруг показалось странным, но мне, как всегда, не хватало знаний, чтобы придумать объяснение.

Выйдя из ванной, я не обнаружила Рабана в спальне, но из-за приоткрытой двери услышала призывное позвякивание посуды и столовых приборов. Завтрак уже был накрыт, и хозяин